Что такое без фанатизма: Что означает «без фанатизма? например: делай без фанатизма»? — Вопрос о Русский

без фанатизма — это… Что такое без фанатизма?

без фанатизма

без фанатизма

нареч, кол-во синонимов: 3

Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013.

.

• без ущерба
• копивший деньги

Смотреть что такое «без фанатизма» в других словарях:

• ФАНАТИЗМ — Фанатик: любой человек, который с жаром говорит о вещах, нам безразличных. Лоренс Питер Фанатик это человек, который не может изменить взгляды и не может переменить тему. Уинстон Черчилль Фанатик: человек, который делает то, что, по его мнению,… …   Сводная энциклопедия афоризмов

• Мефодий Буслаев — Автор: Дмитрий Емец Жанр: роман, фэнтези Страна …   Википедия

• Джорджо Габер — Giorgio Gaber Джорджо Габер, концертное выступление Основная информация Дата рождения …   Википедия

• Бернардинцы или Бернардинские монахи — это название носили во Франции и Италии цистерцианские монахи, придерживавшиеся более строгого устава бенедиктинского в память св. Бернарда Клервоского (см. это сл.). В Польше и Литве Б. называли орден, который по отношению к соблюдению… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

• Бернардинцы, или Бернардинские монахи — это название носили во Франции и Италии цистерцианские монахи, придерживавшиеся более строгого устава бенедиктинского в память св. Бернарда Клервоского (см. это сл.). В Польше и Литве Б. называли орден, который по отношению к соблюдению… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

• ZX Spectrum — Тип Домашний компьютер Выпущен …   Википедия

• Sinclair ZX-Spectrum — ZX Spectrum Тип Домашний компьютер Выпущен 23 апреля 1982 года Выпускался по декабрь 1990 года Процессор Z80, 3,5 МГц …   Википедия

• Sinclair ZX Spectrum — ZX Spectrum Тип Домашний компьютер Выпущен 23 апреля 1982 года Выпускался по декабрь 1990 года Процессор Z80, 3,5 МГц …   Википедия

• Spectrum+ — ZX Spectrum Тип Домашний компьютер Выпущен 23 апреля 1982 года Выпускался по декабрь 1990 года Процессор Z80, 3,5 МГц …   Википедия

• Speccy — ZX Spectrum Тип Домашний компьютер Выпущен 23 апреля 1982 года Выпускался по декабрь 1990 года Процессор Z80, 3,5 МГц …   Википедия

Книги

• Zero Waste:осознанное потребление без фанатизма, Потрекий Яна Дмитриевна. Концепция Zero Waste призывает к осознанному и ответственному потреблению. Согласно принципам философии «быта без отходов» абсолютно каждый из нас может изменить мир, делая его чище и… Подробнее  Купить за 423 руб
• Духовный Воин 6: поиски мирного решения проблем фанатизма, терроризма и войн, Бхакти Тиртха Свами. Серия&171;Духовный воин&187;одно из первых изданий развивающегося вида литературы, содержащей целостный ответ на вызов, бросаемый нам социальной системой и людскими бедами. Шестая книга серии… Подробнее  Купить за 274 грн (только Украина)
• Духовный воин 6. Поиск мирного решения проблем фанатизма, терроризма и войн, Бхакти Тиртха Свами. Шестая книга серии помогает очеловечить политологию и исследование конфликтов, напоминая нам, что система без души или духовности превращается в потенциально опасный, ограничивающий свободу… Подробнее  Купить за 248 руб

Другие книги по запросу «без фанатизма» >>

Значение, Определение, Предложения . Что такое без фанатизма

Мы оба ухаживаем за собой, но без фанатизма.

Другие результаты

Мания убийства и религиозный фанатизм относятся к этому же классу.

Визуалисты не секта, а именно фанатизм, подобный этому, ведёт к таким преступлениям.

Разрастающийся фанатизм, который Харахап почувствовал с самого начала, стал сильнее.

Мы самым решительным образом осуждаем терроризм и фанатизм.

Я постараюсь сдерживать свой фанатизм, пока тебя не будет.

Когда в 2012 году наступит день президентских выборов, избиратели Южной Кореи выберут кандидата, который будет воплощать в себе прагматизм и центризм, а не фанатизм и приверженность идеологии.

Как и религиозный фанатизм в прошлом, идеология прав человека в настоящее время вызывается для того, чтобы защитить или скрыть угнетение других.

Это не ксенофобия, расизм или фанатизм.

Он является либеральным и презирает любой фанатизм, независимо от того, является ли этот фанатизм ортодоксальным или националистическим.

Президент Джордж Буш продемонстрировал один из способов, как не надо делать это: вторжение в Ирак и его оккупация показывают, что прямая атака на мусульманские государства только подпитывает фанатизм.

Вот фанатизм! — наклонившись к нотариусу, воскликнул фармацевт.

Что делает раввина Мельтцера опасным если не его фанатизм.

Я был полностью дисциплинирован, не взирая на его увеличивающийся фанатизм и паранойю.

Твой фанатизм обернулся в слепую приверженность, и даже хуже.

Его фанатизм привел к бессмысленной смерти Андреса Кинтана, и управление сдеает все от него зависящее, чтобы привлечь его к ответсвенности.

Что фанатизм некогда сулил только избранным, то наука ныне дарует всем!

Этот твой марксизм — классический пример того, как пара догматиков может разжечь фанатизм толпы.

Надо ли проявлять такой фанатизм и самоотверженность?

И мы не позволим ни Джону Бригсу ни Аните Брайант узаконить фанатизм в этом штате.

Для всего есть время и место, и разборчивость в том, в чем мы хотим выставить наших наших детей это не фанатизм

Фанатизм — единственный путь победить их.

Тем не менее, невежество и фанатизм остается проблемой в вооруженных силах.

Неужели ты считаешь, Эрнст, — с горечью сказала Элизабет, — что фанатизм не может идти рука об руку с жаждой личной выгоды?

Это фанатизм, замаскированный под веру, не так ли?

Странная вещь фанатизм.

Фанатизм созданный Джо Кэрролл Шокирует страну и на….

Буш опирался на современную местническую и городскую жизнь, высмеивая католицизм, мещанство, строгую религиозную мораль и фанатизм.

Новый религиозный пыл и фанатизм расцвели вслед за Черной Смертью.

Это больше похоже на фанатизм, чем на что-либо другое.

Спорт без фанатизма. В продолжение моего прошлого… | by Vladimir Mnogoletniy

В продолжение моего прошлого выступления про сон (видео и презентацию можно найти по этой ссылке) я сделал выступление у нас в компании о спорте без фанатизма.

Спорт без фанатизма — это то, как можно выстроить свой график занятий, чтобы получать очень неплохой результат за минимальное время. Хорошо выглядеть, получать заметный плюс к уровню жизни и тратить на это все относительно минимальное время.

Небольшое описание, почему стоит посмотреть это видео и презентацию:

Я сам занимаюсь спортом уже около 10 лет: за это время я пробежал 4 марафона, два раза переплыл Босфор, сделал Ironman 70.3, взошел на 3 довольно непростые горы и несколько раз проехал по Европе по ~1,000 км в виде нашей майской традиции. Большинство всего выше изучал с тренерами или общаясь со спортсменами. Ну, то есть, немного в теме разбираюсь.

Про это немного можно прочитать здесь — с фотками, где видно как я знатно страдал:

#1 — https://mc.today/glavnoe-ne-zabit-v-pervyj-god-soosnovatel-genesis-vladimir-mnogoletnij-o-bege-velopohodah-i-gorah/

#2 — https://mc.today/na-vershine-ya-molilsya-i-radovalsya-chto-zhiv-vladimir-mnogoletnij-genesis-o-pohodah-v-gory/

Но в этом видео будет сделан фокус не на всяких соревнованиях или как там подготовиться к первому марафону или как тяжело когда тошнит при восхождении на гору. У этого всего есть своя прелесть, но, пожалуй, это тема для отдельной дискуссии.

Я хочу рассказать про спорт без фанатизма: как нужно заниматься спортом, чтобы без излишнего фанатизма (а) хорошо выглядеть — спорт позволяет заметно уменьшить свой биологический возраст (б) продлить свою активную жизнь на 10..20 лет (в) получать больше удовольствия от жизни и чувствовать себя намного лучше.Спорт имеет доказанное положительное влияние на все вышеописанное. И я хочу рассказать об том, как достигать этого тренируясь 2..4 часа в неделю.

Основные темы:

• общий подход к спорту без фанатизма и чем это отличается от подготовки, скажем, к марафону или к Ironman
• зачем нужны разные виды тренировок и почему у вас в тренировочном графике всегда должны быть разные виды тренировок (кардио + силовые + HIIT)
• оптимальное количество тренировок в неделю и как их строить
• где купить нужную снарягу максимально дешево
• нужен ли тренер и для чего
• как не забить
• травмы и как фиксить
• и т.д.

Я надеюсь осветить основную теорию на базе которой можно будет построить себе нормальный график без жести, который будет очень хорошо влиять на то (а) как вы выглядите (б) как вы себя чувствуете.

ВидеоПрезентация

Enjoy 🙂 — надеюсь, что будет полезно!

Синонимы, словарь синонимов, заменить слово синонимом

Makeword.ru включает в себя самую большую базу синонимов русского языка и предлагает использовать словарь синонимов абсолютно бесплатно. Синонимы используют в основном для избегания повтора в тексте. Синонимы — это слова, которые имеют схожее или тождественное значение, но пишутся по-разному.

Синонимы — разные по написанию и звучанию слова, но с одним тождественным или лексическим значением. Как правило, принадлежат к одной и той же части речи. Примеры: к слову «красиво» — «великолепно, шикарно, прекрасно, роскошно». К слову «пламя» — «огонь». Они очень важны, и постоянно используются людьми, чтобы избежать частых повторений одного и того же слова в разговорной речи, текстах.

Произошло слово «синоним» от греческого «synonymos», которое в переводе звучит, как «одноименный». С помощью онлайн словаря синонимов легко найти слова с тем же смыслом, но которые пишутся и звучат совершенно по-другому. Наш сервис сделает максимально возможный и хороший подбор, причем не просто одного схожего по смыслу слова, а выдаст правильные синонимические ряды, а также подбор полных и неполных синонимов.

Люди часто пользуются нашим онлайн словарем, чтобы улучшить, расширить свою речь. Это полезнейший функционал для копирайтеров, журналистов, писателей, поэтов, студентов, школьников, для всех и каждого!

Синонимы — бриллианты любого языка!

Они позволяют точнее и красивее изложить мысль, идею, передать более точный смысловой оттенок фразы. Выражать свои мысли, доносить информацию с вариативностью и эстетично, без стилистических ошибок, штампов, повторов. Без них речь и тексты любой направленности становятся однообразными и сухими.

Наш онлайн словарь предлагает громадный потенциал синонимов. Русский и любой другой язык развивается постоянно, пополняется новыми словами и новыми синонимическими конструкциями. Это непрерывный естественный процесс. Словарь регулярно пополняется, чтобы пользователи могли получать инструменты для обогащения своего словарного запаса.

Алгоритм поиска

— Просто введите слово, к которому требуется подобрать синоним.
— Нажмите на кнопку «Поиск».
— Знакомьтесь, выбирайте, сохраняйте, копируйте.

Хотим отметить, что при разработке данного функционала были использованы одни из лучших, наиболее полные печатные и электронные словари синонимов, а также специальная программа правописания. Словарь Makeword — это удобный, понятный сервис, который буквально за секунду предложит самый большой подбор схожих по смыслу правильных слов!

Существует два типа синонимов: абсолютные и неполные

— Абсолютные — по своему значению полностью совпадают с определенным словом. Например, языкознание — лингвистика, знамя — флаг.
— Неполные — совпадающие по значению, но относящиеся к разным стилям речи, идеографические — не тождественные, но очень близкие по значению. Также есть смешанные — имеют схожесть смысловую и стилистическую.

В нашем уникальном словаре синонимов содержится информация об 1 миллионе 372 тысячах слов. Например, вот подобные слова для «синоним»: выражение, конструкция, слово, принцепс, квазисиноним, название-синоним, однослов, сослов, тождеслов. Вы также можете искать значения непонятных вам слов в нашем словаре!

Ну давайте профессионалы указывайте на ошибки, только без фанатизма)

Постараюсь просто перечислить типажи, не комментируя подробно. Не думаю, что есть женщины, кои воплощают в себе хотя бы половину названного мной. Подчеркну, что это моё частное субъективное мнение — и существуют мужчины, которые более лояльны к таким дамам; и женщина не обязана быть идеальной; но, так или иначе.

• Девушка, живущая в инстаграме. 
• Зависима от мнения т.н. общественности, хочет, «чтобы как у всех».
• Отчаянно жаждет быть в центре внимания, открыто ненавидит проводить время дома и презирает одиночество.
• Испытывает сложности с самоиронией и эмпатией. «Помоги себе сам», «Богинями мы были и остались», «Я в сестры милосердия/мамочки не нанималась».
• Не уважает себя как личность и профессионалку. Считает, что карьера — мужская вотчина. Репостит трэшевые посты про настоящих женщин/мужчин, подписана на женоненавистнические ресурсы и какую-нибудь территорию брутальных мужиков. Я со своим джентльменством вгоню ее в ступор; плавали, знаем.
• Излишне духовноскрепна. Причем ее настырность и показная консервативность доходят чуть ли не до политического активизма. Слушать осанны и пропагандистские штампы вперемешку с желанием казаться святошей — занятие на любителя, каковым я не являюсь. Скромность — качество хорошее; целомудренность — личное право каждого, однако когда корчат из себя высокодуховную особу, про таких людей невольно начинаешь думать, что не все дома.
• Имеет нездоровую тягу к манифестам из серии «мужчина должен». Склонна к мизандрии в адрес русских мужчин в целом. Высокомерна и заносчива, сверх меры капризна и строптива. Подразумевает, что ее спутник обязан иметь безупречную, белоснежную биографию.
• Не видит во мне положительных качеств, скупа на эмоции, комплименты, доброту и нежность, будто бы так и надо, а за плечами у нас серебряная свадьба и пара неудавшихся разводов. «Я ничем никому не обязана». Прыгай от счастья, смерд, что барыня изволили снизойти до твоей жалкой душонки.
• Воздыхателей и ухажеров из ее нынешней френдзоны можно уместить в маршрутку, и не все влезут в микроавтобус.
• Заявляет, что абсолютно не умеет готовить, но при этом умудряется жить без домработницы и, что самое необъяснимое, отдельно от родителей. Парадоксально… Сам-то я вполне могу себя прокормить и считаю, что женщина не обязана готовить, но, так или иначе.
• С самого начала превращает отношения в поле битвы амбиций, бескомпромиссна. Словами и поступками словно соревнуется с мужчиной и при первой же возможности ставит ему в укор неудачи/несоответствие идеалу. Ну и что, что я готов развиваться или признать собственную неправоту; что я сильнее, чем кто бы то ни было переживаю из-за неурядиц, поскольку самокритичен. Поезд уже ушел.
• Позвонить, написать, предложить что-либо первой? Лейтмотив тот же, что и у турок, оборонявшихся от Суворова: скорее небо упадет на Землю, чем сдастся Измаил ©. Сюда же стоит отнести девиц, изъясняющихся намеками.

• Едва уловимо делает собственный сексуальный ресурс предметом торга. Нарочито подчеркивает, что в принципе не готова меняться. К примеру, сделала стрижку, которая портит восприятие формы лица и которая тебе не нравится? Смирись, холоп. А я, получается, фаллос на ножках, ахахах. Увольте.
• Не дает права на личное пространство.
• Практикует двойные стандарты, ханжество, спекулирует на гендерных шаблонах и предубеждениях.
• Чрезмерно педантичная фанатка эгалитарных отношений, ведет блокнотик, куда записывает всё, что сделала по дому (в одну колонку), и всё, что сделал я (в другую), после чего с кислой миной заявляет, что расхождения между колонками в один-два пункта делают ее бесплатной прислугой.
• Антифеминистка или чрезвычайно радикальная феминистка. 
• Асексуалка либо склонная к полиандрии. Платонических чувств мне откровенно мало, а делить зазнобу с кем-либо из мужчин желания не возникает.
• Лучшая подружка и истина в последней инстанции — мама, коей девушка звонит/пишет ежедневно, советуясь по пустякам и, похоже, не имея секретов.
• Не хочет забыть бывшего и мысленно расстаться с событиями той поры, но это запретная тема, тогда как поковыряться в моем прошлом — завсегда пожалуйста.
• Открыто презирает спорт, если и занимается им, то это дань моде.
• Ретроградка в области медицины, гигиены и т.д. Мол, прогресс есть заговор коварных империалистов и транснациональных корпораций; в частности, основательно чистить зубы дважды в день придумали стоматологи, чтобы мы чаще делали визиты в их клиники. И даже положенные посещения стоматолога с пародонтологом по два раза в год вызывают у нее негодование.
• Курит приблизительно пачку в день, не меньше; любимым алкоголем являются пиво или водка, причем так, чтобы изрядно выпивши дойти до кондиции ©. Вместо фитнеса предпочтет пойти в бар. Не знает, что эллипсоид — это такой тренажер.

Речь, скорее, о внутренних качествах и особенностях барышень, о внешности не будем. Кроме того, условимся, что со стороны девушки присутствует определенная симпатия в мой адрес, в свою очередь визуально она кажется мне привлекательной. С морально-экономической составляющей также более-менее ясно: пускай девица занимается эпигонством Лене Миро, обличая нищебродов и т.п. голытьбу в компании другого мужчины. Я пас. Не люблю тех, кто не по долгу службы, а по личной прихоти считает деньги в чужих карманах. Потому что это крайне неэтично.

Список может показаться монструозным и громоздким, а автор этих строк — привередливым дьяволом во плоти, однако вышенаписанное можно свести к следующим семи незатейливым пунктам. Итак, девушка, с которой я согласен и рад провести время:

• возбуждает меня как женщина;
• не устраивает войну амбиций и не назовет меня сраным подкаблучником, если я присоединюсь к ее мнению, проявляю заботу и периодически жертвую собой/своими интересами;
• имеет самостоятельную точку зрения и не позволяет кому-либо управлять собой;
• уважает меня как личность и мужчину;
• лишена хабалистости и тяги к тому, чтобы осуждать, порицать, бичевать и вербально линчевать других людей;
• против насилия над женщинами (а также мужчинами, животными, детьми и т.д.) и не считает нормой мужскую грубость и неотесанность;
• не исчезнет в трудную минуту.

ЗОЖигай без фанатизма

Главная » Новости » ЗОЖигай без фанатизма

1 Апреля 2019

Сегодня вести здоровый образ жизни модно. Но в погоне за совершенством нужно помнить — единой формулы здоровья для всех не существует, организм каждого человека индивидуален. Поэтому нужно прислушиваться к состоянию души, тела, и… квалифицированным специалистам. Они подскажут, какие  рекомендации рациональны и вам подходят, а какие – лишь трюки современной рекламы.
Спорта много не бывает?

Случается так, что люди, решив стать здоровыми и стройными, сразу бегут в спортзал и начинают изнурять себя полуторачасовыми тренировками. Они думают: чем больше нагрузка, тем быстрее можно добиться желаемого результата. Так поступать категорически нельзя. Для нетренированного организма такие нагрузки будут стрессом, на который он отреагирует в виде смены гормонального фона, частых болезней, снижения иммунной защиты и многих других проблем.

— Если хотите позаботиться о здоровье, следуйте простым правилам: лучше стоять, чем сидеть; лучше идти, чем стоять; лучше бежать, чем идти. И, разумеется, делайте поправки на свой возраст и состояние, — говорит заведующий Центром здоровья окружной клинической больницы Ханты-Мансийска Олег Борисов.

Врач отмечает, что выбранный режим физической активности должен соответствовать уровню тренированности вашего организма. Лучше выяснить, каково состояние вашего позвоночника, суставов, нет ли у вас проблем с артериальным давлением. Во всем важна умеренность. Если же все делать спонтанно и без учета особенностей организма, можно прибежать к инфаркту и другим болячкам.

Больные ишемической болезнью сердца и с артериальной гипертонией при регулярных занятиях физкультурой должны систематически консультироваться с врачом.

Для людей среднего и старшего возраста самое простое и доступное средство оздоровления – ходьба.Прогуливаясь даже в медленном темпе (3-4 км/ч) по 30-50 минут в день 4-5 раз в неделю можно улучшить состояние своего организма. Уже несколько лет популярностью пользуется скандинавская ходьба – щадящий и не травмоопасный вид физической активности, поэтому его с удовольствием выбирают те, кому надо беречь суставы, сердце, позвоночник.

Лучший оздоровительный эффект дает быстрая ходьба – по 30 минут в день 3-5 раз в неделю. Но к таким нагрузкам лучше переходить постепенно. Если нет противопоказаний, можно разнообразить свой день пробежками, танцами, ездой на велосипеде. Почти всем подходит плавание.

В отличие от многих мифов, польза физических упражнений истинна и неоспорима. В XXI веке средняя физическая нагрузка на городского жителя уменьшилась почти в 50 раз по сравнению с предыдущими столетиями. Малоподвижный сидячий образ жизни породил бич современного общества гиподинамию – снижение двигательной активности и силы мышечных сокращений. Этот недуг становится причиной развития заболеваний сердечно-сосудистой системы, в частности, инсульта, ожирения, сахарного диабета, остеопороза и других заболеваний.

Поэтому, даже если вы очень заняты, найдите на них время. Но о рекомендуемом уровне нагрузки лучше посоветоваться со специалистом.

Правильное питание не значит диета

При самостоятельном стремлении сбросить пару лишних кило, не стоит наугад выбрать модную диету. При быстрой потере веса происходит нарушение обменных процессов, организм испытывает стресс. При таком способе похудения добившись заветного результата, человек зачастую возвращается к привычному рациону и набирает не только сброшенные, но и дополнительные килограммы.  Выбирая диету без консультации специалиста и определенных исследований своего здоровья, можно серьезно себе навредить. Питание — не тот вопрос, в котором нужно проявлять маниакальность.

И если чипсы, колбасы, торты и пиццу действительно хорошо бы ограничить, то не стоит отказываться от орехов, мяса, авокадо, жирной рыбы – они полезны для организма. К примеру, нежирную говядину, свинину, кролика (красное мясо следует употреблять не чаще 2-3 раз в неделю). Вместо дрожжевой выпечки — хлеб из цельного зерна, можно с добавлением отрубей. Употребляйте 500 грамм фруктов в день, исключите алкоголь, сладкие газированные напитки, продукты фаст-фуда, чипсы. Обязательно используйте крупы – каши на завтрак и гарниры в течение дня. Основная пищевая нагрузка должна приходиться на первую половину дня, последний прием пищи – за 2-3 часа до сна.

Если необходимость скорректировать питание в связи с лишними килограммами все же есть, лучше обратиться за помощью к специалисту.

В Центрах здоровья зачастую работают группы по снижению веса, а врач-психотерапевт помогает пациентам составить индивидуальную психологическую программу по стабилизации веса.

— На первой встрече с пациентом мы определяем слабые звенья в пищевом поведении человека, выясняем причины, которые способствуют набору лишних килограммов. Это может быть скрытое депрессивное состояние либо другие факторы.  После этого формируем индивидуальную программу, —  говорит  врач-психотерапевт консультационного отделения №1 консультативно-диагностической поликлиники ОКБ Ханты-Мансийска Ирина Марласова.

Специалист отмечает: если вы мотивировали себя прийти на прием, это уже первый шаг к успеху. Записаться на консультацию можно в регистратуре, по терминалу либо сразу подойти на прием в порядке живой очереди.

Центры здоровья функционирую на базах медицинских учреждений Югры. Там можно совершенно бесплатно пройти обследование: сдать анализы на сахар и холестерин, измерить артериальное давление, вам вычислят индекс массы тела, проверят состояние сердца и дыхательной системы и дадут рекомендации по здоровому образу жизни, в частности по питанию.

Безвредных вина и сигарет не существует

Бытует мнение, что сбросить лишний вес помогает красное вино. Но это всего лишь миф. Любой алкоголь — это «пустые» калории. Ко всему прочему, спиртное еще и усиливает аппетит. Доказано, что безопасных доз спиртного не существует. Алкоголь — это сильнейший яд нейротоксического действия, который пагубно влияет на мозг, желудок, сердце и другие органы, а в особенности на печень. Решив похудеть таким странным образом, можно незаметно для себя  пристраститься  к спиртному. Алкоголь затягивает постепенно: сначала у человека возникает психическая, а затем и физическая потребность употребления спиртного. Как говорит психотерапевт Ханты-Мансийской клинической психоневрологической больницы Роза Баталова, однажды сформировавшись, алкоголизм остается навсегда. Только если зависимый от алкоголя человек полностью откажется от спиртного, возможен его возврат к полноценной нормальной жизни.

Так что лучше кушайте виноград, а про алкоголь забудьте.

Еще одно «вредное» заблуждение – легкие сигареты (тонкие или «лайт») – менее вредные, чем обычные. Некоторые считают, что переход на них поможет бросить курить. В таких сигаретах действительно содержится немного меньше различных смол и никотина. Но ведь «подсевшему» на курение организму все равно нужна определенная доза. Курильщик возьмет свое, незаметно выкурив не три обычных сигареты, а пять легких, и затягиваться будет глубже, чтобы «почувствовать». В итоге большее количество сигарет приводит к увеличению поступления в организм смол, к усилению психологической привязки. Кроме того, к более приятным на вкус легким сигаретам привычка формируется значительно быстрее: известно, что тот, кто всегда курил именно такие сигареты, значительно труднее бросает, чем тот, кто курил обычные. Так что «менее вредных» сигарет попросту не существует. 

Так что, если вы хотите бросить эту пагубную привычку, но отказаться от сигарет самостоятельно не получается, обратитесь в кабинеты медицинской помощи при отказе от курения.  В округе на базе медицинских учреждений, в том числе, в Центрах здоровья, функционируют 26 таких кабинетов.

Как отмечает заведующий Центром здоровья окружной клинической больницы Ханты-Мансийска Олег Борисов, сегодня вредные привычки перестали быть модными. Старайтесь, чтобы здоровый образ жизни стал вашим постоянным, а не временным спутником. Как можно раньше собственным примером прививайте правильные привычки своим детям. Решив начать свой путь к здоровью, не ориентируйтесь на  общие стандарты: помните, во всем важна умеренность и индивидуальный подход.

Ирина Ахмедова

Ссылка на сайт https://cmphmao.ru/node/168300

Без фанатизма

Где проходит грань между верой и фанатизмом? Хорошо бы знать. Ведь если вера – это чудесно, то фанатизм – это чудовищно. Можно ли как-то подстраховаться, чтобы избежать разрушительных крайностей и перекосов? Можно. Для этого нужно усвоить три основных правила, которые помогут нам всегда  оставаться здравыми в вере – без фанатизма.

 

Думать
Одного известного человека спросили: «Каковы ваши самые стойкие привычки?» Он ответил: «Дышать и думать». Не хочешь стать фанатиком – привыкай думать, и думать сам. Вопреки распространенному мнению, христианская вера никогда не была «опиумом для народа». Ведь в Библии то и дело встречаются призывы рассуждать, использовать свой разум. К примеру, апостол Павел советует размышлять над Божьими словами, сопоставлять свою жизнь с учением Христа: «Вникай в себя и в учение… ибо, так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя» (1Тим.4:16). Апостол призывает нас не бездумно зубрить Священное Писание, а понимать его.

 

Оказывается, вера – понятие не только сердечное, но и умственное. По словам все того же Павла, служение Богу должно быть разумным (см. Римл.12:1). В своем письме христианам Рима он предупреждает, что не стоит слепо подражать всему, что принято делать в мире: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, дабы вам познавать, что есть воля Божья, благая, угодная и совершенная» (Римл.12:2). «Обновление ума», «познание» – эти слова никак не вяжутся с образом слепого подражателя и фанатика.

 

Вера в Бога не избавляет нас от необходимости думать. Наоборот, и Христос, и Его ученики советуют «испытывать» свои и чужие идеи, проверять, хороши ли будут их последствия, а уж потом действовать: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1Фесс.5:21; см. также 1Иоанн.4:1, 1Кор.14:20, 29). Бог не дал нам, людям, одну голову (к примеру, голову какого-нибудь великого лидера) на всех. Значит, Творец хочет, чтобы каждый из нас пользовался собственным мозгом. Так и будем поступать!

 

Решать
В одной из песен Владимира Высоцкого есть строчки: «А перед нами все цветет, за нами – все горит. // Не надо думать! С нами тот, кто все за нас решит!» Песня была о фашистах. Но религиозный фанатизм ничуть не лучше, чем политический: и то, и другое всегда несет разрушение (вспомните ту же инквизицию). А начинается все, как правило, с малого: человек в важных, принципиальных вопросах позволяет кому-то решать вместо себя. У нас есть выбор: либо мы сами несем ответственность за свои решения перед Богом, либо «перекладываем» эту ответственность на кого-то другого. Христианин прислушивается к советам, но берет ответственность на себя и принимает окончательное решение сам. А фанатик слепо слушается «вождя». Хочешь избежать фанатизма – учись принимать решения в своей жизни самостоятельно. И отвечать за их последствия.

 

Это не всегда просто. Тем более, что фанатичное следование за другими в чем-то удобно. Ведь тогда не придется рассуждать, делать выводы, принимать решения. А главное, потом в случае неудачи можно будет сказать: «Это он(а) меня попутал(а)!» И человек выбирает себе «великого вождя» – своего «заместителя» в отношениях с Богом. «Пусть священник читает Библию и говорит мне, что делать. А я стану только ходить в церковь пару раз в год, на Рождество да на Пасху, – я же не фанатик», – говорят многие… и не подозревают, что именно такая позиция – начало фанатизма. Потому что если сам человек не хочет разбираться, что есть добро, а что – зло, то он выбирает невежество. И, не ведая пути, он слепо идет за другими.

 

Примеров достаточно: священник сказал, что можно получить Божье прощение за деньги, купив индульгенцию, – и прихожанин поверил, стал вместо искреннего покаяния «выкупать» себе отпущение грехов. И невдомек бедняге, что таким образом он оскорбляет Бога… Высший чин заявил, что нужно «бить жидов, спасать Россию» или «гнать сектантов» (не потрудившись уточнить, кто такие сектанты) – и несведущий человек пошел громить соседа-христианина. Кто-то очень «умный» шепнул, что нельзя общаться с инославными, – и родители объявили бойкот детям, которые ходят «не в тот» храм. А почему, для чего, зачем? Эти вопросы люди себе не задают, потому что «начальству виднее». Но вот дети-то свои, а не начальства. И ошибки – свои. И отвечать перед Богом будешь сам: «Итак, каждый за себя даст отчет Богу» (Римл.14:12). За последствия наших поступков Бог спросит лично с нас. А значит, нам и решать.

 

Знать
Среди дорожных знаков есть один, очень красноречивый: в красном треугольнике – машина, которая едет по кривой… Знак называется «Осторожно, колея!» Вот если бы можно было поставить такой предупреждающий знак не только на проезжей части, но и на жизненном пути! Ведь часто люди попадают в «колею» стереотипных, расхожих, неверных представлений о Боге (а значит, и о жизни). А от невежества до фанатизма – один шаг… Не избежали такой ошибки и ученики Христа. К счастью, Иисус был рядом и вовремя остановил их, пока их рвение не обернулось трагедией.

 

Дело было в одном самарийском селении, где никто не пожелал пустить Христа в свой дом, чтобы Тот отдохнул с дороги. Тогда двое из учеников Иисуса предложили: «Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал?» Илия, великий пророк прошлого, был одним из самых ярких фигур Ветхого Завета. Он потрясал современников великими и грозными знамениями, и ученики Христа хотели поступить по его примеру. Но они не приняли во внимание двух вещей: во-первых, жители самарийского селения не были столь сведущими в законе Божьем, как те израильтяне, которых наказывал Илия. Значит, с них и спрос другой. Во-вторых, теперь, во время Нового Завета, Господь хотел явить грешникам добрую Весть о спасении и прощении грехов, а не истребляющий огонь… В общем, ученики «попали в колею» старых шаблонов и упустили самую суть христианства. Религиозная «колея» не позволила им вовремя повернуть ход своих мыслей в сторону, угодную Богу. И Иисус запретил ученикам сводить огонь с неба. Он сказал: «Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать». (См. Лук.9:52-56).

 

Фанатик пытается угодить Богу, которого не знает. Верующий старается познать Бога, чтобы угодить Ему. Чтобы избежать крайностей, нужно знать Бога. Знать Его сущность, Его Дух, Его сердце. И всегда продолжать познавать Его через Священное Писание и молитву – самостоятельно, лично. Поступая так, мы перестаем быть легкой добычей для шарлатанов и лжеучителей. И приобретаем лучшее в мире противоядие от фанатизма – здравую, живую веру.
Не секрет, что нечистые на руку люди часто использовали религиозность людей, чтобы манипулировать ими. И сложилось мнение, что верующий человек – послушное орудие в чужих руках. (Наверное, поэтому многие до сих пор отвергают веру в Бога, ибо считают, что она делает человека наивным и слабым). Но с теми, кто старается узнать Господа и Его Слово не понаслышке, а лично, манипуляции не удаются. Ведь читая Библию, мы узнаем массу полезных вещей. Например, не только то, что нужно уважать власти, но и то, что важно «повиноваться больше Богу, чем человекам» (Деян.5:29; см. также 4:19). Мы начинаем понимать, что любые проповеди полезно сверять со Священным Писанием, чтобы узнать, «точно ли это так» (см. Деян.17:11). И тогда нас уже не так-то просто обмануть… не так-то просто сделать бездумными фанатиками, слепыми орудиями в чужих руках.

 

Бог создал нас, людей, не для того, чтобы мы были марионетками. Он оставил нам Библию не для того, чтобы она пылилась на полках, а чтобы мы – каждый, кто умеет читать – читали ее. И учились понимать ее Автора – Бога. Господь  готов открывать Себя нам. Потому что желает видеть нас не рабами Своими, а друзьями. Он сам сказал: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Иоанн.15:15). Бог любит и уважает нас. И потому дает нам право самостоятельно думать, свободно принимать решения и познавать Его. Нужно пользоваться этим правом. Тогда в нашей душе будет господствовать не религиозный фанатизм. А вера, надежда и любовь.

 

Михаил МОЛОТОВ.

Вера без фанатизма | Журнал комментариев

Царь Соломон, однако, любил многих иностранок, кроме дочери фараона. . . Когда Соломон состарился, его жены обратили его сердце в сторону других богов, и его сердце не было полностью посвящено Господу, его Богу, как сердце Давида, его отца.
—1 Царств 11: 1, 4

Отношения имеют значение, потому что они формируют нашу любовь, а наша любовь направляет нашу жизнь.

Это первичный вывод профессора Гарварда Роберта Д.Патнэм в своем обширном исследовании американской религии American Grace: How Religion Divides and Unites Us . Каждые несколько лет выходит книга о состоянии американской религии, которую необходимо прочитать. Джеймса Дэвисона Хантера, чтобы изменить мир был одним из них. American Grace — еще один.

Стипендия

иногда рассматривается как слегка завуалированная биография. Жизненные истории Патнэма и его соавтора Дэвида Кэмпбелла отражают многие выводы книги. Патнэм вырос в соблюдающей методистской семье, но позже обратился в иудаизм в браке.Его дети были воспитаны евреями. Патнэм наиболее известен своей книгой о социальном доверии Bowling Alone: ​​The Collapse and Revival of American Community (2001). Кэмпбелл был воспитан мормоном после того, как его мать обратилась из католицизма. Его отец-протестант в конце концов также обратился в мормонизм. Жизненные истории авторов отражают «религиозный отток», столь распространенный в американской религии, отток, который является центральной темой книги.

American Grace — это в основном статистическое исследование изменений в американской религии за последние пятьдесят лет, но описательные конгрегационные виньетки иллюстрируют выводы, сделанные аналитически в ходе опросов.Для такого рода исследования книга чрезвычайно удобна для чтения, наполнена интересными самородками и фактоидами, а также широка по своему охвату и выводам. Хотя в центре его внимания находятся преимущественно США, анализ актуален для всей религиозной сцены Северной Америки. Его центральный вопрос: «Как может религиозный плюрализм сосуществовать с религиозной поляризацией?»

Патнэм обнаруживает незначительное снижение уровня американской религиозности: «Что касается частного религиозного поведения, можно обнаружить практически те же самые устойчивые уровни религиозности.«В отличие от Хантера, он использует совокупную индивидуальную статистику и не обсуждает институциональное социальное положение или культурный капитал, который эти религиозные убеждения имеют в общественной жизни. Хантер может возразить, что даже если индивидуальный религиозный пыл высок, его социальное положение радикально изменилось по сравнению с прошлым. поскольку религия сегодня рассматривается как разновидность личного хобби.

Патнэм использует сейсмическую метафору для обоснования своего анализа: землетрясение с двумя сильными афтершоками. Землетрясение произошло в шестидесятые годы, что «стало идеальным штормом для американских институтов всех видов — политических, социальных, сексуальных и религиозных.«

Первый толчок начался в 1980-х годах с подъема религиозности, который характеризовался выравниванием религиозности и консервативной политики. Для Патнэма подъем религиозных правых был культурным потрясением, вызванным потрясениями шестидесятых.

Это, в свою очередь, было встречено еще одним толчком, начавшимся в 1990-х и 2000-х годах, когда молодые американцы разочаровались в религии из-за ее политической ориентации — реакция, четко описанная в книге Дэвида Киннамана и Гейба Лайонса Нехристиан: о чем на самом деле думает новое поколение. Христианство .«Молодые американцы, — сообщает Патнэм, — стали рассматривать религию как осуждающую, гомофобную, лицемерную и слишком политическую». Следствием этого второго афтершока стало сильное недовольство молодых американцев религией. Сегодня от 20 до 30% пост-бумеров называют себя религиозными «нонами». Отличительной чертой этих новых людей среди миллениалов после 1991 года является их отношение к гомосексуализму.

Это общая картина анализа: землетрясение с двумя афтершоками.Этот недавний союз между религией и партийной политикой исторически уникален, хотя он характеризовал всю жизнь пост-бумерской молодежи. «Религиозность теперь имеет партийный оттенок, которого не было в прошлом. Хотя есть исключения, наиболее религиозные американцы, вероятно, будут республиканцами; демократы преобладают среди наименее религиозных», — говорит Патнэм. Он считает, что выражение благодати за едой в высшей степени соответствует пристрастию. «Создание новой религиозной коалиции представляет собой серьезное изменение в основе американской политической системы», и разрыв между Богом наиболее велик для тех, кто моложе 35 лет.

Религиозная приверженность исторически представляет собой опасную смесь. В своей книге Before the Shooting Begins (1994) социолог Джеймс Дэвисон Хантер предполагает, что культурные войны могут стать гораздо более нестабильными. Религиозные войны Европы вырисовываются в коллективной памяти. Патнэм утверждает, что в Америке это маловероятно. Во-первых, Патнэм считает, что нынешняя религиозная коалиция распадется в ближайшие годы по мере того, как проблемы, которые ее питали, ослабевают: в частности, гомосексуальность становится приемлемым для большинства американцев, в то время как отношение к абортам встречает двойственное отношение.Патнэм видит, что эти партизанские проблемы теряют свою возбуждающую силу. Пистолеты в кобуре.

Однако есть еще более распространенная причина, по которой Патнэм считает, что пристрастие будет уменьшаться: повседневный опыт плюрализма. Высокая степень смешанных браков, потребительское отношение к религиозному выбору и растущее религиозное разнообразие непосредственных социальных сетей людей, как правило, приглушают религиозный конфликт в Америке. Короче говоря, жизненный опыт превзошел богословские границы.Американцы по-прежнему религиозны, но острые углы, особенно абсолютная исключительность, уже стерты. В этом, по мнению Патнэма, есть спасительная милость Америки: «Когда американцы общаются с людьми, исповедующими иные религии, чем их собственная, — или с людьми, не имеющими религии вообще, — они становятся более склонными к принятию других религий». На ум приходят жены Соломона.

Эти выводы могут утешить гарвардских специалистов по государственной политике, но вряд ли они утешат ортодоксальных верующих.Это скорее обвинение, чем ободрение для церкви. Американское христианство никогда не было ориентировано на веру. В целом богословская строгость, понимание и забота снизились с начала 19 века. Религиозные убеждения превратились в потребительский выбор, пронизанный выразительным индивидуализмом и сформулированный как терапевтическая самопомощь — церковь Опры.

В значительной степени евангелическая церковь послужила ускорителем этих тенденций: «В Соединенных Штатах много консерваторов, но нет традиционалистов, хотя бы по той причине, что так много религиозных консерваторов являются изобретателями новых форм религиозных практик.«Модные и актуальные евангелисты просто следили за чрезмерной зависимостью от политики 1980-х годов, а теперь — тенденцией 2000-х годов жить и давать жить другим. Непосредственной ценой, обозначенной в этом исследовании, является потеря грядущего поколения. Патнэм считает, что процент удержания религиозность выше, чем у всех основных религиозных традиций. Члены церкви не передают свою веру своим детям.

Еще один отрезвляющий вывод заключается в том, что, хотя высокооктановая риторика посвящена проблеме однополых браков, эта проблема актуальна лишь для небольшой фракции США.Среди населения S. все американцы, считающие, что добрачный секс «не является неправильным», увеличились вдвое с 24% до 47% за четыре года между 1969 и 1973 годами, а затем увеличились в 1970-х годах до 62% в 1982 году ». Сегодня отношение к сексуальности — лучший показатель посещаемости церкви. Похоже, что многие в церкви отвлеклись от гораздо более распространенной проблемы среди гораздо большего числа американцев.

Итак, жизнерадостная «вера без фанатизма» Патнэма может хорошо сыграть в Бостоне и в академических кругах, но во многих кругах она звучит ближе к «вере без истины» и является отрезвляющей оценкой безупречности американских религиозных верований и практик.

Подписывайся

Вы не должны ошибаться, чтобы я был прав: Обретение веры без фанатизма: 9780307382986: Хиршфилд, Брэд: Книги

Глава первая

Многоликая вера

Обретение веры без фанатизма

Вера может стать чем-то узким, ограничивающим, жестким и непоколебимым «или-или».Вот что случилось со мной в Хевроне. Я не думаю, что эта вера — истинная вера. На самом деле, это может быть как раз противоположность веры, крайность сомнения, которая бумерангом превращается в резкую веру.

Эссеист Мишель де Монтень писал: «Мы, я не знаю как, двойственны внутри самих себя, в результате чего мы не верим в то, во что верим, и не можем избавиться от того, что осуждаем». Еще более четкое выражение донкихотских и парадоксальных качеств веры — это блестящее прозрение Райнхольда Нибура: «Фанатическая ортодоксия никогда не коренится в вере, а в сомнениях; это когда мы не уверены, что мы вдвойне уверены.

Я был полностью поглощен опьянением от «вдвойне уверенности». Но я пришел к выводу, что истинное значение веры можно найти не в этих гарантиях или в единственном абсолютном, а в конкурирующих абсолютах. Вера — это любящее принятие глубокой сложности существования и творения. Она заключается в том, чтобы пребывать в тайне, быть неуверенным, но при этом быть готовым действовать смело.

Это то, что чувствовал Авраам, когда он заглянул внутрь себя и покинул свой дом и страна, чтобы отважиться найти то, что сказал Бог, будет «землей обетованной».«Путешествие Авраама было путешествием, незнанием, открытием. У него не было ничего, кроме веры — неизгладимой, необычайной веры.

Женщины в моей семье показали мне такую ​​веру. Это именно та вера, которую я прабабушка, хотя она была набожной атеисткой, и то, как она прожила свою жизнь, было бы глубоким разочарованием — хуже того, непростительным преступлением — для ортодоксального иудаизма, который я исповедую. Да будет так. Для меня это был мой прабабушка, которая научила меня многолику вере.

Дом среднего класса, в котором я вырос на северном берегу Чикаго, был глубоко еврейским, хотя и не был традиционно религиозным. Мы не соблюдали кошерность. Мой отец был агностиком, но он попросил мою маму не подавать в доме некошерные продукты из свинины и моллюсков и не смешивать мясо и молочные продукты в одном приеме пищи — запреты, которые являются частью законов кашрута. Синагога — это место, куда вы попадаете под принуждением, и желательно не чаще трех или четырех раз в год. Религия сама по себе не важна.Но мы были глубоко идентифицированными евреями, которые с радостью участвовали в культурной жизни еврейской общины, были увлечены Израилем, и мои родители также были филантропами. Часть их культурной ДНК говорила им, что быть евреем означает заботиться о других людях.

Из-за странной причуды веры меня и моего младшего брата отправили в еврейскую дневную школу. Моя мать была напугана. Мои братья и сестры, которые на десять и двенадцать лет старше меня, учились в старшей школе, и для таких людей, как мои родители, казалось, что мир рушится.Гарвард и Принстон — бастионы достижений и совершенства, на которые они поставили не свои жизни, а жизни своих детей — были в муках контркультуры 1960-х: наркотики, восстания и антивоенные демонстрации. Хорошие еврейские дети заводились и бросали учебу. Дети, которые с тех пор стали докторами, юристами, учеными и учеными, отращивали длинные волосы, расхаживали в рваных джинсах, курили траву и тому подобное, и занимали административные помещения тех самых учреждений, от которых зависело их будущее.Короче говоря, думали мои родители, эти дети делали все, что в их силах, чтобы разрушить свои жизни (не говоря уже о том, что мои родители знали о цивилизации). Вот почему меня и моего младшего брата отправили в еврейскую дневную школу за ценности, стабильность и традиции!

Но мои родители были поражены, когда в седьмом классе я принял их решение и стал религиозно наблюдательным. Они были еще больше поражены, когда я решил поступить в Ida Crown Jewish Academy, ортодоксальную среднюю школу в Чикаго.

Почему я стал ортодоксальным евреем? Сложно сказать. Я влюбился, и я не могу больше сказать вам, почему, чем я могу сказать вам, почему я влюбился в свою жену. И в соблюдающем иудаизме, и в моей жене я видел красоту и мудрость. Я видел цель, направление, фокус и смысл. Я был в эйфории и чувствовал себя поглощенным.

Читаю всеядно, дрожа от волнения, на грани самого себя. Я проглотил каждую книгу об иудаизме, которую смог найти. Я читал Авраама Джошуа Хешеля, одного из великих философов-поэтов еврейской жизни в двадцатом веке, и Самсона Рафаэля Хирша, немецкого еврея девятнадцатого века и ведущего раввина, который пытался объединить полную приверженность еврейской традиции со своим желанием жить полноценной жизнью. как немец.Я прочитал «Еврейский каталог», руководство 1970-х годов по созданию собственного иудаизма, и ортодоксальный трактат «Быть ​​евреем: руководство по соблюдению еврейских традиций» раввина Хаима Хавели Донина. Я хотел узнать все, что мог, о том, что я еврей. Стать наблюдательным евреем было выражением моей страсти и воодушевления.

Я знал, что моя семья считала себя частью консервативного движения в иудаизме (хотя их образ жизни не соответствовал требованиям консервативного раввина). Став ортодоксом, я сделал большой скачок.Ортодоксальные евреи верят, что Библия — это прямой дар от Бога, в то время как консерваторы думают, что она была вдохновлена ​​Богом, но создана людьми. Ортодоксальные евреи, как правило, гораздо строже и строже в еврейских ритуалах, чем консерваторы. Такая преданность — эта всеобъемлющая версия веры — была чуждой дому Хиршфилдов.

Мои родители были немного озадачены моим желанием соблюдать ритуал. Но моя прабабушка Сара Плоткин, матриарх нашей семьи, была потрясена.Сара Плоткина дожила. . . девяносто восемь? Сто? Мы не знаем. Она была старше своего мужа, что мы обнаружили только тогда, когда она умерла, и всю жизнь лгали о ее возрасте.

Матриарх жила в Палм-Спрингс. Ей там понравилось: хороший климат, много солнца, сухость. Вам не нужно было беспокоиться о плесени или сгребании снега. Двое из ее шести детей жили с ней. Они не были женаты; они были воспитаны, чтобы прислуживать королеве.

Мои дедушка и бабушка тоже жили в Палм-Спрингс.Когда мы приходили к ним, после обеда мы ходили в буббе. Даже в свои девяносто Бубб не упустила ни единого трюка. Мы все думали, что она ослепнет и оглохнет, но мой отец говорил, что если вы уроните двадцатидолларовую купюру через комнату, она сможет прочитать серийный номер, идущий вниз, и услышать, как он упадет на пол.

Она сидела в своем особенном кресле, большом Barcalounger с ручкой сбоку, которая управляла подставкой для ног. Миниатюрная женщина с железной волей, она уложила седые волосы на макушку, чтобы выглядеть выше, и была одета в шартрезские, лиловые и абрикосовые шелковые одежды.Она любила украшения (кольца и большие золотые браслеты) и певцов. Она считала Тома Джонса сексуальным и не боялась сказать об этом в свои девяностые, когда Джонс скакал по ее телевизору в прямом эфире из Лас-Вегаса.

Один вечерний визит в Буббе был для меня особенно запоминающимся и важным.

Когда мне было двенадцать, я решил постоянно носить ермолку (кипу). Традиция ношения кипы в иудаизме имеет загадочное происхождение. Впервые покрытие головы связано с благочестием в рассказе Талмуда (составленном со второго по шестой века н.э.).Мать приводит своего заблудшего сына к раввину, который говорит ей обернуть голову мальчика шудрой, арамейским словом, обозначающим головную повязку, которую носили раввины. — Тогда все будет хорошо, — уверяет он ее.

Что означает эта история? Раввин, возможно, предполагал, что если вы оденетесь как священник или раввин, вы начнете чувствовать себя таковым. Существует связь между тем, что вы носите, и тем, что вы чувствуете, между тем, как вы выглядите, и тем, кто вы есть.

В средние века, когда ношение ермолки было нормой для евреев мужского пола, она стала напоминанием об имманентности Бога, заставляя вас осознавать священный потенциал каждого момента.Но это еще не все, что было для меня в двенадцать. Я объявлял миру, кем я был. Это было выражением серьезности моих обязательств. Я объединял физическое и духовное, становясь снаружи тем, кем я чувствовал себя изнутри. Я сделал это, потому что это казалось правильным. Теперь носить кипу стало все равно, что надевать штаны по утрам. Не надеть его — все равно что выйти в мир в нижнем белье.

Никто в моей семье не носил кипы, кроме тех случаев, когда они ходили в храм (чего, опять же, почти никогда не было), и я знал, что это не останется незамеченным Сарой Плоткин с ее ястребиными глазами.Я наклонился, чтобы поцеловать ее, а она схватила меня за волосы. «Я приехал в Америку не из-за этой глупости!» она прогремела, сорвала кипу с моей головы и швырнула на пол.

Я только что взял на себя обязательство стать наблюдательным. Я был взволнован своим выбором, вдохновлен и, возможно, немного осторожен. Но для моей бабы ермолка была смешной: громовой голос Матриарха называл меня идиоткой!

Я был оленем в свете фар. Вся моя семья, которая уже считала кипу странной, стала свидетельницей этой сцены.Я был ошеломлен и ранен, но в основном я был парализован. Безмолвный.

Я никогда не забуду мою маму, которая встала прямо и сказала своей бабушке, с ясным пониманием правды и правильности своих слов: «Нет, бубб. Ты ошибаешься. Ты приехал в Америку, чтобы он мог бы носить кипу, если бы он этого хотел ».

Это был великий момент для меня, монументальный момент. Я учился у великих раввинов, блестящих учителей, но в этот момент моя мать научила меня значению веры больше, чем кто-либо из них.Она научила меня вере, которую можно построить между родителем и ребенком, в каждого родителя, который уважает выбор своих детей, даже если она с ними не согласна. Она помогала мне быть больше похожей на меня, а не отражением того, кем она была. Она показывала мне готовность доверять и верить в доброту и правоту человека, стоящего перед ней. Это очень могущественная вера.

Моя бабушка тоже преподала мне другой урок. В то время я, конечно, не мог этого видеть, но теперь я знаю, что то, что она высмеивала, было тем, чем была ее собственная жизнь — ее собственной формой веры.

Мои прабабушка и дедушка уехали из Минска в США в 1890-х годах. Они не сделали этого, потому что были бедны. Моя прабабушка, образованная женщина, происходила из прислуги. Мой прадед Сэм был краснодеревщиком и вел хорошую жизнь. Он знал две вещи: что он хотел Сару как свою жену, и что он хотел поехать в Америку. Здесь он добился успеха и в конце концов переехал с семьей в Бирмингем, штат Мичиган, — в то время ограниченное сообщество. Ему пришлось купить себе дорогу в этот район, заплатив соседям, чтобы они жили рядом с евреем.Он был удостоен чести в книге «Люди, которые создали Мичиган», пыльный экземпляр которой до сих пор находится в доме моих родителей.

Мои прабабушка и дедушка нарушили все правила того, что значит быть евреем, и тем самым выполнили главную заповедь Библии: выберите жизнь!

В Библии Второзаконие 30:19 говорит: «Вам следует избрать жизнь, чтобы вам жить». Евреи, которые мало что помнят о своем образовании в воскресной школе, помнят следующее: разрешено нарушать почти все законы ради спасения жизни.

Минские раввины сказали Саре Плоткин: «Не езжай в Америку, ты перестанешь соблюдать кошерность». И они были правы! Она перестала соблюдать кошерность. Она перестала соблюдать Шаббат. Она отказалась от еврейской ритуальной жизни. Но если бы мои прадедушка и прадедушка волновались по поводу ритуала, они, наверное, остались бы в Минске, а меня, по всей вероятности, не было бы здесь сегодня, исчезнув либо в Холокосте, либо за железным занавесом. Сесть на лодку и отправиться в новый мир, как это делали тогда многие из наших предков из стольких стран (и так многие люди продолжают это делать сегодня), означало жить верой, делать выбор и посвятить себя лучшей жизни.Это то, что наши традиции должны делать для каждого из нас: помогать нам представить лучший мир и развивать нашу способность добиваться его.

То, что заставляло моих прабабушек и дедушек в подростковом возрасте в Минске, в восьми тысячах миль от калифорнийского оазиса Палм-Спрингс, думать, что они могут построить лучшую жизнь для себя, своих детей и детей своих детей в месте, где они не могли бы? даже не говорю на языке? Что заставило их отправиться в долгое путешествие? Это был тот же самый голос глубоко внутри них, интимно близкий и бесконечно далекий, который сказал, как когда-то Аврааму: «Иди в землю, которую Я покажу тебе.»

Какой акт веры я мог бы предпринять, чтобы соответствовать этому? Вера заключается в ее выражениях, в том, как мы живем. Жить вашей верой — это то, что сделал мой бабб, и то, что я пытался сделать со своей кипой в моей жизни. по-своему, и что делала моя мать, когда она позволяла мне делать свой собственный выбор, верила в меня и не позволяла моему выбору превращаться в путешествие вдали от нашей общей любви.

История моего решения стать наблюдательным и носить Кипа — это не история о возвращении к «настоящему иудаизму».«Это история о вере моих прадедов и прадедов — в самих себя, в будущее, в пути. Как и Авраам, мои прадеды отошли от всего, что знали.

Один из многих аспектов истинной веры — это способность преодолевать большие проблемы: что означает моя жизнь? Что ждет меня в будущем? Речь идет о страстном посвящении себя выбору, который вы делаете, хотя слишком часто эта страсть и приверженность включают в себя очернение выбора других. Я понимаю этот импульс.Думаю, все мы это понимаем. Когда ты так полностью отдаешься чему-то, когда ты делаешь ставку на то, кем ты являешься, тебе лучше быть правым! Вы чувствуете, что нашли себя и способ жить, в то время как вокруг вас беспорядок и хаос в мире. И все же такая жизнь! Это грязно и несовершенно.

Есть столько же разных верований, сколько людей. Я усвоил этот урок в раннем детстве.

Фанатизм: написать историю вещи без истории

Первые годы третьего тысячелетия, захваченные впечатляющим, хотя и неоднозначным, возрождением религиозно мотивированного насилия, стали свидетелями возрождения заряженного термина в западных политических кругах. лексика: фанатизм.Социальные потрясения, революционные периоды, религиозные войны, кризисы легитимации, имперские проекты — все это за последние пять столетий послужило поводом для призыва фанатизма, чтобы заклеймить неисправимых врагов, непропорциональные убеждения и непоколебимые убеждения которых выводят их за рамки переговоров. Немецкие крестьяне милленаризма, антиколониальные повстанцы-дервиши, терроризирующие якобинцы, анархисты-бомбардировщики, антирабовладельческие «немедля» и эсхатологические сталинисты — вот лишь некоторые из фигур, выдвинутых расследованием враждебного использования этой мощной идеи.Изучение исторической семантики и полемического развертывания фанатизма обнаруживает, среди прочего, его впечатляющую пластичность. Культовые суеверия и необузданная рациональность, отказ от прогресса и его неумеренное празднование, непримиримый партикуляризм и обширная универсальность — все это были объектами обвинений в фанатизме.

Частично это объясняется близостью фанатизма к экстремизму как к термину политического злоупотребления: до тех пор, пока несовместимые позиции находятся на достаточном расстоянии от стандарта умеренности или нормальности, они могут быть замазаны той же кистью.Центристское осуждение крайностей правых и левых часто принимает такую ​​форму, как в доктрине «противоположных конвергентных экстремизмов», которую христианские демократы применили к итальянскому терроризму в 1970-х годах. Тем не менее, среди политических клеветнических слов фанатизм имеет свою родословную, которая критически включает два элемента, вытекающих из его связи с политической теологией и теологической политикой. Во-первых, фанатизм определяет этику убеждений, не терпящую компромиссов. Во-вторых, фанатизм является результатом политики абстракции, в которой бестелесные принципы преобладают над прагматизмом и посредничеством.В сложной и прерывистой истории фанатизма именно реакция на эгалитарную диктатуру абстрактного разума Французской революции выдвинула на первый план эти отличительные черты. В частности, именно тогда проявился реакционный образ «фанатизма разума » — по большей части чуждый настойчивому осуждению религиозного фанатизма ». Нетрудно понять, как непримиримость и абстракция, будь то религиозная или светская одежда, могут быть связаны с определенной «фатальной чистотой», — если процитировать название недавней биографии Робеспьера.Атаки двадцатого и двадцать первого веков на политические фанатизмы продолжают заимствовать из арсенала контрреволюционной мысли (будь то либеральной, консервативной или яростно реакционной, как в Де Местре), для которой яростная попытка Революции «абстрагировать и уравнять» общество — очистить его от наслоений, иерархий, обычаев и различий ради «чудовищной фикции» равенства и прав человека — было обречено на тиранию и катастрофу.

Написав Fanaticism , я поставил перед собой две странные и парадоксальные задачи.Во-первых, написать историю предмета без истории. Дискурс о фанатизме не только почти всегда осуждает, но и рассматривает его как фундаментально антиисторическую патологию религиозной и политической жизни. Отсюда легкость, с которой он переходит в аналогии, вырванные из исторического или географического контекста: радикальная реформация Томаса Мюнцера связана с политическими режимами нацистской Германии и большевистской России, Хомейни трется плечом с флорентийским еретиком Джироламо Савонаролой, древнеримскими культами богини ( откуда мы получаем термин фанатики ) прообраз антиколониальных восстаний.«Дуги экстремизма» и «топоры зла» наших правящих идеологов комфортно укладываются в эту традицию. Во-вторых, я попытался исследовать один из самых полемических и запутанных терминов в нашем политическом словаре, чтобы получить некоторую ориентацию на политические проблемы и возможности нашего современного состояния.

В последнее десятилетие в Европе и Северной Америке произошел всплеск общественного внимания к идеалам Просвещения. Призывы защищать секуляризм, терпимость, атеизм и науку от воинственных, теологических и демографических угроз постоянно звучат среди политических лидеров и общественных интеллектуалов.Неоконсерваторы, описывающие самоубийство Запада, и прогрессисты, оплакивающие отступление разума, похоже, намерены вернуть дух Lumières и Aufklärung . Тем не менее, любой, кто вступает в борьбу с силами, ограничивающими развитие человеческих способностей и унижающими интеллект, найдет мало вдохновения в этой тенденции.

В наши неолиберальные времена сама идея коллективного освобождения от того, что Иммануил Кант, как известно, назвал «нашей самонадеянной незрелостью», отдает утопическим высокомерием или тоталитарным заблуждением.Хотя могут быть некоторые разговоры о Просвещении как о открытом проекте, поддерживаемом самокритикой, мы чаще всего сталкиваемся с громогласной защитой политических институтов и экономической практики обеспокоенного привилегированного меньшинства и современных людей. либеральный капитализм как наименее худший из всех возможных миров. Возрождающееся Просвещение, таким образом, является негативным, полемическим Просвещением, мало озабоченным рискованной задачей подвергнуть сомнению свои собственные принципы в свете разума, но стремящимся выявить врагов некой культурной монополии под видом « нашей ценности »,« наша цивилизация ».

Популярность Вольтера, бич безрассудства и суеверий, находит здесь свои источники. Именно Вольтер — в таких текстах, как Фанатизм или Мухаммад Пророк и Философский словарь — нарисовал наиболее стойкий портрет фанатика как заклятого противника Просвещения и, наоборот, философа как паладина терпимости. . Фанатизм здесь представляет собой политическое извращение религиозного духа, деструктивную и заразительную групповую фиксацию на божественных предписаниях, которая не успокоится, пока не будет уничтожено любое противоположное мнение или убеждение — образ, для которого деспотический «Восток» часто служит сокращением.Хотя Вольтер преуспевает в перечислении многих граней иррациональности, в его характеристиках фанатизма есть скрытая монотонность. Он пишет, что у всех фанатиков «на глаза одна и та же повязка». Возможно, есть что-то утешительное в идее о том, что неразум в конечном итоге объединяется, что битва между терпимостью и фанатизмом проводит четкую границу между двумя противоборствующими лагерями. Современные осуждения религиозного и политического фанатизма часто наследуют эту черту полемики Вольтера и смакуют списки врагов разума, которые свободно распространяются в геополитическом контексте (Хезболла, Хиндутва и американские христианские правые), истории (от пророка Мухаммеда до Дэвида Кореша) и политическая ориентация (Гитлер и Ленин, средневековые милленаристы и неоконсервативные демагоги).

Против разрушительных воздействий конкурирующих, но в конечном итоге идентичных бескомпромиссных доктрин лекарством, кажется, является секуляризм. Другой элемент мышления Вольтера имеет важное сходство с современной защитой завоеваний «западной цивилизации», а именно: верховенство социального мира (предотвращение любого возобновления религиозных войн и сектантских преследований) над эмансипацией. Подозрение Вольтера в атеизме и его поддержка насаждения светского порядка посредством государственного принуждения (будь то в Екатерининской России или в Османской империи) вписываются в эту схему.

Столкнувшись с историческим наследием критики фанатизма, положение самозванных секуляристов и атеистов остается неопределенным. Несмотря на жизненно важное значение в некоторых ситуациях, противопоставление терпимости и фанатизма может легко превратиться в защиту установленных, принудительных властей, а защиту секуляризма — в возрождение имперского мировоззрения, которое всегда рассматривало законное сопротивление против него как иррациональное и заслуживающее репрессий. И наоборот, атеистическая политика будет встречена криками фанатизма со стороны тех либералов и консерваторов, которые придерживаются умеренности и социального мира как главных принципов политического управления.Только верность тому Просвещению, которое рассматривает фанатизм — отказ идти на компромисс по определенным принципам и убеждениям — как сокровенное измерение рациональности, а не его чуждого врага, позволит нам противостоять этим вопросам в духе критики и эмансипации. Это требует от нас не только пересмотреть Просвещение в свете его связи с подавляющим насилием европейского империализма и колониализма и евроцентрической философии истории, но и рассмотреть его внутренне разорванное, множественное число и, если использовать выражение из монументальной работы Джонатана Исраэля по этому поводу оспорили .

То, что мы довольно лениво называем , Просвещение питало другие, менее утешительные представления о взаимосвязи между обвинением в фанатизме и защитой свободы, критикой и рациональностью. В трудах немецкого философа Иммануила Канта фанатизм выступает не как внешняя угроза процветанию рациональности, а как одна из возможных форм самого разума. Проект критики боролся со склонностью ума переступать свои собственные границы и, как выразился Кант, «бредил разумом», полагая, что он может «видеть бесконечное».Вместо бреда, основанного на религиозной ограниченности, Кант исследовал фанатизм как злоупотребление силой разума, высокомерное нарушение его пределов. Не узость и частность, а нечто вроде избытка универсальности определяло патологию фанатизма.

Попытка Гегеля создать философию истории — которую Кант, несомненно, счел бы фанатичной в своем стремлении направить Absoute Spirit — также рассматривала фанатизм, который Гегель признал как в экспансии ислама, так и во Французской революции, как универсализм », увлечение абстрактным ».По сути, именно Французская революция с ее безоговорочным подтверждением прав человека против религиозного авторитета и социальных привилегий полностью изменила проблему фанатизма таким образом, который находит отклик и по сей день, но которым большинство сегодняшних якобы секуляристских политических комментаторов считает. не обращая внимания.

Консервативная реакция на Французскую революцию перевернула столы Просвещения, которое теперь подвергалось нападкам за его фанатизм, другими словами, за создание условий для непримиримого и дестабилизирующего политического утверждения принципов свободы, равенства и солидарности. .Эдмунд Берк широко критиковал попытку превратить принципы рациональной философии в основы гражданского строя, аргументируя это цивилизационной функцией иерархии, религии, обычаев и постепенных изменений против разрушительных действий, нанесенных «политическими метафизиками».

Эдмунда Берка 1790 г. Размышления о революции во Франции — переломный момент в истории антифанатической полемики — упорно связывает опасные метафизические абстракции мошенников и агитаторов, стоящих за революцией, с деструктивной проекцией картезианской геометрии на мир. детальная физическая и социальная география Франции, а также вымышленные приемы финансовых спекуляций, которые превращают все ценности в простую «бумагу».Против тех, кто хочет разрушить и найти, кто «считает [свою] страну не чем иным, как карт-бланш , на котором [они] могут набросать все, что [им] заблагорассудится», он отмечает необходимость «сохранить и реформировать». Радикальная новизна, дитя чистой абстракции и игнорирования мудрости установленных обычаев, является врагом вежливости: «Сама идея создания нового правительства вызывает у нас отвращение и ужас». Правительство — это вопрос сложности переговоров, «всеобъемлющего и взаимосвязанного взгляда на различные сложные внешние и внутренние интересы, которые приводят к формированию того разнообразного явления, которое называется государством»; «Науку построения государства, или его обновления, или реформирования, как и любой другой экспериментальной науке, не следует преподавать a priori ».Правильное правительство также требует терпимости или даже культивирования предрассудков и иллюзий — тех самых измерений социальных отношений, которые фанатичный рационализм, руководящий Революцией, желает уничтожить.

Нападения Берка послужили шаблоном для выступлений за рабство против гаитянских революционеров и «абстракционистов» американских аболиционистов (одна из немногих групп, вернувших себе эпитет «фанатики»), и отфильтровались до осуждения «политической религии» времен холодной войны. коммунизм, а также все еще широко распространенное мнение о радикальной политике как о фанатике.

Теперь, хотя современные клеветники бескомпромиссной, эгалитарной политики обычно далеки от того, чтобы направлять разъедающую проницательность и реакционное красноречие Берка, они продолжают эту давнюю традицию (во многом совпадающую с западной политической философией и идеологиями правления по всему миру), которые можно заключить, вслед за Этьеном Балибаром, как страх перед массами. Избавиться от радикального антагонизма, рассеять оппозицию, усыпить экстремистский практический разум — вот цели, которые обычно ставит перед собой современное капиталистическое управление конфликтами.Но чаще всего так происходит и в продолжение антикоммунизма времен холодной войны, под эгидой «демократии». В этом отношении, как на Востоке, так и на Западе, это анемичная процедурная концепция демократического процесса, предварительно отформатированная для сохранения совместимости с воспроизводством социальных отношений эксплуатации и исключения, которые противопоставляются угрозе фанатизма. Как показывает продолжающийся европейский ответ на кризис суверенного долга, лишенный притязаний на суверенитет народа над экономикой, демократия при капитализме стремится к состоянию, эвфемированному путинским выражением «управляемая демократия».

Как замечает Чой Чан-Джип в работе Демократия после демократизации: опыт Кореи , это включает не просто идеологическое уменьшение эгалитарных и либертарианских требований демократии, но своего рода грамовскую пассивную революцию, в которой демократизация движением снизу происходит. его настигает элитный вариант демократизации, который устраняет социальное и субъективное содержание демократии (Кевин Грей также предложил эту грамсианскую линзу для интерпретации современной корейской политики в своей проницательной статье «Политические культуры Южной Кореи») .В этом отношении корейский случай, кажется, дает важный урок того, как борьба с «политической религией» коммунизма, изображаемой как фанатичное и абстрактное кредо, служит подкреплению продолжающейся попытки нейтрализовать любую оппозиционную, освободительную энергию (один можно было бы с пользой сравнить эту деполитизирующую функцию антикоммунизма в разных политических культурах, например, противопоставление Южной Кореи Восточной Европе после «переходного периода» или непреходящего пугала «социализма» в США).Как пишет Чой: «Повседневный авторитаризм, исключение рабочей силы, система дискриминации и особых привилегий, подавление разногласий во мнениях, большая склонность к стандартизации — вот некоторые аспекты антикоммунизма времен холодной войны, усвоенные в корейской социальной структуре и ее влиянии. подсистемы ». Это действительно одно из главных «применений» идеи фанатизма: закрепление господства, неравенства и привилегий путем сдерживания угрозы экстремистского переворота против любого движения за большее равенство и народный контроль.

Стоит отметить, что эта идеология и практика управляемой пассивной демократии — поскольку они опираются на язык легитимации, который в нормальных обстоятельствах имеет тенденцию ссылаться на дискурсы и символы, связанные с моментами радикальных народных действий, — поддерживает двойственное отношение к повстанческим, экспансивным концепциям демократии. «Демократический» страх масс — это тревожная, нестабильная конструкция. Как мы наблюдаем сегодня в Египте и Тунисе, правящие силы стремятся нейтрализовать момент революционной демократии (который Ален Бадью назвал со ссылкой на площадь Тахрир «движением коммунизма»), чтобы превратить его в исчезающего посредника, тем самым позволяя воспроизводство статус-кво в скорректированных обстоятельствах, возможно, с другим балансом сил, но без коренной трансформации социальных и экономических основ государства.Как практически, так и идеологически все демократии участвовали в формах этой нейтрализации, даже когда они трубили о своей революционной легитимности (скажем, в случае с Францией, хотя и там в 1989 году была сделана попытка почти отречься от самого момента революционного основания, как Эрик Хобсбаум обсуждает в Echoes of the Marseillaise ).

В этом отношении мы могли видеть попытку включить и нейтрализовать восстание и общину Кванджу 1980 года в нарративе демократизации (как рассказано в Ким Ён Чхоле, «Тень восстания в Кванджу в демократизации корейской политики») как принадлежность к более широкой модели, в которой момент разрыва конституирующей власти (если воспользоваться терминологией Антонио Негри) размывается установлением установленной власти.Помимо восстановления замечательного и вдохновляющего эксперимента в области народного правления, с многочисленными уроками для современных попыток установить радикальное равенство, политические истории и теории, которые берут Кванджу в качестве отправной точки, предполагают необходимость разрыва с географически и культурно ограниченным набором ссылок ( или событиях), с которыми оперирует современная радикальная теория (открытием этого политического момента я обязан работам Джорджа Катсиафикаса, в частности, недавнему рассказу о Неизвестных восстаниях в Азии , том 1: Южнокорейское социальное движение в 20-м веке , а также знакомству с его теоретическими работами. отголоски статьи Юнга Гын Сика «Опыт восстания 18 мая и общественное воображение»).Что касается моей собственной работы, то коммуна Кванджу предполагает, что трактовка форм политического действия, которые часто подвергались осуждению элитой как фанатичные, потребовала бы постоянного размышления над областью терминов, которые, начиная с коммуны, включают общность и общее (до вернемся к самой теме коммунизма, о которой, конечно, очень много говорится на страницах этой книги).

С точки зрения того, что покойный Джоэл Олсон назвал «уничижительной традицией» фанатизма, свидетельства прямой демократии (или даже «коммунизации») в Кванджу демонстрируют эту смесь непримиримости, отсутствия представительного порядка и народного присвоения. средств производства, воспроизводства и подавления, которая воплощает противоположность управляемой демократии, своего рода неуправляемую демократию.В той мере, в какой эта пассивная, неолиберальная демократия отделяется от радикальной демократии, она будет делать это, в некоторой степени обмазывая последнюю кистью фанатизма. Характеристики коммуны Кванджу, перечисленные Katsiaficas, таким образом, представляют собой инверсию по пунктам доминирующей « антифанатической » концепции демократии (из той, которая извлекла уроки из печально известного доклада Трехсторонней комиссии Сэмюэля Хантингтона о « кризисе »). ‘, то есть избыток демократии в 1970-е годы):’ (1) спонтанное появление народной организации, принимающей демократические решения, (2) возникновение вооруженного восстания снизу, (3) сокращение городской преступности, (4) наличие истинной солидарности и сотрудничества между гражданами, (5) отсутствие иерархии, такой как классы, власть или звания, и (6) появление разделения работы между участников.’

В этом списке, как и в хронике событий, представленных Katsiaficas, меня поразил тот факт, что он противостоит тенденции доминирующего дискурса фанатизма рассматривать политику уравнивания равенства как силу для однородности и неразличимости ( будь то, как я отмечаю в книге, в облике абстракции или в облике гибридности). Напротив, здесь мы имеем как демонтаж иерархии, так и изобретение «разделения работы», то есть новой формы артикуляции, посредничества и даже репрезентации — антагонистической управляемой капиталистической системе. форма.В этом отношении мы могли бы задаться вопросом, не соответствует ли чрезмерный акцент на унитарном характере эгалитарных моментов, таких как Кванджу — например, в «теории абсолютного сообщества» Чхве Чон Ына, образу радикальной демократии или коммунизма, который видит его сквозь призму слияния и нечеткости, и что по необходимости должно рассматривать его как неизбежно преходящую эфемерную вспышку эмансипации, а не как экспериментальную базу для построения и формулирования равенства вне его нейтрализации, как метко назвал Ален Бадью: парламентский капитализм ».

Помимо критики доминирующего использования идеи фанатизма для демонизации, культурологии или нейтрализации инакомыслия и оппозиции, нам необходимо более тщательно задуматься о способах, которыми наше собственное политическое воображение чрезмерно определяется способами, которыми политическая мысль концептуализированное радикальное, бескомпромиссное равенство. В противном случае существует риск того, что мы просто перевернем термины знакомых оппозиций, подставив непредставительный, мимолетный, слитный характер восставшего равенства с посредничеством и махинациями того, что выдает себя за демократию; принятие доминирующей идеи, часто внедряемой меланхоличными левыми, о том, что восстания обречены на исчезновение, оставляя лишь призрачные следы согласованной воли к отказу от компромисса.Чтобы выйти за рамки дискурса фанатизма и доминирующего образа возможного в политике, нужно также развить позитивный словарь, чтобы сформулировать демократию другой, другой, чем тот, который навязывают наши менеджеры.

Предисловие к корейскому изданию Фанатизм (2013)

Осуждение без фанатизма

An Edah От редакции
Раввин Арье Клэппер,

Осуждение без фанатизма
Арье Клэппер

Если бы я мог заставить всех в нашем мире читать один текст, и действительно примите это близко к сердцу, это не будет Шма или какой-либо другой раздел Библия.Это не будет выбор из Мишны, Талмуда или любых последующих раввинское письмо. Хотя я православный раввин, текст, который я бы выбрал, быть второй инаугурационной речью Авраама Линкольна. Если бы ты толкнул меня, я бы согласился за двенадцать слов из этого адреса: «Право твердо, как Бог дает нам право видеть «.

Вот почему я думаю, что слова Линкольна так важны. В главная угроза миру во всем мире сегодня — это фанатизм.За границей мы сталкиваемся с врагами, которые искренне желают умереть, если только они могут убить нас первыми. Фанатичные национализмы племенная ненависть привела к геноциду в Руанде и на Балканах и подпитывает попытка геноцида в Дарфуре сегодня. И, конечно же, есть фанатизм. внутри еврейской общины … (Вы можете заполнить это в себе).

Фанатизм всегда был очень зловещей силой. Коммунисты-фанатики угнетали большую часть человечества и убивали миллионы, до того, как Берлинская стена была окончательно свергнута.Фанатичный национализм и антисемитизм спровоцировал Холокост. Подрыв террористов-смертников мирных жителей — это действительно новая тактика, но слово «камикадзе» было в английском языке с 1940-х годов.

Многие современные мыслители считают, что правильный ответ к фанатизму — это релятивизм. Другими словами, они считают, что способ борьбы фанатики и фанатизм — значит отрицать возможность подлинного убеждения. Мир и умиротворение наступит, когда каждый человек поймет, что у него больше нет шанс быть правым, чем кто-либо другой.

В утопическом мире, наверное, всех убедили бы, и этот ответ может сработать. Но практические стратегии должны работать в нашем мире. Это означает, что они должны работать, даже если не все их покупают. Фанатизм всегда будет с нами. Вместо того, чтобы фантазировать о том, что мы можем устранить это полностью, мы должны иметь возможность эффективно на него реагировать,

Релятивизм может уменьшить фанатизм, но если хотя бы один фанатик выживает в релятивистском мире, он или она скоро будет им управлять.Релятивисты не могут правдоподобно сражаться, поскольку они не знают с уверенностью, что агрессор неправильно. И как убедительно доказывал Эдмунд Берк: «Все, что требуется ибо торжество зла в том, что добрые люди ничего не делают ».

Между фанатизмом и релятивизмом есть золотая середина, и нам отчаянно нужно его найти, потому что нам нужно сражаться с нашими врагами с помощью вся мощь в нашем распоряжении — но не превращаясь в них. Есть выход отругать фанатика, не будучи самим фанатиком, и противостоять фанатику террористы, не развязывая собственного террора.Слова Линкольна светлые маяк, ведущий нас туда. «С твердостью в праве» — эффективно сопротивление фанатикам может исходить только от тех, кто имеет глубокие убеждения, до такой степени, что они охотно рискуют своей жизнью, защищая эти идеалы. Как отличить этих борцов сопротивления от тех, с кем они сражаются? «Как Бог дает нам право видеть» — даже если мы действуем на основании наше лучшее восприятие истины, мы должны полностью осознавать возможность что мы заблуждаемся.

Формулировку Линкольна можно рассматривать как переформулировку ключевое раввинское изречение. Согласно Талмуду, Дом Гиллеля и Дом Шаммая три года спорил о том, чьи должности будут иметь законную силу. сила в иудаизме. В конце концов, раздался небесный голос и сказал: «Эти и это слова живого Бога, но закон следует за домом Гиллель «. Признание правды с обеих сторон не означает что нельзя выбирать между ними, и выбор одной стороны не требует одно отклонить другое как необоснованное.

Талмуд идет дальше и говорит, что Дом Гиллеля заслужили соблюдение закона, потому что «они были милыми и терпеливыми, и учили слова шаммайтов вместе со своими собственными — даже помещая слова Шаммаитов перед их собственными ». Другими словами, Дом Гиллеля никогда не считали свою позицию непогрешимой и не перестали учиться их противники. В нескольких задокументированных случаях они были убеждены Шаммаитами и поменяли свои позиции.Но ничто из этого не остановило их от защиты свои позиции со всей энергией в их команде.

Слова Линкольна, отражающие чувства наших мудрецов, позволяют нам действовать убежденность без необходимости верить, что мы непогрешимы. Они позволяют нам выносить суждения и действовать в соответствии с ними, не требуя от нас игнорировать неудобные фактов, и, таким образом, они оставляют открытой возможность перевернуть наши суждения в свет новых доказательств.Они позволяют нам применять силу против наших врагов, когда необходимо, не требуя от нас дегуманизировать их.

В этот день рождения Линкольна, я призываю всех прочитать Вторую Инаугурация и примите ее сообщение близко к сердцу. Найдите время, чтобы изучить свои убеждения, и убедиться, что они являются результатом достойных восхищения мотивов и адекватного понимания. Сделав это, мы не должны проявлять злобы ни к кому, проявлять милосердие ко всем, и твердо в правде — как Бог дал нам увидеть правду.

Раввин Арье Клэппер преподает Талмуд в Академии Ганна в Уолтеме, является деканом из Соммервильского Бейт Мидраша и является членом Бостонского Бейт Дина.

Reviewing «Во славу сомнения: как иметь убеждения, не становясь фанатиком»

Сегодня, по словам Питера Бергера, известного социолога Бостонского университета, и Антона Зийдервельда, его голландского коллеги, «существует поистине экуменическое сообщество фанатиков каждого убеждения, религиозные и светские.’’

Согласно «In Praise of Doubt», вирус фанатизма принимает несколько форм, нацеленных на двоих: фундаменталистов, для которых современность и терпимость являются угрозой для веры в существование чистой и неопровержимой истины; и релятивисты, торгующие утверждением, что все утверждения о фактах и ​​объективности скомпрометированы полом, расой, классом и стремлением к власти, и поэтому им нельзя доверять. Бергер и Зийдервельд обескураживают обе эти теологии дротиками академической науки, предписывая «сомневаться как привычку».’’

Они сжимают тяжелую интеллектуальную и богословскую историю в компактное и удобочитаемое резюме. Религиозный фундаментализм — низко висящий плод, от которого легко избавиться. Они ссылаются на Римско-католическую церковь как на образец умного института, который осознал, что большинство католиков больше не принимают ее учения как должное (принимая доктрину как само собой разумеющееся, являющуюся сущностью фундаментализма). Церковь была вынуждена больше приспосабливаться к мирянам, несмотря на пинки и крики католиков-традиционалистов и иерархов.

Релятивизм сложнее, поскольку он является частью современности, которая отбрасывает фундаменталистскую уверенность, чтобы развлечь взгляды различных религий на истину. Проблема возникает, когда крайние релятивисты говорят, что объективных фактов нет. В книге есть забавный анекдот, в котором друг посмел Сэмюэл Джонсон опровергнуть реальность мира вокруг нас. Джонсон пнул камень и заявил: «Итак, я это опровергаю!» Как пишут Бергер и Зийдервельд, только орех мог бы отрицать физическую реальность камня.

Чтобы продемонстрировать неудачи секулярного релятивизма, авторы подробно описывают интеллектуальную гимнастику, которую марксисты лихорадочно предпринимали в соответствии с релятивистской предпосылкой Маркса — что пролетариат, объективно проницательный своим угнетением, свергнет капитализм, колеблется перед лицом коллективного зевота. рабочие, которые вместо этого реформировали капитализм с помощью таких институтов, как профсоюзы.

В этой книге очень мало поводов для споров. Тем не менее, «Хвала сомнениям» — это не просто упражнение в утверждении очевидного.Его образованность воодушевляет, его проза в основном дружелюбна и приправлена ​​юмором.

Если Бергер и Зийдервельд и спотыкаются, то это с неоправданной резкостью по отношению к защитникам науки. Они пишут о креационистах и ​​сторонниках эволюции, как если бы они оба были в равной степени фанатиками. Да, секуляристы могут быть фундаменталистами. Такие боевики, как Ричард Докинз, британский биолог и атеист, говорят так, будто религия не нужна в век науки, как будто одни лабораторные халаты могут вести нас к ценностям и значению.

Но даже Докинз допускает, что эволюцию можно было бы опровергнуть, если бы наука обнаружила определенные свидетельства обратного. Просто за 150 лет, прошедшие с тех пор, как Дарвин опубликовал свою теорию, никто не нашел этих доказательств. Напротив, религиозные фундаменталисты, допускающие возможность своей неправоты, больше не являются фундаменталистами, а скорее прибегают к новым религиям или не обращаются к ним.

В другом месте Бергер и Зийдервельд пишут: «Политически атеисты защищали строгое разделение церкви.. . и государство, но многие из них предпочли бы силой уничтожить все следы личной и институциональной религии ». Они не приводят никаких доказательств, кроме ссылки на Сталина. Даже если принять во внимание других атеистических тиранов истории, «многие из них» остаются неподтвержденным оскорблением, которое ниже двух столь же проницательных авторов.

С Ричем Барлоу можно связаться по адресу [email protected].

© Copyright 2009 Газета Globe Company.

Fanaticism: краткая история концепции

Поскольку впечатляющее появление угрозы терроризма положило конец нашему самодовольному посткоммунистическому периоду междуцарствия, Другая парламентская демократия была представлена ​​- в средствах массовой информации, а также вездесущими психологическими «экспертами» — как «фанатик».Видные деятели определили фанатизм как культурный синдром или даже как глубокую психопатологию, которая могла бы позволить нам объяснить предполагаемый рост наднационального насилия. Фернандо Саватер и Ален Финкелькраут (в El PaÃs и Libà © ration соответственно) признали появление нового глобального субъекта в протестах и ​​полемике против опубликованных в Дании карикатур на Мухаммеда — «фанатика без границ». В то время как текст Саватера может похвастаться антиклерикальной непочтительностью либертарианского толка, которая никого не щадит, Финкелькраут, как показано в нескольких его недавних работах, демонстрирует навязчивую идею противостояния «исламской» нетерпимости, «их» нелиберальному фанатизму.Это, кажется, еще раз повторяет, под видом французской республиканской партии, ядовитые тезисы Хантингтона о столкновении цивилизаций. В обоих случаях спектакль фанатизма в его быстром распространении через глобальные СМИ является объектом наблюдения и мнений, а не причинами фанатизма или реалиями, из которых он проистекает (реалиями, подобными реальности конкретной нетерпимости по отношению к Мусульманские иммигранты в Дании).

Введение концепции фанатизма в дебаты о сегодняшних идеологических конфликтах действительно, похоже, больше склоняется к культурным и психологическим причинам, чем к политическим, стратегическим и материальным.Фанатизм часто проявляется как неизменное, выходящее за рамки исторических событий, или даже, в ориенталистском и расистском ключе, как характеристика фантастических сущностей, таких как «арабский ум». Антиисторичность концепции отчасти допускает ее зачастую произвольное и лицемерное использование. Фанатизм, как мы не можем не замечать с болезненной частотой, часто проецируется на врага, с которым по определению невозможно вести переговоры. Как пишет Амос Оз в книге « Как вылечить фанатика », «достаточно прочитать газету или посмотреть новости по телевидению, чтобы объяснить, с какой легкостью люди становятся фанатично антифанатичными, антифунталистами, с которой они предпринимают меры. крестовый поход против джихада ».Слова, которые с иронией набирают вес, когда кто-то отмечает, что тот самый Оз, который выступает за «воображение» Другого, изначально был побужден недавней войной в Ливане отказаться от своих собственных рассуждений, предлагая извинения в пользу Израиля и демонизацию Хезболлы, которая не оправдывает ожиданий. тестовый, эмпирический или моральный. Одно лишь оруэлловское название одной из его недавних статей дает нам представление об опасностях партизанского антифанатизма: «Почему израильские ракеты наносят удар по миру».

Растущее использование термина «фанатизм» для обозначения опасностей настоящего, особенно обострения религиозной политики и террористического явления, редко сопровождается размышлениями о генеалогии этого термина и разнообразии его применений.Взгляд на его философскую историю позволяет нам вместо этого рассмотреть его многочисленные грани и инициировать критику его риторических и аналитических функций. В этом эссе я просто хотел бы оценить несколько моментов в истории этой изысканно полемической концепции, моменты, которые позволяют нам признать сохранение определенных лейтмотивов в дискурсе о фанатизме, включая психологизацию политики, проблему универсального , и образ ислама.

Лютер: фанатичный антифанатизм

Дискурс о фанатизме возник из горнила идеологических, теологических и политических битв, сопровождавших Реформацию.Рожденный, точнее, яростной полемикой Лютера и Меланхтона против различных городских и крестьянских движений против немецких лордов. Эти движения, вдохновленные или руководимые мятежными проповедниками, такими как Томас Мюнцер, отчасти движимые плебейским и тысячелетним коммунизмом, отказались от власти принцев и клерикалов. Они пытались, защищая крестьянский modus vivendi от первых проявлений того, что Маркс назвал бы первоначальным накоплением, предотвратить экспроприацию продуктов их труда.Как мы увидим, термин Schwrmer (от Schwrmerei , иногда переводится как «фанатизм»), используемый основателем протестантизма для осуждения мятежников, в конечном итоге сыграл важную роль в критике Канта. Но что означало это понятие в разгар жестоких сражений 1524-25 годов? Следуя терминологии Августина, идеологи Реформации видели в этом социальном движении попытку устранить ключевое различие между земным городом и Градом Бога или, скорее, безумно проталкивать — через политизированный плебейский миллениализм — к реализации царства. небес на земле.По словам Меланхтона, который ссылается здесь на перевод книги Аристотеля «Политика », это означало устранение роли «гражданского общества». Для Лютера попытка свержения светской власти была признаком пагубной гордости, религиозной катастрофы.

Конфликт между Лютером и крестьянскими повстанцами чрезвычайно хорошо демонстрирует плюрисекулярный механизм, который превращает осуждение «фанатизма» в оправдание чрезвычайно жестоких (и фанатичных) политических и военных репрессий.Смешивая теологические аргументы и характерные политические расчеты (например, позволяя Реформации выжить в разгар кризиса, вызванного крестьянскими войнами), в мае 1525 года Лютер, который ранее очень резко критиковал немецкие принципы, написал текст Против грабежи и убийства толп крестьян . В нем он с большим энтузиазмом призывает армии князей истребить мятежников «как собак» и утверждает, цитируя святого Павла, что тот, кто (на стороне князей) погиб в таких битвах, не мог иметь «более благословенного смерть».Лютер видел в «фанатизме» крестьян, прежде всего в случае фанатика par excellence , проповедника Мюнцера, нападение на общественный порядок как таковой. Именно здесь, на заре рассуждений о фанатизме, наиболее ярко проявляется оппозиционный и предвзятый характер этого термина. Во-первых, как мы увидим позже на примере санкюлотов Французской революции — например, в замечаниях Эдмунда Берка об «эпидемическом фанатизме» — «фанатик» всегда является мятежным плебеем; фанатизм часто называют «безумным» требованием социального равенства.Как многие отмечали, этимология немецкого термина разделяет тему «страха перед массами», цитируя Этьена Балибара, поскольку фанатики — это рой ( Schwarm ), плебеи, восставшее множество. Как показали недавние исторические исследования, движение, представившееся в основном как четко сформулированное движение — с особыми институциональными и конституционными требованиями (поддержание крестьянских собраний, снижение налогов и сборов) — и которое использовало религиозный дискурс (Евангелие) в своих целях. минималистские и прагматические термины, его недоброжелатели изображают (чтобы лучше оправдать беспощадное подавление) как теологическое отклонение, болезнь духа.

Фанатизм в эпоху Просвещения

В то время как Другой протестантского дискурса представлен восставшим крестьянином, Просвещение, которое часто и правильно определяется в значительной степени как борьба с религиозным фанатизмом, предлагает другие, столь же двусмысленные фигуры фанатика. Возьмем, к примеру, книгу Вольтера Le fanatisme, ou Mahomet le prophet (1741), в которой Мухаммед вынуждает одного из своих киллеров (или sà © ide — инцидент частично основан на рассказах о секте ассасинов. Хасан-и-Саббаха), чтобы убить шейха Мекки, который отказывается подчиняться религии фанатиков.Идея , по незнанию, является сыном шейха, что заставляет Доминика Коласа читать трагедию как демонстрацию оскверняющей силы фанатизма , разрушения всего священного, включая и, прежде всего, семейные узы. Для других тот факт, что Мухаммед Вольтера — фигура «штрауса», не верящая в догмы и использующая фанатизм в своих политических целях, составляет истинное прочтение трагедии. В более общем плане работа Вольтера демонстрирует эффекты короткого замыкания между явно абстрактной категорией, фанатизмом, и ее идентификацией с определенной культурой.Настойчивое приравнивание фанатизма к исламу в просвещенческом ориентализме нельзя легко отбросить, утверждая, что ислам — это просто маска или случай среди многих других универсальных патологий.

Напротив, в суровости Просвещения Канта тема фанатизма явно отделяется от культурного дискурса. По Канту, фанатическая бацилла находится в самой структуре субъективности, во взаимоотношениях между знанием и практикой. В своей работе Критика практического разума (1788) Кант проводит различие между «религиозным фанатизмом», который относится к предполагаемому знанию Бога, и гораздо более опасным «моральным фанатизмом», который вместо того, чтобы делать свои действия правильными с помощью простого долг, пытается основывать мораль на чувствах, благородных убеждениях и возвышенной вере.Моральный фанатик — это субъект, который, отказываясь подчиняться универсальности долга, может легко превратиться в убийцу из лучших побуждений. Для Канта фанатизм — это всегда нарушение границ человеческого разума, метафизический бред. В книге Critique of Judgment (1790) фанатизм, который для Лютера был вызван чрезмерным иконоборчеством (антипредставительская ярость радикальной Реформы), описывается «эстетически» как желание «увидеть что-то за гранью всех границ». чувствительности ».Это почти своего рода метафизическое идолопоклонство (на самом деле, Кант здесь превозносит еврейское иконоборчество). Наконец, в своем эссе «Что значит ориентироваться в мышлении?» (1786), фанатизм, проецируемый на Спинозу (которого другие справедливо считают заклятым врагом фанатической субъективности), отождествляется с онтологическим догматизмом, опасным образом претендующим на доступ к сверхчувственному.

Каково политическое ядро ​​кантовского дискурса о фанатизме? Во-первых, для Канта фанатизм связан с навязчивой идеей, которая, хотя и считает себя универсальной, оказывается партикуляристской.Так обстоит дело с националистическим фанатизмом, который Кант противопоставляет космополитизму. У Канта вновь появляется защита власти, с которой мы столкнулись у Лютера: отрицание любого права на восстание и требование в политике уважения власти, законов и представительных институтов. Это объясняется не только осторожным характером Канта, но и одним из его возможных определений фанатизма как смешения регулирующей идеи (например, республики) с конституционным планом, который может быть подтвержден материально и субъективно.Эту тенденцию нейтрализовать «конституирующий фанатизм» можно ясно увидеть в сложной реакции Канта на Французскую революцию, хорошо проанализированную Ханной Арендт в ее лекциях о Канте и суждениях. В то время как бунтарь sans-culotte имплицитно рассматривается как фанатичная и патологическая фигура, революционное движение сохраняется и универсализируется благодаря его влиянию на зрителя , который судит о нем с точки зрения истории человечества и признака универсальности, который оно передает. . Таким образом, кантовский Конфликт факультетов (1798), парадоксальным образом не оправдывая действующих лиц революции, рассматривает революцию как испытание моральных склонностей нашего вида и (повторяя дихотомию, представленную в Критике суждения , Anthropology [1798] и другие различные тексты) проводит различие между фанатизмом и энтузиазмом, причем последний понимается как страсть к идеалу, которая не перетекает в «фанатичные» усилия по его достижению hic et nunc .

Гегель и избыток исламской универсальности

Понятие фанатизма (для которого немецкий философ использует как Schwärmerei , так и Fanatismus ) играет чрезвычайно интересную роль в творчестве Гегеля. В то время как у Канта мы имеем дело с когнитивной и аффективной предрасположенностью, ложным результатом нашего неизбежного метафизического импульса, у Гегеля фанатизм изображается как необходимый отрывок в прогрессивной универсализации Духа. Как справедливо заметил Доменико Лосурдо, немецкую мысль от Канта до Гегеля можно охарактеризовать как философский ответ на историческую травму и перспективу эмансипации, представленную Французской революцией.В концептуальной транскрипции революции фанатизм предстает как короткое замыкание между абстрактным универсальным и его конкретным воплощением, проявление субъективной свободы в его чистой отрицательности, в активном отказе от всякой детерминации. Как хорошо известно, в «Феноменологии духа (1807)» Гегель признает в этом отрицательном движении абстрактной субъективной свободы духовную силу, стоящую за господством террора и его безжалостную логику подозрения — идею, которую недавно выдвинул Ален Бадью. назад в The Century , чтобы подвести итог сущности двадцатого века.

В «Философии права » (1821) Гегель возвращается к этой теме, говоря о «фанатизме разрушения», который проявляется в устранении подозреваемых лиц, в отказе от стабилизации революции в любом установленном институциональном порядке. . В области политики, если фанатик стремится к реализации идеала, он, во всяком случае, заканчивает фатальным подрывом любой конкретной организации, поскольку его «негативная свобода» проявляется только в разрушении конкретного.В дополнение к «Философии права » Гегель связывает эту «нигилистическую» ярость с привнесением религиозной субъективности в объективность государства. Поскольку религия характеризуется строгим стремлением к тотальности, а государство вместо этого зависит от дифференциации своих «органов», внедрение религии в политику деструктивно. «Желание иметь целое в каждом частном», — пишет Гегель, «может быть выполнено только путем разрушения частного, а фанатизм — это просто отказ дать простор частным различиям.«Когда преданность входит в государство, она проявляется как чистая взрывоопасная нетерпимость. Это могло произвести впечатление простого опровержения, либерального или консервативного, радикальной принципиальной политики. Перенося наше внимание на более конкретно исторические размышления Гегеля, мы можем вместо этого заметить, что этот фанатизм разрушения, этот ужас абстрактного может представлять собой неизбежный переход, а не просто, как Кант, склонность, против которой мы можем быть иммунизированы здоровыми людьми. доза Просветления.Здесь полезно отметить, что использование Гегелем концепции фанатизма, даже если оно играет чрезвычайно специфическую роль в развитии Духа, разделяет заметную пластичность с его более поздними употреблениями. Можно даже сказать, что специфика понятия «фанатизм разрушения» идет рука об руку с его распространением на явно разрозненные случаи — ритуалы племен Дагомеи, индуизма, ислама. Или, лучше, в гегелевском рассуждении о фанатизме есть странное короткое замыкание между изысканно имманентным моментом европейского духа и появлением его неевропейского и неисторического Другого.Оставляя в стороне стереотипные образы дикой и неистовой Африки и Индии, тонущей в прохладных водах Абсолюта, дискурс о «фанатичном» исламе, который, кажется, восходит к худшему из ориентализма восемнадцатого века, содержит интересные и весьма интересные факты. раз удивительные идеи.

Во-первых, стоит отметить, что у Гегеля ислам выступает как духовно-политическое явление. Симптоматично, Гегель определяет это как «революцию на Востоке». Вдали от моды на «восточный деспотизм», он видит в исламе движение универсализации, хотя оно, в котором преобладает «восточный принцип», сосредоточено вокруг абстрактного единства (монотеизм без троицы), что ведет к отказу или насильственному распаду. особенности, различия и множественность.В «Философии истории » (1830 г.) ислам предстает как победа над еврейским партикуляризмом, рождение истинного и надлежащего универсального характера. Следовательно, не в патологической одержимости частным — как в случае с националистическим фанатизмом, осужденным космополитическим мышлением Канта, — а в избытке универсальности Гегель признает духовные и политические пределы ислама, субъект которого не имеет предикатов, без качеств. Следовательно, именно на основе своей теории фанатизма как абстрактной и негативной субъективности Гегель в конечном итоге возрождает ориенталистский дискурс: ислам является «экспансионистским», потому что он не может стабилизировать себя в дифференцированном многообразии; Ислам распадается на «чувственность» (еще один элемент дискурса ориенталистов, присутствующий в фантазиях Востока, состоящих из гаремов и опиума), потому что социальное единство даровано только Единым, Аллахом, а не государственными учреждениями.Итак, хотя он признает универсальную силу ислама (воплощенную, по его словам, также в достоинстве и мужестве его воинов), для Гегеля его духовность неизбежно приводит к «беспощадному разрушению».

Оставляя в стороне полное пренебрежение исламской политической, правовой и научной мыслью, которая обусловливает такие вердикты, и оставаясь в рамках дискурса Гегеля, можно ли рассматривать исламский «фанатизм» как простой тупик Духа? Поскольку он изображает это как движение радикальной универсализации, я не верю, что мысль Гегеля допускает простое изгнание исламского «фанатизма».В его «Лекциях по философии религии » (1821–31) «чистый формализм» ислама явно примыкает к Французской революции и ее «террористическому» разрушению дореволюционных связей. Поскольку гегелевское государство стремится интегрировать субъективность и свободу в органическую и дифференцированную систему институциональных определений, историческая мысль Гегеля не может игнорировать неизбежную и в определенном смысле «прогрессивную» природу «фанатичного» момента. Нам напоминают об этой политической силе абстракции, например, в опыте афроамериканского лидера Малкольма Икс, для которого обращение в ислам послужило проломом в партикуляризме черного национализма.Как он писал в письме из Джидды в 1964 году (во время хаджа, инсценированного в знаменитом фильме Спайка Ли), для него ислам представлял «единственную религию, которая стирает расовые проблемы из своего общества».

Оставаясь ближе к Гегелю, неизбежность и местная необходимость «фанатизма» (как движения радикальной универсализации) были отмечены молодым гегельянцем Арнольдом Руге в тексте, озаглавленном «Гегелевская Философия права и политика нашего времени» , опубликованный в Deutsche Jahrbücher в 1842 году.В каком смысле «фанатизм» кажется Руге необходимым? Размышляя о ключевой проблеме своего времени, отношениях между церковью и государством, Руге заявляет, что религия проявляется как желание ( Похоть ) к освобождению, и что фанатизм представляет собой «усиленную религию» или, скорее, страсть ( Wollust ) за освобождение, рожденное от предшествующей неудачи, от блокировки путей к освобождению. Снова возвращается пример Франции с ее «безумной», но понятной неоднократной попыткой разрушить препятствия на пути к социальному равенству.Именно в своей феноменологии «практического пафоса» фанатика Руге показывает себя одним из наших современников. Более того, он пишет: «Когда есть что-то, что может взорваться, человек уходит в дым вместе с этим, так что в конечном итоге, не щадя себя, он также приносит в жертву другим ужасно в своих целях». Но в то время как многие из наших интеллектуалов могли бы интерпретировать этот пафос (или эту патологию) в абстрактном смысле, для Руге это было следствием неспособности включить страсть к освобождению в механизмы государства.Вот почему он заявляет, что «пока у человека есть батареи и позиции, которые нужно защищать своей жизнью, у нас не будет истории без фанатизма».

Заключение: за пределами либерализма и фанатизма

Сегодня хорошо помнить о соображениях Руге. Во время холодной войны дискурс о «тоталитаризме» долгое время оперировал крайне обедневшей версией концепции фанатизма, которая уже была сформулирована в немецкой философии. Это особенно очевидно в стремлении данного дискурса просто свести на нет эгалитарную силу Французской революции, которую часто трактуют (такие авторы, как Талмон и даже Арендт) как отдаленный, но фундаментальный источник всех бед нашего времени.Государственный социализм также часто понимался в психологическом и религиозном ключе, не говоря уже о серьезном историческом и социологическом анализе. Сенсационные тексты о психопатологии Сталина, например, затемняют институциональные механизмы террора и их материальный и экономический контекст, игнорируя, например, в высшей степени прагматичный и оппортунистический характер решений, которые привели к ГУЛАГам, а также макиавеллистскую роль идеологическая «умеренность» политической траектории Сталина.

Антикоммунистическая мысль двадцатого века, которая часто рассматривала «фанатизм» как причину, а не следствие социального зла (см., Например, размышления Эмиля Чорана и Раймона Арона), породила чисто идеологическую дихотомию между либерализмом скептицизма и компромисса, с одной стороны, и фанатизмом, с другой. Согласно таким мыслителям, «фанатизм» — это не просто ошибочная, но неизбежная тенденция человеческого разума (Кант) или необходимая фаза экстремизма в развитии человечества (Гегель).Это патология, которую необходимо искоренить. Такое видение фанатизма не только забывает, что скептики и либералы вполне способны причинить огромный вред или даже зло (особенно когда узаконены «справедливой войной», которой по определению являются войны против «фанатиков»), и что не все реакционеры может быть классифицирован как «фанатики», но он также игнорирует урок Руге: «история без фанатизма» может быть только результатом политики реального освобождения, а не абстрактной битвы идей. Означает ли это, что от термина «фанатизм» следует просто отказаться? Что фанатик — это иллюзия, химера?

Не обязательно, но по следам великих мыслителей, которые боролись с ним, мы, современники, должны переосмыслить фанатизм как точную историческую, политическую и психологическую концепцию настоящего, а не просто как талисман для изгнания или уничтожения абсолютные враги.Возможно, первым шагом было бы рассматривать фанатизм как предикат определенных действий и политических дискурсов, воздерживаясь от определения политических субъектов как «фанатиков» без фразы . Ибо, как показывает случай Лютера и мятежных крестьян, объявление своих врагов «фанатиками» часто является зловещей прелюдией к обращению с ними «как с собаками» или как с «незаконными комбатантами».

Опасность религиозного фанатизма

Д’вар Тора

[Примечание редактора: эта статья была написана в выходные дни Мартина Лютера Кинга несколько лет назад и относится к конкретным событиям, произошедшим во время ее написания.Однако его идеи остаются актуальными и спустя десять лет.]

На этой неделе мы подходим к заключительной части книги Бытия, наблюдая, как последний из наших патриархов, Иаков, переходит из этой жизни в следующую. Похоже, у него есть то, чего мы все хотели бы. Он прожил долгую жизнь, и, хотя он страдает неизвестной болезнью, все его дети присутствуют с ним, когда он умирает, и он может благословить каждого из них.

Особый интерес для меня представляет содержание каждого из этих благословений.Для каждого из двенадцати сыновей Иаков хвалит добрые и правильные дела, которые они сделали, но также решительно осуждает то, что они сделали. Возможно, самый значительный из этих упреков — это благословение Симона и Левия.

Ранее в нашей истории Бытия, когда Иаков был намного моложе, имел несколько жен и детей, он жил со своей семьей недалеко от Шехема. Дина, его дочь, была похищена и изнасилована князем города. Иаков и его сыновья приходят в ярость и идут навстречу Еммору, царю и его сыну.Там они заключают сделку, позволяющую жителям Шехема вступать в брак с кланом Иакова, и Дина отдается ее насильнику в качестве невесты, чтобы сохранить ее честь. Но есть загвоздка.

Другая часть сделки заключается в том, что мужчины Шехема должны обрезать себя, а Симон и Левий, двое из сыновей Иакова, воспользоваться болью, которую терпят взрослые мужчины, и на третий день после обрезания, когда наша традиция говорит нам, что боль обрезания наихудшая. Они проникают в город Шехем и убивают всех мужчин деревни, чтобы отомстить за зло, причиненное их сестре! Вдобавок братья схватили всех животных и взяли в плен всех женщин города.Тем временем Иаков молчал; он никогда не произносил ни единого слова осуждения.

Однако со своего смертного одра Иаков может, наконец, описать свое полное отвращение к тому, что было сделано в то время его собственной плотью во имя его собственного Бога. Он говорит: «Симон и Левий — пара; Их оружие — орудия беззакония. Да не войдет моя личность в их совет, пусть мое существо не будет засчитано в их собрании ». В то время Саймон и Леви пытались оправдать свои действия. Они пытались защитить честь и чистоту своей сестры, а также своего народа.Но Джейкоб на это не верит и отклоняет их претензии. Он упрекает их: «Ибо в гневе они убивают людей, а когда хотят, калечат волов. Будь проклят их гнев таким жестоким, И их гнев таким безжалостным ». Джейкоба не обмануть. На убийство Саймона и Леви мотивировали не обязательства и справедливость, а скорее гнев и месть.

Люди, которые действуют предосудительно во имя чести, справедливости и религии, такие как Симон и Леви, существуют уже давно и, кажется, никогда не понимают причины своих отвратительных действий.Они всегда предлагают объяснение своего преступления, которое перекладывает вину на жертву, но источником их преступления является их собственная неконтролируемая природа. В связи с этим Иаков, выступая со своего смертного одра в конце нашей истории, кажется, первым предупреждает нас об опасностях религиозного фанатизма.

Дэниел Бурстин, американский историк прошлого века, писал: «Я заметил, что мир гораздо меньше страдал от невежества, чем от претензий на знание. Не скептики и исследователи, а фанатики и идеологи угрожают порядочности и прогрессу.Ни один агностик никогда никого не сжигал на костре пыток ». Я согласен. Хотя мир поднялся на борьбу за свободу и свободу, все чаще в нашей истории народы восставали во имя Бога, чтобы убить тех, чьи убеждения не совпадали с их собственными. Бог достаточно велик, чтобы приводить собственные аргументы Бога без религиозных фанатиков. Но все же в мире есть люди, которые скрывают свою ненависть к другим под покровом религии, и мы не должны терпеть этого. Женщины, которые вынуждены жить в тишине и одиночестве и которые подчиняются своим мужьям, должны быть освобождены.Не только индивидуально, но и как общество, мы, кажется, уделяем не больше нескольких минут нашего внимания самым несчастным людям в мире.

В Дарфуре, где один народ пытается стереть другого с лица земли, 400 000 африканцев были убиты вооруженными формированиями суданского правительства, и более двух миллионов человек стали перемещенными лицами и зависят от международной помощи в получении продовольствия и воды. Тем не менее, в американских СМИ появляются десятки историй о Мадонне и ее последнем компакт-диске или новых отношениях Эштона Катчера на каждое упоминание о геноциде, совершаемом в Судане.И никто не встал и не сказал достаточно! Я лично устал читать, как одевается ребенок Бриттни Спир, и все прочее, что сходит за настоящие новости.

И хотя в нашей части мира мы больше не убиваем людей за действия, с которыми мы не согласны, я вижу, что все больше и больше фанатичных религиозных убеждений безоговорочно выдают за моральные суждения в нашем обществе. На прошлой неделе, переключая каналы, я наткнулся на шоу на TBN, Trinity Broadcasting Network, которое обслуживает миллионы зрителей, в котором христиане-фундаменталисты выходили и были записаны на видео, свидетельствуя людям.Один мужчина, разговаривая с молодой женщиной, спросил, не гей ли она. Когда молодая женщина ответила утвердительно, тон мужчины изменился. Он стал сердитым и агрессивным и говорил о месте молодой женщины в вечном проклятии за ее образ жизни и о том, что, если она просто решит впустить Иисуса в свое сердце, она все же сможет изменить свои пути и вести нормальную жизнь. На CNN я недавно увидел клип Джерри Фоллуэлла, проповедника-фундаменталиста из Канзаса, в котором он утверждал, что ураган Катрина был наказанием от Бога за извращенную и безбожную природу нашей страны.Пэт Робертс недавно сказал в своем шоу «Клуб 700», что уход Ариэля Шарона из Газы стал причиной его массивного и изнурительного инсульта. «Шарон делил землю Бога, и я хотел бы сказать горе любому премьер-министру Израиля, который изберет аналогичный курс, чтобы умиротворить ЕС, ООН или Соединенные Штаты». Можете ли вы представить себе ненависть, которая должна проявиться, чтобы сделать такое заявление?

И самое печальное то, что мир и терпимость проповедуют все три авраамических вероисповедания.«Величайшая заповедь — любить Господа Бога нашего всем сердцем, а вторая подобна Ему — любить ближних своих, как самого себя», — учил Иисус. Тора утверждает, что «тот, кто отворачивается от постороннего, может с таким же успехом отвернуться от Всевышнего Бога». И в Коране повторяется: «Аллах поселил разные народы на этой земле не для того, чтобы они презирали друг друга, но для того, чтобы они могли узнать друг друга и полюбить друг друга». Эти универсальные религиозные учения на языке сердца предлагают набор идеалов, которые предписывают добрососедство и поэтому могут помочь спасти нас не только от наших врагов, но и от самих себя.

Итак, мы снова возвращаемся к нашей истории в конце Книги Бытия. Какое наказание Иаков наказал своим сыновьям Симону и Левию? Он говорит: «Проклят их гнев, такой жестокий, и их гнев, такой безжалостный. Разделю их в Иакове, рассею их в Израиле ». Почему они разбросаны? Я считаю, что Иаков рассеял их, чтобы защитить остальной мир от их гнева. Убить их было бы так же неправильно, как и их убийство людей Шехема, но не наказать их вообще и оставить вместе, было бы хуже, так как это дало бы им возможность расти в численности и распространять свои радикальный характер.Они наверняка стали бы фундаменталистами древнего Израиля.

Но я считаю, что это рассредоточение играет и другую роль. Хотя религиозное рвение — это плохо, когда оно доведено до крайности и без баланса, сама религия становится бессмысленной, если нам совсем не хватает страсти.

Иаков тоже это знал, и, рассредоточив потомков Симона и Левия, он выделил немного остроты и рвения для каждого из двенадцати колен. И это то, что мы должны вынести из этой части на выходных Мартина Лютера Кинга.Что мы, как Мартин Лютер Кинг, должны иметь страсть к своей вере и с упорством приходить к Богу. Однако мы не должны позволить, чтобы эта интенсивность была омрачена теми, кто использует религию как инструмент для проповедования ненависти. Мы должны вывести либеральный религиозный мир из укрытия и проповедовать ценности, в которые мы верим. Мы должны сделать так, чтобы наш голос был услышан! Сегодня мы должны занять позицию, чтобы помочь всем угнетенным народам, независимо от того, являются ли фанатизм и предубеждения против них вопиющими, особенно если они проявляются под предлогом защиты нашей страны или защиты «моральной ткани нашего общества».«Пусть это будет наследием Иакова. И давайте возьмем страсть и рвение Симона и Левия, которые когда-то использовались для ненависти и разрушения, и воспользуемся ими, чтобы проповедовать терпимость и справедливость для всех.

Заместитель исполнительного директора, Springfield JCC

.