Экспрессивную: Недопустимое название — Викисловарь

Экспрессивность

Экспресси́вность

(от лат. expressio — выражение) — совокупность семантико-стилистических признаков единицы языка, которые обеспечивают её способность выступать в коммуникативном акте как средство субъективного выражения отношения говорящего к содержанию или адресату речи. Экспрес­сив­ность свойственна единицам всех уровней языка. К фонетическим экспрес­сив­ным средствам отно­сят­ся фонологически нерелевантные для данного языка изменения звуков (например, в русском языке изменение длитель­но­сти, аспирация и др.), акцентные и интонационные средства. Морфологические (слово­обра­зо­ва­тель­ные) средства включают словосложение и широкий диапазон ласкательных и уничижительных аффиксов. Лекси­че­ские экспрессивные средства охватывают пласт слов, имеющих помимо своего предметно-логиче­ско­го значения оценочный компонент, а также междометия и усилительные частицы. Все экспрессивные средства этих уровней обладают относительно чётко выраженной положи­тель­ной или отрица­тель­ной коннотацией. На синтак­си­че­ском уровне экспрес­сив­ность выража­ет­ся измене­ни­ем обычного порядка слов, использованием эллиптических конструк­ций, повторов и др.

В результате актуализации экспрессивных средств языка, сочетание и взаимо­дей­ствие которых позво­ля­ет практически любой единице языка выступать в качестве носителя экспрес­сив­но­сти, речь приобре­та­ет экспрессию, т. е. способность выражения психического состояния говорящего.

В коммуникативном акте параллельно с языковыми экспрессивными средствами исполь­зу­ют­ся много­чис­лен­ные паралингвистические средства (громкость и тембр голоса, темп речи, мимика, жесты), способствующие усилению экспрессии речи.

Экспрессивность как одно из свойств языковой единицы тесно связана с категорией эмоциональной оценки и в целом с выражением эмоций у человека. Генетически многие закреп­лён­ные системой языка экспрессивные средства, включая тропы и фигуры речи, а также приёмы построения стиха восходят к особенностям оформления высказывания в эмоционально окрашенной (аффективной) речи. Этим объясня­ет­ся и сходство арсенала экспрессивных средств и принципов их функционирования в языках разных систем. Характерно, что в работах ряда лингвистов категории экспрессивности и эмоциональ­но­сти отождествляются.

Различие функционального использования экспрессивных языковых средств в много­обра­зии видов общественно-речевой практики затрудняет их строгую классификацию по единому призна­ку, что особенно заметно при переходе от экспрессивной лексики к экспрессивному синтаксису. Изучение экспрессивных средств конкретных языков, как правило, входит в соответ­ству­ю­щие разделы фонетики, грамматики, лексикологии и стилистики этих языков.

• Виноградов В. В., Итоги обсуждения вопросов стилистики, «Вопросы языкознания», 1955, № 1;
• Галкина-Федорук Е. М., Об экспрессивности и эмоциональности в языке, в кн.: Сборник статей по языкознанию. Профессору Московского университета академику В. В. Виноградову в день его 60‑летия, М., 1958;
• Балли Ш., Французская стилистика, пер. с франц., М., 1961;
• Телия В. Н., Коннотативный аспект семантики номинативных единиц, М., 1986.

В. Н. Гридин.

Эмоционально-экспрессивная окраска слов | Литературная мастерская

Сегодня мы вновь говорим о стилистике русского языка, и темой нашей беседы станет эмоционально-экспрессивная окраска речи. Не секрет, что стиль художественных произведений сильно отличается от прочих языковых стилей (разговорного, публицистического, официально-делового). Отличия его лежат в плоскости не только диапазона используемых лексем, но и категорий количества/качества эмоционально окрашенных слов. По количеству таких слов художественная речь близка речи разговорной, но знак равенства между сними ставить ни в коем случае нельзя: то, что допустимо в устном общении, не всегда применимо на страницах книги. Скажем так, автору дозволено многое, но далеко не все.

Поэтому для того, чтобы овладеть грамотной и искусной художественной речью, автор должен разбираться во многих тонкостях, к числу которых, бесспорно, относится и употребление эмоционально-оценочной лексики. О ней сегодня и поговорим.

Эмоционально-экспрессивная окраска речи.

Как известно, многие слова в русском языке не просто называют понятия, но и отражают отношение к ним говорящего. Например, восхищаясь красотой белого цветка, автор может назвать его белоснежным или лилейным. Заключенная в прилагательных положительная оценка отличается от стилистически нейтрального слова «белый». Это и делает их эмоционально окрашенными. Безусловно, возможен вариант и отрицательной оценки: белый – белобрысый. Писатель, употребляя в контексте то или иное слово, выражает свое отношение, свою оценку предмета, действия или признака.

По этой причине эмоциональную лексику часто называют оценочной или эмоционально-оценочной. Однако важно понимать, что сами по себе эмоциональные слова могут и не содержать оценки. Например, междометия ах, ох и прочие ничего не оценивают. И напротив – слова, где оценка является сутью их лексического значения, могут не относиться к эмоциональной лексике (хороший, дурной, радовать, ругать). Во втором случае оценка является не эмоциональной, а скорее интеллектуальной, логической.

Главной отличительной чертой эмоционально-оценочной лексики является все же факт

наложения эмоциональной окраски на самостоятельное лексическое значение слова. Проще, такая лексика выражает отношение самого говорящего к называемому явлению.

Далее не лишним будет привести небольшую классификацию эмоциональной лексики:

1. Однозначные слова с ярким оценочным значением. Заключенная в них оценка столь ярко и определенно выражена, что слово просто невозможно употребить в другом значении. К ним относятся так называемые слова-характеристики (хапуга, пустозвон, подкаблучник, разгильдяй и др.), а также слова, содержащие оценку действия, явления или признака (предначертание, надувательство, очаровательный, безответственный, допотопный, воодушевить, осрамить ).
2. Многозначные слова, обычно нейтральные в основном значении, но получившие яркую эмоциональную окраску при употреблении в качестве метафоры. Например, следующие контексты употребления глаголов: пилить мужа, проморгать автобус, напеть начальству и т.д. В этом случае слово, первоначально нейтральное, становится эмоционально-оценочным исключительно из-за соответствующего контекста.
3. Слова с суффиксами субъективной оценки, передающие различные оттенки чувств. Они могут транслировать как положительную оценку – дружочек, травушка, аккуратненько, так и отрицательную – кулачище, детина, казенщина и т.п . Оценочный результат здесь обусловлен не столько первичным значением слова, а самим словообразованием: одному и тому же слову можно дать как позитивную, так и негативную оценку – стол, столик, столище.

Экспрессивность.

Часто в отношении эмоционально-оценочной лексики применяют понятие экспрессивная. Что же это значит?

Экспрессивность (от лат. еxpressio – выражение) – значит выразительность. На практике это чаще всего означает надстройку над номинальным значением слова особых стилистических оттенков, особой экспрессии. Например, вместо слова плохой можно употребить слова дурной, отрицательный, неверный. В таком случае обычное лексическое значение слова осложняется

экспрессией. И как мы можем заметить, в художественной речи количество экспрессивных слов иногда превосходит долю слов нейтральных.

Следует помнить, что одно нейтральное слово может иметь сразу несколько экспрессивных синонимов, различных по степени эмоционального напряжения (несчастье – горе – бедствие – катастрофа). Бывает, что экспрессивная окраска уже изначально присуща некоторым словам: торжественным (незабвенный, глашатай, свершения), поэтическим (лазурный, воспевать, неумолчный), ироническим (благоверный, соблаговолить, донжуан), фамильярным (смазливый, мыкаться, шушукаться), неодобрительным (претенциозный, высокомерный), пренебрежительным (

малевать, крохоборство), презрительным (наушничать, холуйство, подхалим), уничижительным (юбчонка, хлюпик, тарантас), вульгарным (хапуга, фартовый) и, конечно же, бранным (дурак, хам). Как видите, экспрессивно окрашенные слова можно условно разделить на слова, выражающие положительную оценку, и на слова с отрицательной оценкой. Подобное разделение просматривается и на примере синонимических рядов: бояться – трусить – опасаться; лицо – морда – лик и т.д.

Экспрессивная окраска постоянно наслаивается на эмоционально-оценочное значение слова, причем в одних случаях преобладает экспрессия, а в других – эмоциональная окраска. Поэтому на практике строго разграничить эмоциональную и экспрессивную лексику не представляется возможным.

На эмоционально-экспрессивную окраску слова, безусловно, влияет и его значение. Резко отрицательную оценку имеют такие слова, как фашизм, терроризм, коррупция, мафия. За словами законность, правопорядок, равенство закрепилась положительная окраска.

Известно, что метафоризация способствует развитию эмоционально-экспрессивных оттенков того или иного слова. В этом случае стилистически нейтральные слова, употребленные в качестве метафор, наделяются сильной экспрессией: гореть на работе, валиться от усталости, пылающий взор, летящая походка и т.д. Автор обязан помнить, что главным фактором определения экспрессивной окраски слова является контекст, в котором оно употреблено. Именно он привносит дополнительные оттенки чувств, а подчас способен полностью перевернуть его значение (например, торжественное сделать ироничным).

Главное для писателя.

Из всего вышеизложенного следует, что автор, работая над текстом, может изменять его эмоциональную окраску, воздействуя тем самым на эмоциональное состояние читателя. С этой целью он и использует эмоционально-оценочную лексику. Таким образом, если писатель хочет рассмешить или растрогать, вызвать воодушевление или, наоборот, сформировать отрицательно отношение к предмету, он волен в каждом случае выбирать отдельный набор языковых инструментов. При таком подходе можно заранее наметить несколько вариантов речи даже в рамках одного текста: например, риторически-торжественную, холодную официальную, интимно-ласковую, шутливую и т.д. В противовес им используется речь нейтральная, в основе которой лежат слова и выражения, лишенные сильной стилистической окраски.

Момент использования эмоционально-экспрессивной речи является одним из важнейших при формировании авторского стиля. Полагаю, что умение грамотно и своевременно пользоваться этими приемами во многом и отличает начинающих авторов, которые не чувствуют настроения и контекста, от профессионалов.

В продолжении темы читайте статью «Описания» на блоге «Литературная мастерская».

На этом все на сегодня. В этот раз мы разобрались с теоретической основой использования эмоционально окрашенной лексики, а вот практика применения – в одной из ближайших статей блога. Следите за обновлениями, оставляйте свои вопросы и комментарии. До скорых встреч!

Получать обновления блога «Литературная мастерская» на e-mail!

Мотивация и личность. Глава 10. Экспрессивный компонент поведения — Гуманитарный портал

Преодоление и экспрессия Преодоление (субъективная компонента функционального поведения) всегда детерминировано тем или иным позывом, потребностью, целью, намерением или функцией, оно всегда имеет назначение. Человек идёт на почту, чтобы отправить письмо, заходит в магазин, чтобы купить себе еды, мастерит полку, чтобы поставить на неё книги, или выполняет работу, за которую получает деньги. В самом понятии «преодоление» (coping) (296) уже заложена попытка решения некой проблемы или, по меньшей мере, столкновение с некой проблемой. «Преодоление» — не самодостаточное понятие, оно всегда отсылает нас к чему-то, что лежит за его пределами, и это может быть текущая или базовая потребность организма, средство или цель поведения, целенаправленное поведение или поведение, индуцированное фрустрацией. Экспрессивное поведение или то, что подразумевают под этим термином психологи, как правило, немотивировано, хотя, разумеется, обязательно чем-то детерминировано. (Спешу напомнить, что экспрессивное поведение имеет множество детерминант, поиск базового удовлетворения не служит для него единственно возможной причиной.) Экспрессивное поведение — это своего рода зеркало, оно отражает, обозначает или выражает некое состояние организма. Более того, экспрессивное поведение, как правило, становится частью этого состояния, например, глупыми выходками идиота; улыбкой и бодрой, пружинистой походкой здорового человека; приветливым выражением лица добряка; красотой красивой женщины; тяжело опущенными плечами, пониженным тонусом и унылой миной подавленного человека; почерком, походкой, жестикуляцией, улыбкой, манерой танца. Все эти внешние экспрессивные проявления не имеют под собой никакой цели, никакого намерения. Они ни на что не направлены. Они не служат удовлетворению ни одной из базовых потребностей. 29 Они эпифеноменальны. Всё, что мы говорили до сих пор, просто и очевидно. Но стоит двинуться дальше, и мы тут же сталкиваемся с одной на первый взгляд парадоксальной проблемой. Я имею в виду проблему мотивированного самовыражения, суть которой состоит в том, что умный, образованный человек может научиться честности, грациозности, доброте и даже искренности, и они станут истинной экспрессивной составляющей его поведения. Люди, подвергшиеся психоанализу, и люди, обретшие высший мотивационный смысл жизни, поймут, о чём я веду речь. Для этих людей проблема самовыражения, пожалуй, — единственная базовая проблема. Самоприятие и спонтанность не требуют от них особых усилий — например, любой здоровый ребёнок живёт в ладу с собой и совершенно естествен в своём поведении, ему не нужно прилагать для этого особых усилий. Но если человек постоянно задаёт себе вопросы: «Кто я такой?», «Как мне стать лучше?», то очевидно, что самовыражение для него становится мучительно трудной задачей, а зачастую даже недостижимой целью. То же самое можно сказать о невротиках, даже о бывших невротиках. И в самом деле, самовыражение практически невозможно для невротика, у которого нет чувства собственного Я, который постоянно ощущает себя актёром, вынужденным выбирать роль из некого навязанного ему репертуара ролей. Хочу привести два примера — один простой, другой посложнее — для того, чтобы продемонстрировать те (внешние) противоречия, которые несёт в себе концепция мотивированной, преднамеренной спонтанности, концепция, так сказать, «расслабленности с напряжёнными мышцами», или, если угодно, концепция даосской уступчивости. Если человек хочет хорошо танцевать, то он должен быть спонтанен, свободен в своих движениях, он должен слушать, куда влечёт его музыка, должен улавливать неосознанные желания своего партнёра. Хороший танцор позволяет себе стать инструментом, он всецело отдаётся во власть музыки, которая движет и управляет им. У него нет собственной воли, нет собственных желаний, он некритичен к себе. Он пассивен — пассивен в самом истинном и в самом полезном смысле этого слова — даже если он танцует до полного изнеможения. Именно эта пассивная спонтанность, это неволение, лежит в основе множества различных способов получения удовольствия, например, удовольствие оказаться в руках мастера — массажиста или парикмахера, удовольствие, которое мы получаем от ласк, удовольствие подчиниться ребёнку, позволить ему тормошить и мучить вас. Но очень немногие люди способны быть такими же пассивными в танце. Очень многие неумелые танцоры стараются совершать «нужные» движения, напряжённо вслушиваются в ритм музыки, постоянно контролируют себя, боятся сбиться с ритма, сделать неверное движение и, как правило, не добиваются желанного результата. Сторонний наблюдатель всё равно поймёт, что перед ним плохой танцор, да и сами они, как правило, считают себя таковыми, ибо танец не приносит им удовольствия. Только самозабвенная самоотдача, только отказ от самоконтроля, преодоление старания, спонтанность могут стать источником истинного, наслаждения. Можно не ходить в танцевальную школу и стать хорошим танцором. Но это не опровергает значения обучения. Однако обучение танцу — это особый вид обучения, это старание не стараться, это обучение спонтанности, добровольному самоотказу, неволению, естественности, даосской пассивности. Многим людям приходится «учиться» этому, приходится преодолевать внутренние запреты, гордыню, стремление к постоянному самоосознанию и самоконтролю. («Когда ты освободишься от внешнего, от желаний и борьбы, ты будешь движим своим собственным позывом и даже не будешь знать об этом». — Лао-цзы.) Ещё более трудные вопросы возникают, когда мы берёмся рассуждать о природе самоактуализации. О людях, живущих на высших уровнях мотивации, можно сказать, что их поведение и поступки чрезвычайно спонтанны, они открыты, простодушны, естественны и потому выразительны (можно следом за Асрани назвать это «состоянием лёгкости»). Более того, их мотивация в корне отлична от мотивации обычных людей, их потребности настолько далеко ушли от мотивов безопасности, любви или уважения, что им следует придумать иное название. (Для описания потребностей и мотивов самоактуализирующихся людей я предложил понятия «метапотребности» и «метамотивы».) Если свойственное человеку желание любви мы называем потребностью, то стремление к самоактуализации следует обозначить каким-то иным понятием, ибо оно имеет слишком много характеристик, отличающих его от потребностей нижележащих уровней. Одна из самых существенных особенностей самоактуализации, представляющая наибольший интерес в контексте нашего обсуждения, состоит в том, что безопасность, любовь, уважение — это внешние для организма феномены, их нет в самом организме, и потому организм испытывает в них нужду. В основе, самоактуализации мы не найдём нехватки, дефицита, и потому её нельзя отнести к разряду нужд. Самоактуализацию нельзя отнести к разряду внешних по отношению к организму феноменов, она необходима организму, но не так, как вода необходима дереву. Самоактуализация — это внутренний рост организма, это развитие тенденций, заложенных в нём, или, если говорить точнее, самоосуществление организма. Так же как дерево нуждается в воде, солнце и питании, точно так же человек нуждается в безопасности, любви и уважении, и он получает их из окружающей его действительности, из окружающей среды. Именно с этой точки начинается развитие, или отдельное бытие. Любому дереву нужен солнечный свет и любому человеку нужна любовь, однако, удовлетворив эти элементарные потребности, каждое дерево и каждый человек развивается по-своему, в своей собственной манере, не похожей на способы развития других деревьев и других людей, используя эти универсальные удовлетворители для своих индивидуальных, уникальных целей. Одним словом, с этого момента организм развивается изнутри, он обретает независимость от внешних факторов. Парадоксально, но высшим мотивом человеческого поведения служит бегство от мотива, от функции, то есть чистое самовыражение. Или, скажем иначе, самоактуализация мотивирована потребностью в росте, а не потребностью в восполнении или устранении некоего дефицита. Это — «вторичная наивность», невинность мудрости, «состояние лёгкости» (295, 314.315). Человек может продвигаться в направлении самоактуализации, преодолевая менее «высокие», но более насущные проблемы, то есть он может сознательно и намеренно стремиться к спонтанности. Таким образом, на высших уровнях человеческого развития дихотомия между преодолением и экспрессией, между функциональным и экспрессивным компонентами поведения стирается, преодолевается, и именно человеческое старание становится дорогой к самоактуализации. Внутренние и внешние детерминанты Характерной чертой функционального поведения есть то, что оно в большей степени, чем экспрессивное поведение, определяется внешними детерминантами. Преодоление, как правило, представляет собой функциональную реакцию на некую критическую или проблемную ситуацию или на некую потребность, удовлетворение которой обеспечивается физической и/или культурной средой. В конечном итоге функциональное поведение, как мы уже видели, представляет собой попытку устранения внутреннего дефицита при помощи внешних удовлетворителей. В отличие от функционального поведения, основные детерминанты экспрессивного поведения находятся в характере человека (см. ниже). Если функциональное поведение можно охарактеризовать как взаимодействие характера с непсихической реальностью, в результате которого происходит их взаимное приспособление, то экспрессивное поведение следует рассматривать как эпифеномен характера, как побочный его продукт. Таким образом, если первый тип поведения подчиняется и законам физического мира, и закономерностям характерологической структуры индивидуума, то второй — преимущественно законам психологической, или характерологической реальности. Наглядной иллюстрацией этому тезису может стать искусство «ангажированное» и «свободное», «продажное» и «непродажное». Из вышесказанного можно сделать несколько выводов. Если мы хотим исследовать характер человека, то мы должны обратить внимание на его экспрессивное поведение. Достаточно обширный опыт использования проективных (или экспрессивных) тестов подтверждает этот вывод. Возвращаясь к извечному спору о том, что такое психология человека и с какой стороны за неё браться, мы можем смело заявить, что приспособительное, целенаправленное, мотивированное, инструментальное поведение — не единственный психологический феномен, требующий исследования. Вычленение из общего континуума поведения функционального и экспрессивного компонентов имеет некоторое отношение к проблеме взаимоотношения психологии с другими науками. Нельзя отрицать того факта, что изучение физического мира полезно с точки зрения лучшего понимания функционального поведения, но оно вряд ли прольет свет на природу экспрессивного поведения. Этот тип поведения, по-видимому, имеет сугубо психологическую природу, подчиняется своим собственным правилам и законам, и поэтому его следует изучать непосредственно, то есть при помощи психологических методов, остерегаясь использования методов других естественных наук. Связь с научением Функциональное поведение в своих чистых проявлениях, как правило, выступает продуктом научения, тогда как чисто экспрессивное поведение обычно не связано с научением. Нет нужды обучать человека чувству беспомощности, тому, как выглядеть здоровым или казаться глупым, как проявлять свой гнев или удивление. Но для того, чтобы ездить на велосипеде, мастерить книжные полки или зашнуровывать ботинки, человеку нужно поучиться, нужно овладеть определёнными навыками и приёмами. Различие между функциональным и экспрессивным поведением можно проиллюстрировать, если провести аналогию с психологическими методиками — например, с тестами достижений, с одной стороны, и тестом Роршаха, с другой. Функциональное поведение нуждается в подкреплении, человек прекратит свои действия, если увидит, что они не достигают желанного результата, тогда как экспрессивное поведение, как правило, не требует подкрепления или вознаграждения, не зависит от удовлетворения потребности. Возможность контроля Обусловленность функционального поведения внешними факторами, а экспрессивного — внутренними — проявляется также и в том, насколько подконтрольно поведение, насколько успешно справляются с этой задачей сознательные и бессознательные механизмы (сдерживание, подавление, вытеснение). Экспрессивное поведение всегда спонтанно, оно почти не поддаётся контролю, его трудно скрыть, изменить, подделать, подавить. (Уже в самих понятиях «контроль» и «экспрессия» заложено противопоставление.) То же самое можно сказать и про мотивированное самовыражение, о котором мы говорили выше. Даже несмотря на то, что такого рода самовыражение человек обретает в процессе обучения, постепенно освобождаясь от внутренних запретов, его спонтанность и свобода истинны, реальны и потому так же неподконтрольны, как естественные источники экспрессивного поведения. Эмоциональные реакции, почерк, манера танцевать, петь, говорить — всё это примеры экспрессивных реакций, которые, если и попадают под контроль сознания, то лишь на весьма короткое время. Человек не властен над своей экспрессией, критическое отношение к ней не может быть длительным — рано или поздно либо в силу усталости, либо из-за отвлечения внимания, либо по каким-то иным причинам контроль ослабнет, и верх снова возьмут глубинные, бессознательные, автоматические, характерологические детерминанты [6. Экспрессивное поведение нельзя назвать произвольным в полном смысле этого слова. Экспрессия отличается от преодоления ещё и тем, что она не требует от человека усилий. Функциональное поведение всегда сопряжено с некоторой долей напряжения, усилия. (Опять же оговорюсь, что творчество — это особый случай.) Хочу заранее предостеречь от одной ошибки. Вас может одолеть искушение счесть спонтанность и экспрессивность заведомо полезными для организма характеристиками, а самоконтроль — напротив, заведомо вредоносным. Но это не так. Конечно, в большинстве случаев субъективное переживание спонтанности приносит человеку удовольствие, хотя бы потому, что предполагает заведомо большую раскованность, искренность, лёгкость, чем старания контролировать своё поведение, и в этом смысле спонтанность полезна как для здоровья организма, так и для оздоровления взаимоотношений с другими людьми, о чём говорит, например, Джурард (217). Однако можно посмотреть на самоконтроль с иной точки зрения. Если мы представим его в образе сдержанности, то вряд ли сможем отрицать, что некоторые аспекты сдержанности вполне благоприятны и даже полезны для человека, не говоря уже о том, что иногда для успешного взаимодействия с внешним миром человеку просто необходимо контролировать себя. Контроль не обязательно означает фрустрацию или отказ от удовольствий. Те способы самоконтроля, которые я называю «аполлоническими» вовсе не ставят под сомнение необходимость удовлетворения базовых потребностей; наоборот, они направлены на то, чтобы человек получил ещё большее удовлетворение. К таким способам контроля я отношу отложенное удовлетворение (например, в половых отношениях), грациозность (в танце или в плавании), эстетизацию (например, в еде), стилизацию (например, в поэзии), соблюдение церемониала, сакрализацию и другие, которые позволяют человеку не просто делать что-то, а делать это хорошо. Считаю нужным ещё раз напомнить, что в здоровой личности гармонично сосуществуют обе эти тенденции. Здоровый человек не только спонтанен. Он спонтанен и экспрессивен тогда, когда хочет быть спонтанным и экспрессивным. Он способен расслабиться, отказаться от самоконтроля, способен, что называется, расстегнуть пиджак, когда находит это уместным. Но он умеет также контролировать себя, может отложить удовольствие на потом, он вежлив, он старается не обижать людей, умеет промолчать и умеет держать себя в руках. Он воплощает в себе и дионисийство, и аполлонизм, он способен быть стоиком и эпикурейцем, экспрессивным и функциональным, сдержанным и раскованным, искренним и отстранённым, веселым и деловитым, он живёт настоящим, но умеет думать о будущем. Здоровый, самоактуализирующийся человек поистине универсален; в отличие от среднестатистического человека он осуществляет гораздо большую часть возможностей, заложенных в человеческой природе. Его арсенал реакций гораздо шире, чем у обычного человека, и он движется в направлении к абсолютной человечности, то есть к полному раскрытию своего человеческого потенциала. Воздействие на среду Функциональное поведение по своей природе — не что иное, как попытка изменить окружающий мир, и эта попытка, как правило, оказывается более или менее успешной. Экспрессивное поведение напротив, как правило, не стремится вызвать изменения окружающей среды, а если и приводит к таковым, то непреднамеренно. Рассмотрим такой пример. Некий человек — предположим, коммерсант, — хочет продать свой товар и вступает в разговор с потенциальным покупателем. Ясно, что в этой ситуации продавец сознательно направляет беседу в нужное ему русло, приводит различные аргументы, чтобы заставить собеседника приобрести у него товар. Однако манера общения нашего коммерсанта неприятна, он слишком навязчив (или недружелюбен, или высокомерен), и это вызывает у его собеседника желание поскорее отделаться от него. На этом примере мы видим, что экспрессивные аспекты поведения могут определённым образом воздействовать на ситуацию, однако нужно отметить, что наш коммерсант вовсе не стремился к столь нежеланным для себя эффектам, он не старался быть навязчивым или высокомерным и, скорее всего, так и не понял, что произвёл на своего собеседника плохое впечатление. Отсюда мы можем заключить, что даже если экспрессивное поведение воздействует на внешнюю действительность, то воздействие это имеет немотивированный, непреднамеренный, эпифеноменальный характер. Средства и цели Преодоление, или функциональное поведение, всегда носит инструментальный характер, всегда служит средством достижения некой цели. И наоборот — всякое целенаправленное поведение (за исключением тех случаев, когда человек сознательно, добровольно отказывается от преодоления) следует считать функциональным. Различные формы экспрессивного поведения либо не имеют никакого отношения к средствам и целям (например, почерк), либо сами по себе служат целью (например, пение, танец, игра на фортепьяно и тому подобное). 30 Подробнее мы остановимся на этом вопросе в главе 14. Поведение и сознание Акты чистой экспрессии не осознаются человеком или осознается только частично. Обычно человек не отдаёт себе отчёта в том, как он ходит, как стоит, как улыбается и как смеётся. Мы обращаем внимание на эти вещи только тогда, когда разглядываем фотографии, просматриваем домашние видеозаписи, или же когда кто-нибудь поправляет или передразнивает нас. Но это скорее исключения, нежели правило. Осознанные акты экспрессии, такие как выбор одежды, прически, мебели, следует рассматривать как примеры смешанного поведения, в котором присутствует изрядный элемент функциональности. Функциональное поведение, как правило, осознается полностью, хотя иногда, в крайне редких случаях может иметь неосознанный характер. Самоосвобождение и катарсис. Незавершённые акты. Синдром разведчика Есть особый тип поведения, в котором объединяются экспрессивная природа и функциональный смысл. Несмотря на свою экспрессивность, оно исполняет определённые функции, а порой становится сознательным выбором организма. Я говорю о тех поведенческих актах, которые Леви называл актами освобождения. Примеры, которыми проиллюстрировал этот тип поведения сам Леви (271), кажутся мне несколько технократичными, поэтому позволю себе привести более подходящий, на мой взгляд, пример. Мне кажется, что наиболее полным образом этот тип поведения обнаруживается в ругательствах, непроизвольно слетающих с уст человека, или в ситуациях, когда человек, оставшись наедине с собой, даёт волю своему гневу и ярости. Всякое ругательство, несомненно, экспрессивно, поскольку выражает состояние организма. Это не функциональный акт, потому что он не имеет своей целью удовлетворение базовой потребности. Он приносит человеку удовлетворение, но удовлетворение особого рода. Такие поведенческие акты вызывают изменения в состоянии организма, но изменения эти носят эпифеноменальный характер, выступают как побочный продукт поведения. Мне думается, что подобного рода акты освобождения можно определить как поведение, способствующее устранению внутреннего дискомфорта в организме, снятию внутреннего напряжения. Такое поведение 1) позволяет завершить незавершённый акт; 2) снимает накопившуюся враждебность, тревогу, возбуждение, радость, восторг, экстаз и другие аффекты, перенапрягающие ресурсы организма, позволяет им выплеснуться в экспрессивно-двигательном акте, а также 3) есть одной из форм «чистой» активности, активности ради активности, в которой не может себе отказать ни один здоровый организм. То же самое можно сказать о самораскрытии (217). Вполне возможно, что катарсис как форма психотерапии, о которой говорили Брейер и Фрейд, в сущности есть лишь несколько более сложным вариантом вышеописанного поведения. Катарсис также можно определить как полное (и в известном смысле несущее удовлетворение) высвобождение сдержанного, незавершённого акта, как поток воды, спущенной из запруды. Наверное, любое признание, любую форму самообнажения можно рассматривать как акт освобождения. Быть может, даже столь специфический феномен как психоаналитический инсайт подпадает под это определение; если бы мы достаточно хорошо изучили этот феномен, то, вероятно, с полным правом рассматривали бы его как акт освобождения или акт завершения. Не следует путать вышеописанный тип поведения, который берёт своё начало из стремления к завершению незавершённого акта или серии актов, с персеверативным поведением, которое представляет собой исключительно функциональную реакцию организма на возникшую угрозу. Персеверативное поведение детерминировано угрозой базовым, парциальным и/или невротическим потребностям, и потому его следует рассматривать в рамках теории мотивации, тогда как представленный здесь тип поведения скорее должен быть отнесён к разряду идеомоторных феноменов, которые, в свою очередь, тесно связаны с такими нейрофизиологическими переменными, как уровень сахара в крови, количество выделяемого адреналина, возбудимость вегетативной нервной системы и рефлексы. То есть для того, чтобы понять, почему пятилетний ребёнок получает такое удовольствие, прыгая на пружинном матраце, нет нужды исследовать его мотивационную жизнь, достаточно просто вспомнить, что существуют такие физиологические состояния, которые требуют моторного выражения. Когда человек не имеет возможности выразить себя, когда он вынужден скрывать свою истинную природу, когда он не может быть самим собой, он чувствует примерно такое же напряжение, как разведчик в тылу врага. Естественность, искренность, безыскусность гораздо менее утомительны, чем притворство и фальшь. Репетиционный синдром; настойчивое и безуспешное преодоление; «обезвреживание» проблемы Повторяющиеся ночные кошмары невротика, еженощные пробуждения пугливого ребёнка (или взрослого человека), неспособность ребёнка отвлечься от своих страхов, тики, ритуалы и прочие символические акты, диссоциативные акты, невротические «выплески» — всё это проявления репетиционного синдрома (от лат. repetitio — повторение), о котором я считаю нужным порассуждать особо. 31 О важности данного феномена говорит хотя бы тот факт, что Фрейд, когда столкнулся с ним, вынужден был внести коррективы в некоторые из базовых положений своей теории. После него к этой проблематике обращались такие исследователи, как Фенихель (129), Куби (245), Касании (223), их соображения могут помочь нам понять природу данного феномена. По мнению этих авторов, поведенческие акты репетиционного круга можно рассматривать как настойчивые потуги — иногда успешные, но чаще тщетные — разрешить практически неразрешимую проблему. В качестве примера, хорошо иллюстрирующего этот тезис, представьте себе повергнутого на ковер борца. До тех пор, пока у него остаются силы, он старается подняться на ноги, хотя прекрасно понимает, что, поднявшись, будет снова уложен противником на ковер. Иначе говоря, в основе этих поведенческих актов лежит упрямое и почти безнадёжное желание организма овладеть ситуацией. Исходя из этого положения, мы должны рассматривать их как особую форму преодоления или, по крайней мере, как попытку такого преодоления. Эти акты отличаются от простых персевераций и тем более от актов освобождения, — феномен освобождения не предполагает преодоления, освобождение лишь завершает незавершённое и разрешает неразрешённое. Впечатлительный ребёнок, напуганный сказкой о сером волке, будет снова и снова мысленно возвращаться к напугавшему его образу, тема волков будет всплывать в его играх, разговорах, вопросах, фантазиях, рисунках. Можно сказать, что таким образом ребёнок пытается «обезвредить» проблему, сделать её менее болезненной. Чаще всего он достигает желанного результата, многократно представляя себе страшный образ, он постепенно привыкает к нему, перерабатывает и перестаёт бояться его, узнает способы защиты, пробует различные приёмы, которые должны помочь ему стать хозяином положения, совершенствует удачные и отказывается от неудачных и так далее. Логично было бы заключить, что навязчивость исчезает с исчезновением причины, вызвавшей её. Однако, как в таком случае объяснить тот факт, что иногда навязчивость не желает отступать? Видимо, нужно признать, что индивидууму, несмотря на все его старания, не всегда удаётся победить её, не всегда удаётся стать хозяином положения. По-видимому, люди, у которых не сформировано базовое чувство уверенности, люди, постоянно ощущающие угрозу, не умеют красиво проигрывать. Здесь уместно было бы вспомнить эксперименты Овсянкиной (367) и Зейгарник (493), посвящённые изучению персеверации незавершённых действий или, иначе говоря, персеверации неразрешённых проблем. Исследователи пришли к выводу, что эта тенденция возникает только тогда, когда существует угроза личности, когда поражение означает для человека утрату безопасности, уверенности в себе, самоуважения и тому подобных вещей. Учитывая данные этих исследований, мы можем внести в нашу формулировку одно существенное уточнение. Навязчивость, то есть безуспешные попытки преодоления, неизбежны тогда, когда существует угроза базовым потребностям организма, когда организм не в состоянии устранить эту угрозу. Разделив персеверации на экспрессивные и функциональные, мы не только получим два подкласса поведенческих актов, но и увеличим общий объём актов, которые можно назвать персеверативными. Например, к разряду «экспрессивных персевераций» или «завершающих актов» мы отнесем не только акты освобождения, но и моторные выплески напряжения, различные формы выражения возбуждения, как приятного, так и неприятного для организма, и широкий ряд идеомоторных тенденций в целом. Следуя той же логике, под рубрикой «навязчивое преодоление» можно (и даже полезно) объединить такие феномены, как не преодолённое чувство обиды или унижения, бессознательное чувство зависти и ревности, настойчивые попытки компенсировать некогда пережитое унижение, компульсивное стремление к частой смене партнёров у скрытых гомосексуалистов и прочие тщетные усилия, направленные на устранение угрозы. Я позволю себе смелое предположение и заявлю, что, пересмотрев некоторые концептуальные положения теории неврозов, мы в конце концов придём к выводу, что и сам невроз — это не что иное, как неэффективная, безуспешная попытка преодоления. Безусловно, всё вышесказанное ещё не означает, что отныне отпадает необходимость в дифференциальной диагностике. Для того, чтобы помочь конкретному пациенту, страдающему навязчивыми ночными кошмарами, мы должны определить, экспрессивен ли его кошмар или функционален, или природа этого кошмара двойственна. Ниже я приведу примеры, почерпнутые мною из работы Мюррея (353). 32 Определение невроза Мы постепенно приходим к пониманию того, что классический невроз в целом, так же как и любой отдельный невротический симптом, имеет функциональную природу. Фрейд, несомненно, внёс наиболее значительный вклад в науку, показав, что невротический симптом имеет функции и цели и может вызывать эффекты самого разного рода (первичная выгода). Однако, к нашему несчастью, к разряду невротических оказались приписанными не только функциональные, но и экспрессивные симптомы. Мне же представляется, что во избежание путаницы было бы полезно уточнить само понятие невротической симптоматики. Я предлагаю называть невротическими только такие поведенческие проявления, которые несут в себе ту или иную функцию, поведение же экспрессивного характера стоило бы обозначить каким-то иным понятием (см. ниже). Существует довольно простой — по крайней мере, с точки зрения теории — признак, позволяющий нам отличить истинно невротические симптомы, то есть симптомы функциональные, целенаправленные, от симптомов псевдоневротических, симптомов экспрессивной природы. Если симптом несёт в себе некую функцию, если он что-то делает для человека, то очевидно, что человеку будет трудно отказаться от него. Предположим, что мы нашли способ полностью освободить пациента от невротических симптомов. Вряд ли такая процедура принесёт ему облегчение, скорее она причинит ему вред, так как может обострить его тревогу или иные болезненные переживания. Это всё равно что вынуть часть фундамента из-под дома. Даже если эта часть не столь прочна, как соседняя, она, хорошо или плохо, но поддерживает здание, — решительно изъяв её, мы рискуем разрушить все строение. 33 Однако, если симптом не функционален, если он не имеет жизненно важного значения для организма, его устранение не причинит вреда пациенту, скорее наоборот — оно пойдёт ему на пользу. Симптоматическую терапию, как правило, критикуют на том основании, что она игнорирует взаимосвязь симптомов. Болезненный симптом, на первый взгляд самостоятельный, на самом деле может играть жизненно важную роль для целостности психической организации пациента, и потому терапевт не имеет права «изымать» симптом, не уяснив его значение. Из этого положения закономерно вытекает другое. Если симптоматическая терапия действительно опасна, когда мы имеем дело с истинно невротическими симптомами, то она же совершенно безвредна, когда мы имеем дело с экспрессивной симптоматикой. Устранение симптома экспрессивного характера не причиняет пациенту вреда, напротив, оно может облегчить его состояние. Это означает, что симптоматическая терапия может найти гораздо более широкое применение, нежели предписывает ей психоанализ [463, 487. Многие гипнотерапевты и поведенческие терапевты считают, что опасность симптоматической терапии сильно преувеличена. На основании всего вышеизложенного закономерно заключить, что традиционное понимание неврозов страдает чрезмерной упрощённостью. В общей картине симптоматики невроза всегда можно обнаружить как функциональные, так и экспрессивные симптомы, и мы должны научиться различать их, отделять одни от других, как отделяем причину от следствия. Так, например, причиной многих невротических симптомов бывает чувство беспомощности, такую симптоматику следует рассматривать как реактивное образование, с помощью которого человек пытается преодолеть ощущение беспомощности или хотя бы сжиться с ним. Реактивное образование, безусловно, функционально, но само чувство беспомощности экспрессивно, оно не приносит человеку пользы, оно не выгодно для него. Оно предстаёт перед организмом как данность, и человеку не остаётся ничего другого, как реагировать на эту данность. Катастрофическое поведение; безнадёжность Иногда мы сталкиваемся с тем, что все попытки организма преодолеть угрозу терпят крах. Так бывает, когда внешняя угроза слишком велика или когда защитные системы организма слишком слабы, чтобы противостоять угрозе. Гольдштейн первым провёл глубокий анализ симптоматики пациентов, страдающих травматическими повреждениями мозга, и показал разницу между функциональными реакциями, или реакциями, направленными на преодоление угрозы, и катастрофическим поведением, возникающим в результате невозможности преодоления этой угрозы. Катастрофическое поведение обнаруживается также у пациентов, страдающих фобиями (260) и тяжёлыми посттравматическими неврозами [2. Наверное, с ещё большей наглядностью он проявляется у невротизированных крыс, у которых оно принимает форму лихорадочного поведения (285). Конечно, этих крыс нельзя назвать невротиками в строгом смысле этого слова. Невроз — это болезненный способ организации поведения, тогда как поведение этих животных абсолютно дезорганизовано. Другой характеристикой катастрофического поведения служит его антифункциональность, нецеленаправленность; другими словами, оно скорее экспрессивно, нежели функционально. Следовательно, такое поведение нельзя назвать невротическим, для его обозначения стоило бы использовать другие термины. Можно назвать его катастрофическим, можно дезорганизованным, можно попытаться найти какое-то иное название. Однако вы можете предпочесть иную точку зрения на эту проблему, например, ту, что предлагает в своей работе Кли (233). Ещё одним примером такого рода экспрессии, в корне отличной от невротического преодоления, служит глубокое чувство безнадёжности или уныния, характерное для людей и обезьян (304), вынужденных жить в условиях хронической депривации, обречённых на бесконечные разочарования. В какой-то момент эти люди (и обезьяны) просто перестают сопротивляться обстоятельствам, однажды они понимают, что борьба бессмысленна. Им не на что надеяться, а значит, не за что бороться. Вполне возможно, что апатия шизофреника объясняется этим же чувством безнадёжности, а следовательно, её следует интерпретировать не как форму преодоления, а как отказ от преодоления. Мне кажется, что апатия как симптом кардинально отличается от буйного поведения кататонического шизофреника или бредовых идей параноидного пациента. Буйство и бред очевидно функциональны; это реакции, направленные на преодоление, они свидетельствуют о том, что организм сопротивляется болезни, что он не утратил надежды. В теории это может означать, что прогноз при кататонических и параноидных формах будет более благоприятным, чем при простой форме шизофрении, и практика подтверждает это предположение. Так же дифференцированно следует подходить к интерпретации суицидальных попыток, к анализу поведения смертельно больных людей и к анализу отношения пациента к болезни. В этих ситуациях отказ от преодоления также значительно снижает вероятность благоприятного исхода. Психосоматические симптомы Дифференциация поведения на функциональное и экспрессивное может оказаться особенно полезной в сфере психосоматической медицины. Именно этой области знания наивный детерминизм Фрейда нанёс наибольший вред. Ошибка Фрейда заключалась в том, что он предполагал за поведением обязательную взаимосвязь с «бессознательной мотивацией». Обнаруженный им феномен так называемых ошибочных действий он интерпретировал исключительно с точки зрения бессознательных мотивов, словно не замечая существования иных детерминант поведения. Он обвинял в антидетерминизме любого, кто только предполагал возможность существования иных источников забывания, оговорок и описок. Многие психоаналитики и по сей день склонны объяснять поведение человека исключительно действием бессознательных мотивов. Следует признать, что при анализе неврозов предвзятость психоаналитиков не так вопиюща, поскольку практически все невротические симптомы действительно имеют под собой бессознательную мотивацию (разумеется, наряду с другими детерминантами). Однако в психосоматической медицине такой подход породил страшную неразбериху. Очень многие соматические реакции не несут в себе никакой функции, очевидной цели, они не имеют под собой никакой мотивации — ни бессознательной, ни осознанной. Такие симптомы как повышенное кровяное давление, запор, желудочная язва и тому подобное, служат скорее всего эпифеноменами, побочными продуктами сложной цепи физических и соматических процессов. Ни один язвенник не стремился заработать язву, не нуждался в ней; его болезнь не несёт ему прямой выгоды. (Я пока оставляю в стороне вопрос о вторичной выгоде.) А вот в чём он действительно нуждался, так это в том, чтобы скрыть от окружающих свою пассивность или подавить свою агрессию или соответствовать неким идеалам. Эти цели могут быть достигнуты только ценой соматического здоровья, но эта цена всегда неожиданна для человека, он не предвидит её. Другими словами, психосоматические симптомы не приносят человеку той (первичной) выгоды, какую приносят невротические симптомы. Блестящий пример тому — исследование Данбер (114), доказавшее, что существует особый тип людей, склад личности которых увеличивает риск травмы. Эти люди настолько беспечны, настолько неосмотрительны, что поскальзываются, запинаются и падают на ровном месте, получая при этом различного рода переломы и вывихи. Они не ставят перед собой задачи сломать руку или ногу, эти переломы — не цель этих людей, а рок, довлеющий над ними. Впрочем, некоторые исследователи допускают гипотетическую возможность того, что соматические симптомы приносят человеку определённую выгоду, но я бы сказал, что эти симптомы правильнее было бы отнести к разряду конверсионных или невротических симптомов. Если же соматический симптом возникает в результате некоего невротического процесса, как непредвиденная соматическая расплата за него, он требует иного названия; его имеет смысл назвать, например, физионевротическим или экспрессивно-соматическим. Не стоит смешивать побочные продукты невротического процесса с самим процессом. Прежде чем закончить обсуждение этой темы, считаю нужным упомянуть о наиболее выразительном классе симптомов. Это симптомы, которые отражают генерализованные, организмические состояния человека, такие как депрессия, хорошее здоровье, активность, апатия и тому подобное. Если человек подавлен, то он подавлен весь, целиком. И совершенно очевидно, что запор в данном случае выступает не функциональным, а экспрессивным симптомом (хотя у некоторых пациентов даже запор может стать целенаправленным поведенческим актом, например, ребёнок настойчиво отказывается испражняться, демонстрируя тем самым бессознательную враждебность по отношению к назойливым приставаниям матери). То же самое можно сказать об утрате аппетита и о мутизме, нередко сопровождающих апатию, о хорошем мышечном тонусе здорового человека, о нервозности неуверенного в себе человека. Возможность двоякой интерпретации психосоматических расстройств прекрасно продемонстрирована в работе Сонтага (433). Автор исследовал пациентов с кожными заболеваниями. Он рассказывает о пациентке, страдавшей сильной угревой сыпью. Манифестация и троекратные повторные возникновения этого симптома по времени совпадали с эпизодами тяжёлого эмоционального стресса и конфликта, связанного с сексуальными проблемами. В каждом из трёх эпизодов угри как нарочно появлялись на лице и теле женщины накануне полового контакта. Вполне возможно, что женщина бессознательно желала оказаться неприглядной для того, чтобы избежать полового контакта; возможно также, что она таким образом наказывала себя за свои прошлые прегрешения. Другими словами, сыпь могла выступать как функциональный, невротический симптом, симптом, несущий определённую выгоду пациентке. Но убедительных аргументов в пользу такой интерпретации у нас нет; да и сам Сонтаг допускает, что вся эта история вполне может быть цепью случайных совпадений. Можно также предположить, что угревая сыпь была выражением генерализованного организмического нарушения, вызванного конфликтом, стрессом, тревогой, что в её появлении был элемент экспрессии. Нужно сказать, что работа Сонтага весьма необычна, и её необычность состоит именно в том, что автор чутко уловил ту основополагающую дилемму, которая обязательно встаёт перед исследователем при анализе такого рода случаев; Сонтаг допускает возможность альтернативной интерпретации симптома — рассмотрения его и как функционального, и как экспрессивного. Большинство же авторов, не располагая даже тем количеством данных, которыми располагал Сонтаг, не утруждают себя рассмотрением альтернатив и либо смело объявляют симптом невротическим, либо с не меньшей решительностью заявляют, что в нём нет ничего невротического. Очень часто мы склонны видеть потаённый смысл в том, что на самом деле не больше, чем простое совпадение. Для лучшего понимания того, почему симптомы требуют особой осторожности при интерпретации, хочу в качестве примера привести один случай, о котором я где-то читал. Пациент, женатый мужчина, завёл интрижку на стороне, в связи с чем испытывал мучительные угрызения совести. Мало того, каждый раз после половой близости с любовницей у него на теле высыпала сыпь. Судя по настроению, которое царит ныне в медицинских кругах, можно предположить, что очень многие врачи сочли бы эту сыпь невротическим симптомом, они заявили бы, что мужчина таким образом наказывает себя. Однако внимательный осмотр пациента показал возможность менее замысловатого объяснения. Оказалось, что кровать его любовницы кишела клопами! Свободные ассоциации как самовыражение Дифференциация поведения на два класса поможет нам лучше понять процесс свободных ассоциаций. Если вы следом за мной придёте к выводу, что свободные ассоциации — по сути своей экспрессивный феномен, вы поймёте, в чём причина действенности этого метода. Если задуматься, то вся эта глыба психоанализа, огромное количество теорий, созданных на его основе, и методик, рождённых им, держится на единственной процедуре — на методе свободных ассоциаций. В связи с этим кажется просто невероятным, что эта процедура так плохо изучена. Исследований по этой проблеме практически не проводится, она так и не стала предметом серьёзного научного обсуждения. Мы знаем, что свободные ассоциации приводят к катарсису и инсайту, но до сих пор можем лишь гадать, отчего так происходит. Для начала обратимся к проективным тестам, таким как тест Роршаха, поскольку они представляют собой наглядный и всем известный образец экспрессии. Образы, о которых сообщает пациент в процессе тестирования, не имеют целью решить какую-то проблему, они просто отражают его взгляд на мир. Поскольку экспериментальная ситуация почти не структурирована, и потому мы можем быть уверены в том, что образы, сообщаемые пациентом, почти всецело детерминированы структурой его характера и почти совсем не детерминированы требованиями внешней ситуации. Отсюда мы можем заключить, что имеем дело с актом экспрессии, а не преодоления. Именно поэтому, на основании содержания этих образов, мы вправе делать выводы о характере пациента. Мне кажется, что метод свободных ассоциаций несёт в себе тот же смысл и может быть использован в тех же целях, что и тест Роршаха. Метод свободных ассоциаций, так же как тест Роршаха, наилучшим образом работает в неструктурированной ситуации. Если мы согласимся, что в основе свободы свободного ассоциирования лежит отказ от диктата внешней реальности, реальности, которая требует от человека подчинения сиюминутной конкретике, законам физического, а не психического мира, то мы поймём, почему проблема адаптации с такой обязательностью навязывает индивидууму целеполагание. Проблема адаптации активизирует и делает насущными те возможности организма, которые помогают ему преодолеть требования насущного. Насущное становится организационным принципом, в соответствии с которым разнообразные возможности организма воплощаются в действительность именно в той последовательности, которая единственно возможна и необходима для решения этой внешней задачи. Говоря о структурированной ситуации, мы имеем в виду ситуацию, логика которой предопределяет и направляет реакции организма. Совсем другое дело — неструктурированная ситуация. В неструктурированной ситуации внешняя реальность не столь важна, не столь значима для организма. Она не предъявляет к организму ясно выраженных требований, не указывает ему на единственно возможный, единственно «правильный» ответ. Именно в этом смысле неструктурирован тест Роршаха, все реакции организма в данном случае равновозможны и одинаково верны. Проблема, встающая перед испытуемым, разглядывающим пятна Роршаха, прямо противоположна проблеме студента, всматривающегося в чертеж, сопровождающий геометрическую задачу; ситуация, в которой оказался студент, настолько жёстко структурирована, что в ней возможен лишь один-единственный, правильный ответ, который никак не связан с мыслями, чувствами и надеждами человека. Всё вышесказанное с полным правом можно повторить и относительно метода свободных ассоциаций, быть может, даже с большей убедительностью, так как здесь пациенту не предлагается никакого стимульного материала. Перед ним не поставлено никакой конкретной задачи, никакой конкретной цели, наоборот, он должен избегать любого целеполагания. Только тогда, когда пациент в конце концов научается ассоциировать легко и свободно, когда он сможет «выдать» те образы, мысли, воспоминания, которые проносятся в его сознании, не подвергая их цензуре, не пытаясь связать логически, только тогда они перестают быть ответом на внешний стимул и становятся отражением его характера, и чем меньше проступает в его ответах внешняя реальность, тем выше экспрессия, представленная в них. Совершенный испытуемый излучает эти ассоциации из самой сердцевины личности, из её ядра, в котором заключена его сущность. Все ассоциации индивидуума будут детерминированы только его потребностями, фрустрациями и установками, то есть его личностной структурой. То же самое можно сказать и о сновидениях: их также следует считать выражением характерологической структуры индивидуума, так как внешняя реальность не оказывает практически никакого влияния на содержание сновидений. Тики, нервозность, оговорки, ошибки, забывание, хотя и функциональны по своей природе, тоже содержат экспрессивный компонент. Значение свободных ассоциаций состоит в том, что они обнажают суть человека. Ориентация на достижение, на разрешение проблемы, на преодоление — всё это лишь поведенческие феномены, феномены, связанные с адаптацией личности, детерминированные требованиями внешней реальности, тогда как структура личности в большей степени детерминирована законами психической реальности, нежели законами логики или физической среды. Фрейдовское Эго, именно оно непосредственно связано с реальностью и поэтому, чтобы успешно взаимодействовать с ней, должно подчиняться ее законам. Для того, чтобы добраться до сердцевины личности, для того, чтобы проникнуть в суть человека, нужно ослабить, если не исключить полностью, детерминирующее воздействие реальности и законов логики. Именно для этого психоаналитику и его пациенту нужны тихая комната, кушетка и благожелательная атмосфера; устремляясь именно к этой цели они пытаются освободиться от всех запретов и обязательств, которые возложила на них культура. Только тогда, когда пациент научается выражать свою сущность словами, когда слова теряют своё функциональное значение, только тогда мы можем наблюдать все благотворные эффекты метода свободных ассоциаций. Отдельная проблема теоретического плана встаёт перед нами, когда мы приступаем к изучению преднамеренных или сознательных актов экспрессии. Давно замечено, что такие акты могут выполнять функцию своего рода обратной связи, вызывая изменения в характерологической структуре человека. Довольно часто, работая со специально отобранными для этого людьми, я обнаруживал, что если регулярно просить человека изобразить какое-то качество или эмоцию (храбрость, нежность, гнев и так далее), то в конце концов человеку всё легче проявлять эти качества в реальных ситуациях, ему всё легче на самом деле быть храбрым, нежным или сердитым. Как правило, испытуемые, отбираемые для подобных терапевтических экспериментов, — это люди, в личности которых исследователь почувствовал те или иные подавленные тенденции. В таких случаях сознательная экспрессия способна изменить человека. И последнее, что я хочу сказать по этому поводу. Я убеждён, что высшей формой выражения своеобразия личности есть искусство. Любая научная теория, любое открытие, любое изобретение в большей мере детерминировано требованиями внешней ситуации, нежели уникальной природой её автора. Не родись Менделеев, кто-нибудь другой обязательно составил бы периодическую таблицу химических элементов. Но полотна Сезанна могли выйти только из-под кисти Сезанна. Только художник незаменим.

Значение слова «экспресси́вный»

экспрессионизм

экспрессивность

ая, ое; экспресси́вен, вна, вно.

эксп[рэ]сси́вный

1. Характеризующийся экспрессией (1 зн.), выразительный.

Экспрессивный жест. Экспрессивная манера говорить. Экспрессивное высказывание. Экспрессивная драма. Экспрессивная живопись. Исполнение танца экспрессивно. Выставка экспрессивного реализма.

неправильно! экспресивный; эксп[ре]сси́вный

Данные других словарей

Большой толковый словарь русского языка Под ред. С. А. Кузнецова		экспресси́вный [рэ], -ая, -ое; -вен, -вна, -вно. 1. Обладающий экспрессией, выразительный. Э. жест. Э-ое исполнение. Э. рисунок.       нареч.       -и; ж. Э. речи.
Словарь трудностей русского произношения М. Л. Каленчук, Р. Ф. Касаткина		экспресси́вный [р’] и [р]; экспре[с’]и́вный

Стилистическая окраска слова — Загадки русского языка — Каталог статей

Любое слово в русском языке имеет стилистическую окраску, которая как бы «прибавляется» к лексическому значению.

Общеупотребительные слова (дом, работать, быстро, два, хороший) считаются стилистически нейтральными.

На фоне стилистически нейтральных единиц выделяют слова с функциональной и эмоционально-экспрессивной окраской.

Функциональная окраска показывает, что слово можно использовать только в определенном (определенных) функциональном стиле языка: эксперимент, монокультура – в научном стиле; электорат, митинг, провокация – в публицистическом стиле; надлежит, фигурант, нижеследующий – в официально-деловом стиле; нахал, тащиться, жмот – в разговорном стиле. В толковых словарях существует развернутая система помет, свидетельствующая о функциональной принадлежности: авиа, анат., археол., газет., книжн., офиц., офиц.-дел., разг., спец. и т. д.

Эмоционально-экспрессивная окраска свидетельствует об отношении говорящего к предмету речи. В целом эмоции человека можно разделить на две большие группы – положительные и отрицательные, на этом основании и слова делятся на лексемы с положительной эмоционально-экспрессивной окраской (беленький, предтеча, око) и на лексемы с отрицательной эмоционально-экспрессивной окраской (белобрысый, холуйство, малевать). В толковых словарях лексемы первой группы сопровождаются пометами высок., ласк., поэт., ритор., торж., уменьш.-ласк., а слова второй группы –  бран., вульг., иронич., неодобр., отрицат., пренебр., презрит., уничиж., фамил. и пр.

Нередко слово может одновременно иметь и функциональную, и эмоционально-экспрессивную окраску, например, слово изречь имеет явно выраженную книжную функциональную окраску и при этом положительную эмоционально-экспрессивную окраску, а слово ляпнуть – разговорную функциональную окраску и отрицательную эмоционально-экспрессивную окраску. Подобные единицы называют словами с двуплановой стилистической окраской.

Слова с двуплановой стилистической окраской и слова с эмоционально-экспрессивной окраской нельзя использовать в научном и официально-деловом стилях языка.

Экспрессивный потенциал арабской речи | Язык и культура. 2018. № 44. DOI: 10.17223/19996195/44/8 / Язык и культура (Язык и культура)

Семантическая насыщенность арабского словарного ресурса свидетельствует о многоаспектности функционирования его экспрессивных элементов, которые принимают активное участие в развитии арабского языка и культуры. Непрерывно совершенствующийся экспрессивный потенциал арабской речи и методы его реализации определили цель данного исследования. Исходя из поставленной цели, была предпринята попытка выявить содержательные компоненты арабской лексики, создающие и усиливающие экспрессивность речи на функциональном уровне. В работе была выявлена коммуникативная нагрузка экспрессивных единиц с точки зрения прагматики. Прагматические факторы влияют на выбор языковых средств во время передачи идей и эмоционального настроя. В условиях художественного контекста лексика, получив дополнительные смысловые оттенки и экспрессивную окраску, имеет эффективное влияние на восприятие информации. Синтаксические конструкции приобретают в художественном контексте особое звучание, провоцируют создание образного смысла. Экспрессивность в языке художественной литературы осуществляется в основном за счет тропов и стилистических фигур, которые связаны с семантическими сдвигами и приводят к экспрессивной насыщенности речи. Они могут совмещаться или взаимодействовать в одной речевой единице как средство убеждения или воздействия. Лидирующую роль в категории экспрессивности занимает метафора. Употребление метафор в художественном тексте расширяет представление о языковом пространстве текста. Кроме того, метафора фиксирует традиционные черты народной ментальности, отражает картину национального самосознания. В статье предпринимается попытка выявить роль ассоциативных связей метафоры в создании образных конструкций. Экспрессивность достигается за счет повтора лексических единиц, ввода вопросительных и восклицательных предложений, содержащих сему побуждения, детерминирующих высокую воздействующую силу производного предложения. Экспрессивность может быть выражена междометиями, глаголами в повелительном и сослагательном наклонении, лексикой высокого и низкого стиля. Стилистические фигуры представляют собой синтаксический прием экспрессивной организации речи. Посредством перифраз или описательных оборотов, в основе которых лежат метафорические и метонимические отношения, речь приобретает экспрессивные оттенки. Общепринятой лексико-семантической классификации экспрессивных единиц не существует в связи с тем, что творчество является воплощением особенностей индивидуального мира писателей и поэтов. Экспрессивность расширяет номинативные возможности словаря без увеличения числа слов. Она обладает национально-специфической чертой. Анализ экспрессивного потенциала арабской речи демонстрирует национальную особенность арабского менталитета. Внутренние законы языка организуют его функционирование, а общественно-исторический опыт носителей языка создает специфическую окраску мира.

Expressive potential of Arabic speech.pdf Введение Изучение семантико-экспрессивного потенциала языковых и речевых единиц является одной из актуальных проблем современного языкознания, так как речевой акт объединяет системно-структурную сторону высказывания, прагматический его потенциал, а также культуру сторон коммуникации, определяемой общественной конвенцией. Экспрессивность ориентирована на воздействие впечатляющей силы высказывания [1. С. 121]. Она сопровождается расширением и усложнением семантики слов, усиливает изобразительную сторону речи [2. С. 42]. Определение и толкование понятийной системы экспрессии остаются дискуссионными вопросами, так как они затрагивают языковую и эмоционально-логическую деятельность человеческого сознания [3. С. 6]. Экспрессивные формы общения зависят от экстралингвистических факторов и речевой деятельности людей. Признаки, порождающие экспрессивность лексики, выводят ее из системно-семантического русла в прагматическую сферу [4. С. 212]. Экспрессия выступает способом конденсации смысловой энергии. Отбор экспрессивной лексики обусловлен стремлением людей достичь необходимого эффекта путем воздействия на интеллектуально-эмоциональное восприятие адресата. Экспрессивность может быть функциональным свойством любого речевого акта с усиленной семантикой языковых единиц [5. С. 106]. Содержательные категории экспрессивности определяют коннотации, наслаивающиеся на основные значения языковых единиц, они и придают речи выразительность. Методология Категория языковой экспрессивности исследуется учеными в разных аспектах. Особое внимание уделяется семасиологическому и лин-гвокультурологическому аспектам. Изучение экспрессивного потенциала арабской лексики на системно-структурном и художественно-эстетическом уровнях определило методологию исследования выбранной темы. Плодотворным оказался лингвокультурологический подход к арабской лексике, предлагающий глубокое изучение арабской культуры. Обращаясь к анализу экспрессивного потенциала арабской лексики в интересующем нас аспекте, мы стремились учесть опыт отечественных и зарубежных ученых в области экспрессивной семантики. Среди арабских исследований следует отметить труд «Игра поэтических эмоций между красочным словом и силой значения» Мухаммеда аль-Арфаджа [6], а также «Метафора в современной арабской критике» Юсифа Абу аль-Аддуса [7]. Исследование и результаты Изучение экспрессивной лексики обращает нас к выделению различных типов речи в зависимости от характера воздействия говорящего на слушателей. Если говорящий хочет рассмешить или растрогать, вызвать расположение слушателей или их отрицательное отношение к предмету речи, он будет тщательно отбирать языковые средства, создающие экспрессивную окраску. Лексическое значение слова осложняется экспрессией. Так, например, вместо слова «хороший» можно сказать (jl^) «отличный».ll Aialj ‘Ajj jlj?. Jiiii Особому развитию экспрессивных оттенков в семантике лексических единиц способствует метафоризация. Экспрессия может быть выражена междометиями, глаголами в повелительном и сослагательном наклонении, лексикой высокого и низкого стиля. Пунктуационные знаки также способны создавать экспрессию. Диалектные вкрапления, создавая локальный колорит или комический эффект, могут представлять экспрессивный компонент прагматической интенции, указывать на социальные особенности культуры. Экспрессивная окраска лексических единиц приобретает особое звучание в условиях художественной речи, которая составляет содержание духовной и культурной жизни арабского народа. Лексический фонд художественной речи располагает исторически выработанной системой средств выразительности [8. С. 4]. В художественном языке, где доминирует эстетическая функция, экспрессивность лексики связана с семантическими сдвигами, которые приводят к экспрессивной насыщенности текста. Возьмем, в качестве примера, первые строки рассказа египетского писателя М.»’ i

Ключевые слова

арабский язык и культура, структурно-семантический уровень экспрессивности речи, эстетический и прагматический потенциал экспрессивных форм общения, Arabic language and culture, structural and semantic level of speech expressiveness, aesthetic and pragmatic potential of expressive forms of communication

Авторы

Эль сабрути Рашида Рахимовн

Казанский (Приволжский) федеральный университет

PhD., доцент кафедры восточных языков и культур Института международных отношений, истории и востоковедения

[email protected]

Всего: 1

Ссылки

Писарев Д. С. Функционирование восклицательных предложений в современном французском языке и их прагматический аспект // Прагматические аспекты функционирования языка : сб. науч. тр. Барнаул : Изд-во АГУ, 1983.ll jIjJI

Эль сабрути Р. Р. Моделирование новой реальности в арабском постмодернистском аспекте. Тверь, 2013. Вып. 22. С. 275-284.

Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика / пер. И.А. Мельчука // Структурализм «за» и «против» : сб. ст. М. : Прогресс, 1975. 469 с.

Аль-Асуани. Дом Якубьяна. Каир : Матбули, 2005. 366 с. (на араб. яз.). ((366) 7— 2005 ‘jAill.JjjJ*.JjjjS»j Sjlac :(#iljMVl

Скляревская Г. Метафора в системе языка. СПб. : Наука, 1993. 152 с.

Эпитеты и имена Аллаха (эл. ресурс на араб. яз.). URL: http://www.dumrf.ru/islam/theology/4611

Хазагеров Г.Г. Риторический словарь. М. : Флинта: Наука, 2009. 432 с.

Образцы стихотворной прозы (эл. ресурс на арабском языке). URL: http://www.alukah.net/literature_language/0/51250/

Игнатьев А. С. Обучение использованию фигур стилистического синтаксиса в публичных выступлениях на арабском языке. М. : ВКИ, 1982. 25 с.

Куделин А.Б. Арабская литература (поэтика, стилистика, типология, связи). М. : Языки славянской культуры, 2003.JJJI jji ■ inj

Имру аль-Кайс. Муаллакат (на араб. яз.). URL: https://ar.wikisource.org/wiki

Кудрявцев Ю. Н. Арабский народно-разговорный язык Алжира: обычаи и фольклор. М. : Вост. лит., 2006. 239 с.

Экспрессивная функция интертекста в современном детективном тексте Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

https://doi.orq/10.30853/filnauki.2018-5-2.20

Байко Валерия Александровна

ЭКСПРЕССИВНАЯ ФУНКЦИЯ ИНТЕРТЕКСТА В СОВРЕМЕННОМ ДЕТЕКТИВНОМ ТЕКСТЕ

В статье рассматривается роль интертекста в выразительных структурах художественного текста. Установлено, что усиление оценочно-эмотивных значений высказывания достигается за счет использования интертекста. Автор анализирует экспрессивную функцию интертекста в пейзажных описаниях современных британских детективов на примере романов П..агато1а.пе1/та1епа18/2/2018/5-2/2СШт1

Источник

Филологические науки. Вопросы теории и практики

Тамбов: Грамота, 2018. № 5(83). Ч. 2. C. 304-308. ISSN 1997-2911.

Адрес журнала: www.gramota.net/editions/2.html

Содержание данного номера журнала: www .gramota.net/mate rials/2/2018/5-2/

© Издательство «Грамота»

Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.gramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: [email protected]

УДК 811.111 Дата поступления рукописи: 25.01.2018

https://doi.org/10.30853/filnauki.2018-5-2.20

В статье рассматривается роль интертекста в выразительных структурах художественного текста. Установлено, что усиление оценочно-эмотивных значений высказывания достигается за счет использования интертекста. Автор анализирует экспрессивную функцию интертекста в пейзажных описаниях современных британских детективов на примере романов П. Робинсона. На основе проведенного исследования выявлено, что эффект усиления выразительной структуры художественного текста может достигаться за счет нетрадиционной интерпретации прецедентного текста.

Ключевые слова и фразы: интертекст; пейзажное описание; экспрессивная функция; детективный текст; аллюзия; цитата.

Байко Валерия Александровна

Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина beskar_valeria@inbox. гы

ЭКСПРЕССИВНАЯ ФУНКЦИЯ ИНТЕРТЕКСТА В СОВРЕМЕННОМ ДЕТЕКТИВНОМ ТЕКСТЕ

Целью настоящей статьи является определение экспрессивного потенциала интертекста в природоописа-тельных фрагментах современных британских детективных текстов.

Как известно, ценность художественного текста во многом определяется характером его образной и эмоциональной составляющих [4]. Современные информационные технологии значительно расширили доступность рядового читателя к текстам литературного наследия. Транспарентность современного мира художественной литературы проявляется в активном использовании инструмента межтекстовых связей как усилителя выразительных средств текста. Традиционно интертекст рассматривался с позиции смысловой и организационной структур текста. В нашем исследовании акцент ставится на его экспрессивную функцию, чем обусловлена его новизна.

Язык как открытая семиотическая система находится в постоянной динамике расширения комплекса выразительных средств. Факторы, влияющие на диверсификацию передачи субъективной чувственно-оценочной информации в ходе организации высказывания, вызывают особый интерес, этим объясняется актуальность настоящей работы. Актуализация субъективного отношения к обозначенному объекту или явлению реализуется посредством достижения эффекта повышенной выразительности высказывания. Е. М. Галкина-Федорук называет такой эффект экспрессией: «…усиление выразительности, изобразительности, увеличение воздействующей силы сказанного» [2, с. 107].

В свою очередь, экспрессия является продуктом экспрессивной функции языка, которая транслирует интенцию говорящего через ценностно-эмотивную систему значений, воспроизводимую определенными языковыми средствами [9]. Схожую позицию мы находим и у Е. М. Галкиной-Федорук: «.экспрессивность — это те средства речи, которые делают ее выразительной, воздействующей, изобразительной, впечатляющей» [2, с. 107]. Иными словами, экспрессивная функция языка — это способ установления отношения субъекта речи к обсуждаемому объекту. Такое отношение всегда строится на основе представлений говорящего о реалиях окружающего мира и правилах употребления языковых средств.

В художественном тексте данную функцию языка можно рассматривать в контексте акта коммуникации, В. Н. Телия предлагает следующую редакцию: «Экспрессивная функция — это функция, сопоставляющая определенную коммуникативную интенцию — воздействие на эмоциональную сферу адресата (аргумент) и средства, обеспечивающие такое воздействие (значение функции)» [9, с. 34].

Таким образом, можно говорить о том, что в языке экспрессивная функция реализуется путем усиления тематической направленности высказывания. Такое усиление мотивировано желанием говорящего выразить особое отношение к предмету обсуждения. Концентрация оценочных, описательных или эмотивных значений в высказывании достигается за счет использования языковых механизмов, выполняющих экспрессивную функцию. При разработке подходов по исследованию общих механизмов передачи эмоционально-оценочной информации повышенное внимание уделяется вопросам межтекстовых связей. Одним из таких механизмов является интертекст.

В данной работе мы ставим перед собой задачу рассмотреть экспрессивную функцию интертекста в пейзажных описаниях современного британского детектива на примере романов Питера Робинсона.

Само понятие «интертекстуальность» появляется в среде французского постструктурализма (Ю. Кристева, Р. Барт). Изначально опираясь на диалого-полифоническую концепцию М. М. Бахтина и получив дальнейшее развитие в рамках лингвистики текста, теория интертекста в настоящее время охватывает самые различные аспекты межтекстовых связей.

Системное описание интертекста как явления, непосредственно связанного с процессами организации художественного текста, было предпринято в работах И. П. Смирнова (1995), Н. А. Кузьминой (1999), Н. В. Петровой (2006), Н. С. Олизько (2009), Л. Н. Луньковой (2011). Основными функциями интертекста в художественном тексте, по мнению ряда отечественных ученых, являются смыслопорождающая (Толочин (1997), Олизько (2009)), конструктивная и текстопорождающая (Петрова (2006), Фатеева (2007), Муратова (2008)).

Однако в теоретических исследованиях недостаточное внимание уделено изучению экспрессивной функции интертекста. Для понимания механизма реализации данной функции необходимо сформулировать отличительные признаки интертекста в ряду остальных выразительных средств языка. И. В. Толочин считает, что интертекст, как и метафора, ориентирован на концептуальные структуры, зафиксированные в памяти носителя языка. Однако в отличие от метафоры интертекст обладает значительно большей информационной насыщенностью: «Интертекст — всегда сжатый парафраз текста источника, возникающий не непосредственно из самого текста источника, а опосредованно — через представление о тексте источнике в культурном тезаурусе читателя» [7, с. 61]. Таким образом, можно говорить, что интертекст является языковой единицей со специфической функцией обозначения определенного цельного понятия и суждения о нем.

Т. Е. Литвиненко, говоря об интертексте как о специфической единице языка, выделяет две формы ее присутствия в тексте: «Литературные интертексты охватывают два вида специальных единиц: цитату, понимаемую как включение в авторский дискурс дискурса другого, сопровождаемое свободным или точным воспроизведением его слов, и аллюзию, т.е. авторскую апелляцию к культурным знаниям получателя, в том числе знаниям конкретных жанров и дискурсов» [6, с. 129].

В рамках стилистики текста исследования экспрессивной функции интертекста представлены в работах И. В. Арнольд. Принимая неизбежность присутствия элемента читательского субъективизма в интерпретации текста, И. В. Арнольд отмечает, что этот процесс не безграничен и помещен в рамки поля допустимого толкования. В противном случае будет прослеживаться самопроизвольное приписывание смыслов, то есть искажение содержания текста [1].

Для ориентации читателя в семантическом пространстве художественного текста автор, так или иначе, выделяет ключевые значения, которым отводится роль своеобразных смысловых скреп. Функционирование интертекста в качестве смысловой скрепы И. В. Арнольд относит к стилистическому приему «выдвижение». Выдвижение, по ее мнению, позволяет сосредоточить внимание читателя на главном значении текстового фрагмента. Выдвижение — это: «…способы формальной организации текста, фокусирующие внимание читателя на определенных элементах сообщения и устанавливающие семантически релевантные отношения между элементами одного или чаще разных уровней» [Там же, с. 61].

По мнению И. В. Арнольд, выдвижение как стилистический прием многофункционален, а именно фиксирует внимание на узловых моментах содержания, повышает экспрессивность и выполняет ряд других функций, в том числе оценочную, образную, характерологическую, пародийную, сатирическую и т.п. [1].

Эффект значительного усиления выразительности текстового фрагмента И. В. Арнольд характеризует как реализацию экспрессивной функции интертекста: «.свойство текста или части текста, которое передает смыслы с увеличенной интенсивностью и имеет своим результатом эмоциональное или логическое усиление» [Там же, с. 62].

Таким образом, экспрессивность интертекста проявляется в возможности автора обратиться к общеизвестному текстовому источнику с уже сформированными выразительными, эмоциональными и оценочными структурами — прецедентному тексту. Следовательно, интертекст рассматривается как феномен, при восприятии которого «актуализируется так или иначе весь прецедентный текст, т.е. приводится в состояние готовности (в меру знания его соответствующей личностью) для использования в дискурсе по разным своим параметрам — либо со стороны поставленных в нем проблем, либо со стороны своих эстетических (содержательных или формальных) характеристик, либо как источник определенных эмоциональных переживаний, либо как источник сходных ситуаций, либо как образец для подражания или антиобразец» [5, с. 218-219].

В текстах современной художественной литературы прослеживается тенденция к расширению практики использования интертекстов. Наиболее динамично развивается в этом направлении детективный жанр, содержащий по своей природе эффект мобильной социальной рефлексии. Современный британский детектив представляет собой устоявшуюся литературную форму со строгой сюжетной конструкцией и типовым набором функционально-окрашенных персонажей. Исследователи детективных текстов выделяют жесткую сюжетную триаду как жанровый отличительный признак (преступление — следствие — развязка): «Постоянство сюжетного характера детективных произведений и их однотипность, заключающаяся в раскрытии тайны какого-либо опасного и сложного преступления, свидетельствуют о стабильности и специфичности жанра детективного произведения» [3, с. 21-22].

Таким образом, данная организация текста заранее информирует читателя о результате и характере предстоящего действия. Изначально заданные сюжетные параметры оставляют автору только возможность предоставления собственного варианта интерпретации данной триады. Стесненный каноническими рамками жанра, автор для привлечения читательского внимания вынужден использовать языковые средства с максимальной эффективностью.

Кроме того, в отличие от других видов художественных текстов, детектив всегда ориентирован на негативную социальную оценку всего того, что связано с преступлением. Так как преступление всегда асоциально, то выносимый на суд читателя криминальный срез общества будет в большей степени оцениваться субъективно или эмоционально. Экспрессивная функция интертекста в этом случае реализуется посредством ассоциативно-образных репрезентаций, где в ряду художественных средств пейзаж в силу своей антропоцен-тричности является доминирующим.

Представляется обоснованным, что автор, находясь в ситуации ограниченности вербальных средств, использует пейзаж как источник тематических ассоциаций. А. И. Федоров обращает внимание на способность пейзажного описания передавать эмоционально-эстетический аспект жизни человека: «Пейзаж для писателя — не только

фон, на котором развертывается действие, но и активное средство эстетического настроения» [8, с. 16]. Однако, продолжает А. И. Федоров, «как правило, в архитектонике художественного произведения пейзаж выполняет более сложную функцию в реализации авторского замысла. Ассоциации, вызванные описанием природы, могут быть использованы автором в самых разнообразных целях» [Там же, с. 17]. Это означает, что наиболее значимым качеством пейзажного описания является его многоплановость, то есть одновременная передача нескольких информационных блоков (описательный, аффективный, прогностический).

Использование интертекста в структуре пейзажного описания увеличивает его информативность, то есть выполняет экспрессивный эффект. Включая интертекст в пейзажное описание, автор детективного текста хочет привлечь внимание читателя путем установления аналогии между новым содержанием и типизированной ситуацией, закрепленной в претексте. Таким образом, выбор интертекста автором обусловлен «целью более эффективного воздействия на получателя за счет ускоренного доведения до его восприятия смысла высказывания, а также для самовыражения и выражения своего отношения к объекту речи, к субъекту и к ситуации общения» [10, с. 98].

Экспрессивная функция интертекста в пейзажном описании предназначена для дополнения и прояснения смысла фрагмента текста либо усиления основной идеи автора.

Анализ фактического материала позволяет выделить основные случаи реализации экспрессивной функции интертекста в детективном тексте.

1. Интертекст может выступать в качестве такого компонента, который создает яркость описываемого образа: They walked out on to Castle Hill, and Winsome immediately felt the wind and rain bring a chill to her bones. She could hear the umbrella whipping about in the wind, straining at the metal spokes, and feared it would snap inside out or simply fly off into the sky. Maybe they ‘d go with it, like Mary Poppins [11, р. 305]. / Они вышли из бистро на Касл Хилл, и Уинсом почувствовала, как ветер и дождь пробирают до костей. Ей было слышно, как ветер треплет зонт, срывая ткань с металлических спиц, и она боялась, что его сейчас вывернет наизнанку или просто унесет в небо. А может быть, и они [Уинсом и Терри] улетят вместе с зонтом, как Мэри Поппинс (здесь и далее перевод автора статьи. — В. Б.). В данном примере источником экспрессивности становится аллюзия «Mary Poppins» (Мэри Поппинс), наглядно характеризующая силу ветра. Образность данного интертекста основана на ассоциациях, идущих от ссылки на сказочную героиню детской писательницы П. Траверс — Мэри Поппинс, путешествующую по ветру с помощью зонта. Таким образом, аллюзия дополняет пейзажный фрагмент, обогащает художественный образ, создаваемый автором.

It was mid-October, the time of year when the weather veered sharply between warm, misty, mellow days straight out of Keats and piercing gale-force winds that drove stinging rain into your face like the showers of Ble-fuscuan arrows fired at Gulliver [12, р. 9]. / Была середина октября — такое время года, когда погода резко менялась от теплых, мягких, туманных дней, воспетых Китсом, до пронизывающего штормового ветра, бьющего жгучим дождем в лицо, словно ливень стрел блефускуанцев, выпущенных в Гулливера. Автор создает образ изменчивой осенней погоды в эмоционально-образной форме через противопоставление образа теплой погоды и ненастья. Это противопоставление усиливается с помощью аллюзии warm, misty, mellow days straight out of Keats (теплых, мягких, туманных дней, воспетых Китсом) на оду Дж. Китса «To Autumn», в которой поэт воспевает красоту ранней осени — поры уборки урожая, и аллюзии the showers of Blefuscuan arrows fired at Gulliver (ливень стрел блефускуанцев, выпущенных в Гулливера) на народ лилипутов из империи Блефуску, атаковавший Гулливера градом агрессивных стрел, в войне с народом Лилипутии из произведения Дж. Свифта «Приключения Гулливера». В данном случае автор объединяет несколько интертекстов с целью усиления экспрессии.

2. Интертекст служит средством выражения авторской оценки: «The Lord is my shepherd; I shall not want. He maketh me to lie down in green pastures: he leadeth me beside the still waters.» There was nothing green about the Dales pastures that morning — everything, from sky to houses to the unevenly shaped fields and drystone walls was a dull slate-gray or a mud-brown — nor was there anything still about the River Swale, which tumbled over a series of small waterfalls beside the graveyard and, along with the wind screaming through the gaps in the drystone wall like a Stockhausen composition, almost drowned out the vicar’s words [13, р. 398]. / «Господь -Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на зеленых лугах и водит меня к водам тихим». Однако в то утро ни о каких зеленых лугах долины Йоркшир Дейлз не могло быть и речи — все вокруг, начиная с неба и заканчивая домами и каменными ограждениями, неровно очерчивающими границы полей, было либо унылого свинцово-серого, либо грязно-коричневого цвета. Также ничего тихого не было и в водах реки Свэйл, бурлящей через пороги недалеко от кладбища и заглушающей речь викария, вместе с ветром, ревущим сквозь щели каменных оград, точно музыка Штокхаузена. В данном случае автор в качестве эмоционального усиления негативной оценки местности, в которой разворачиваются события романа, вводит цитату Псалма 22 из Ветхого Завета, в котором говорится о безмятежной райской жизни, что усиливает контрастные ассоциации, обостряет восприятие читателя. Таким образом, цитата используется автором для более яркого сравнения христианского идеала бытия с повседневной жизнью, что повышает экспрессивный эффект негативной авторской оценки реальной жизни.

В следующем фрагменте автор активно включается в описание, одновременно оценивая ситуацию и показывая свое ироническое отношение к описываемому: It was true that the rain seemed to have been falling non-stop for weeks now, and every day there was a new story in the papers about somewhere or other being flooded, or on the verge of flooding, from the Lake District to the far end of Cornwall. If you were to believe everything you read or saw on TV, you might be forgiven for thinking that the whole country was under water, and that it was just a matter of time before

some present-day Noah would appear with his ark and start shepherding people and animals on board [16, р. 179]. / Правда была в том, что дождь лил, не переставая неделями, и каждый день в газетах появлялась свежая история о новых затоплениях или местах на грани затопления на территории от Озерного края графства Камбрия до отдаленных уголков графства Корнуолл. И если верить всему, что сообщают в газетах и по телевидению, простительно верить в то, что всю страну затопило и что пришло самое время для появления современного Ноя, собирающего в свой ковчег людей и зверей. С помощью отсылки к библейскому персонажу Ною здесь выражена авторская точка зрения на отражение фактов газетами и телевидением. Аллюзия present-day Noah (современный Ной) является источником отрицательной оценки деятельности современных СМИ, так как автор, обращая внимание читателя на библейское повествование о Ное, построившем ковчег по повелению Бога для спасения от Всемирного потопа своей семьи и животных, иронически высказывается по отношению к чрезмерному преувеличению газетами и телевидением фактов последствий проливных дождей.

3. Интертекст выступает как средство передачи эмоционального состояния героя. Интертекст как ин-тенсификатор эмоций позволяет автору через пейзаж передать разное настроение героя: Entering the cold and drafty hallway, Banks felt as if he were entering one of those creepy mansions from the old Roger Corman films of Poe stories, The Fall of the House of Usher, or something [15, р. 247]. / Войдя в холодный и продуваемый коридор, Бэнкс почувствовал, будто он вошел в один из тех жутких особняков из старых фильмов Роджера Кормана по мотивам рассказа Э. По «Падение дома Ашеров» или что-то подобное. В данном примере с помощью аллюзии old Roger Corman films of Poe stories, The Fall of the House of Usher (старых фильмов Роджера Кормана по мотивам рассказа Э. По «Падение дома Ашеров») автор отсылает читателя к рассказу Э. По «Падение дома Ашеров», в котором описывается чувство страха, охватившее рассказчика при виде особняка Ашеров. П. Робинсон вводит мотив тревоги, овладевший Бэнксом, оказавшимся на месте предполагаемого преступления. Таким образом, интертекст усиливает чувство тревоги у героя ожиданием чего-то еще более опасного. Мотив тревоги в данном фрагменте через аллюзию создает напряженность, вызывающую сильный экспрессивный эффект.

Before setting off, he stood for a moment, resting his hands on the warm stone wall and looked down at the bare rocks where Gratly waterfalls should be. A quote from a T. S. Eliot poem he had read the previous evening came to his mind: «Thoughts of a dry brain in a dry season. » Very apt. It had been a long drought; everything was dry that summer, including Banks’s thoughts [14, р. 24]. / Перед тем как уйти, он [Бэнкс] остановился на минуту, облокотившись на теплую каменную стену и глядя на голые скалы, где должен был быть водопад Грэтли. Ему на ум пришла цитата из поэмы Т. С. Элиота, которую он читал вчера вечером: «Сухие мысли в голове в сухую пору». Очень уместно. Была сильная засуха; все высохло этим летом, включая и мысли Бэнкса. Автор использует цитату из поэмы Т. С. Элиота «Gerontion», представляющую собой драматическое повествование пожилого человека, пережившего Первую мировую войну, об опустошенности окружающего мира. Для усиления передачи эмоционального состояния главного героя его чувство уныния и безысходности сравнивается с картиной безжизненности и бессилия, изображенной в поэме. Интертекст, стимулируя воображение читателя, повышает экспрессивный эффект всего фрагмента.

Исследовав разнообразные формы интертекста, встречающиеся в пейзажных описаниях детективных романов П. Робинсона, можно констатировать, что во всех наблюдаемых случаях интертекст используется автором с целью усиления эмотивного и/или оценочного аспекта высказывания. Таким образом, интертекст, фокусируя тематическую информацию, формирует эффект усиления оценочной, образной и эмотивной составляющих описательного фрагмента текста. Использование интертекста в нетрадиционном контексте запускает механизм расширения ассоциаций, приводя к появлению новых ярких образов.

Список источников

1. Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка (стилистика декодирования). Л.: Просвещение, 1981. 295 с.

2. Галкина-Федорук Е. М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сборник статей по языкознанию. Профессору Московского университета акад. В. В. Виноградову в день его 60-летия / под общ. ред. А. И. Ефимова. М.: Издательство Московского университета, 1958. С. 103-124.

3. Дудина И. А. Дискурсивное пространство детективного текста: дисс. … к. филол. н. Краснодар, 2008. 259 с.

4. Задорнова В. Я. Слово в художественном тексте // Язык, сознание, коммуникация: сборник статей / отв. ред. В. В. Красных, А. И. Изотов. М.: МАКС Пресс, 2005. Вып. 29. С. 115-125.

5. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. Изд-е 7-е. М.: ЛКИ, 2010. 264 с.

6. Литвиненко Т. Е. Интертекст в аспектах лингвистики и общей теории текста: монография. Иркутск: ИГЛУ, 2008. 308 с.

7. Толочин И. В. Метафора и интертекст в англоязычной поэзии: лингвостилистический аспект. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1996. 96 с.

8. Федоров А. И. Образная речь. Новосибирск: Наука, 1985. 120 с.

9. Человеческий фактор в языке: языковые механизмы экспрессивности / Ин-т языкознания; отв. ред. В. Н. Телия. М.: Наука, 1991. 214 с.

10. Шаховский В. И. Лингвистическая теория эмоций: монография. М.: Гнозис, 2008. 416 с.

11. Robinson P. Abattoir Blues. L.: Hodder & Stoughton, Ltd., 2014. 384 p.

12. Robinson P. Blood at the Root. N. Y.: HarperCollins Publishers, Inc., 2011. 308 p.

13. Robinson P. Cold Is the Grave. N. Y.: HarperCollins Publishers, Inc., 2011. 400 p.

14. Robinson P. In a Dry Season. L.: Pan MacMillan, 2014. 512 p.

15. Robinson P. Piece of My Heart. N. Y.: HarperCollins Publishers, Inc., 2007. 448 p.

16. Robinson P. Sleeping in the Ground. L.: Hodder & Stoughton, Ltd., 2017. 384 p.

EXPRESSIVE FUNCTION OF INTERTEXT IN THE MODERN DETECTIVE TEXT

Baiko Valeriya Aleksandrovna

Pushkin Leningrad State University beskar_valeria@inbox. ru

The article examines the role of intertext in the expressive structures of literary text. It is shown that reinforcement of evaluative-emotional meanings of a statement is achieved by using mtertext. The author analyzes the expressive function of intertext in landscape descriptions of modern British detective stories by the example of P. Robinson’s novels. The research findings indicate that the effect of reinforcing the expressive structure of literary text can be achieved by non-traditional interpretation of precedent text.

Key words and phrases: intertext; landscape description; expressive function; detective story; allusion; quotation.

УДК 81’255 Дата поступления рукописи: 13.12.2017

https://doi.org/10.30853/filnauki.2018-5-2.21

Статья посвящена переводу метафор в тексте научно-популярного подстиля на материале книги астронома Стива Миллера «The Chemical Cosmos. A Guided Tour». Основной проблемой для переводчика при переводе текста данного вида является нахождение границ интерпретации метафор исходя из выбора между сохранением образности текста и точной передачей смысла. Получены выводы о том, что границы интерпретации определяются типом метафоры и выбранным способом перевода, однако вследствие уникальности метафоры как средства выразительности каждый переводчик лично решает вопрос о её чётких границах.

Ключевые слова и фразы: перевод; метафора; экспрессивность текста; научно-популярный подстиль; границы интерпретации.

Большакова Наталья Фридриховна Придчина-Гершкович Мария Александровна Сажина Мария Михайловна

Пермский национальный исследовательский политехнический университет [email protected]; [email protected]; [email protected]

ГРАНИЦЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПРИ ПЕРЕВОДЕ МЕТАФОР С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ

В различных языковых стилях широко используются средства выразительности, придающие тексту яркость, экспрессивность и образность. Одним из таких средств является метафора, которая переносит свойства одного предмета или явления на другой, создавая при этом запоминающийся образ. Метафора признаётся эффективным средством, помогающим человеку проще воспринимать информацию и улавливать сходства и различия между разными объектами.

Для научно-популярного типа текста проблема перевода метафор является особенно актуальной, поскольку именно метафора является одним из ключевых стилеобразующих составляющих научно-популярного изложения. Метафоре как компоненту научно-популярного подстиля посвящено множество исследований [4; 5; 7]. Перевод метафор представляет собой сложную задачу, поскольку кроме передачи смысловой составляющей необходимо обращать внимание еще и на образную, чтобы не утратить стилистический эффект исходного текста. Поэтому нужно четко представлять себе границы интерпретации, ведь только в этих границах возможен адекватный перевод. Определение этих границ при переводе — актуальная проблема как для конкретного переводчика, так и для теории перевода в целом.

Под границами интерпретации мы будем понимать необходимые для адекватного перевода рамки, в которых работает переводчик. Эти рамки определяются стилистическими особенностями научно-популярного текста, свойствами метафоры как средства выразительности, а также способами перевода конкретной метафоры. Таким образом, целью статьи является определение границ интерпретации при переводе метафор в тексте научно-популярного подстиля на примере текста космохимической тематики.

Задачами статьи является рассмотрение методик перевода метафор, систематизация переведенных метафор текста по способам перевода согласно одной из методик и определение границ интерпретации метафор на основе выбранных способов перевода. Анализ перевода метафор в тексте научно-популярного подстиля обусловил новизну данного исследования.

Научно-популярный подстиль — одна из разновидностей научного функционального стиля, выделяемая (по сравнению с собственно научным) на основании реализации «дополнительных» задач коммуникации -необходимости «перевода» специальной научной информации на язык неспециального знания, а именно -задач популяризации научных знаний для широкой аудитории [6, с. 172]. При популярном изложении научное

Определение экспрессивности Merriam-Webster

ex · press · sive | \ ik-ˈspre-siv \ 1 : или относящиеся к выражению выразительная функция языка 2 : служит для выражения, произнесения или представления грязные и новые термины, выражающие гнев — Х.Дж. Уэллс

3 : эффективно передает смысл или чувство выразительная тишина выразительные штриховые рисунки

определение выражения The Free Dictionary

Опять же, если вы соедините воедино набор речей, выразительных по характеру и хорошо завершенных с точки зрения дикции и мысли, вы не произведете существенного трагического эффекта почти так же хорошо, как пьеса, которая, хотя и несовершенная в этих отношениях, все же имеет сюжетные и художественно сконструированные инциденты.Для нее сочинена эта рифма, чьи светящиеся глаза, Ярко выразительные, как близнецы Лоэды, найдут свое сладкое имя, которое, укрываясь ложью на странице, утаивается от каждого читателя. Тонкие выразительные пальцы, вечно активные, вечно стремясь спрятаться в его карманах или за его спиной, вышли вперед и стали поршневыми штоками его механизма выражения. Следование по этому пути — это посвящение, благодаря которому они станут способны различать в искусстве, речи, чувствах, манерах в людях и в жизни вообще то, что является подлинным, одушевленным и выразительным из того, что является лишь условным и производным, и поэтому невыразительным.Наши застенчивые страхи, наши безмолвные междометия, наши покраснения, когда мы встретились глазами, были выразительны с красноречием, мальчишеским обаянием, которое я перестал ощущать. был дарован ему джентльменом с веселыми привычками, связанными с рынками наркотиков, как начало социального хора, его ведущая роль в исполнении которого привела этого джентльмена в Храм Славы, и вся выразительная ноша этого побежал: «Румти бездельничанье, греби дау дау, Пой toodlely, teedlely, лук, вау, вау.Вот и очень устрашающий символ мрачной смерти, случайно оказавшийся выразительным знаком помощи и надежды самой угрожаемой жизни. Филеас Фогг действительно был олицетворением точности, и это было предано даже в выражении самого его руки и ноги; ведь у людей, как и у животных, сами конечности выражают страсти. Конечно, есть и другие певцы, для которых только аншлаг делает голос мягким, руку красноречивым, взгляд выразительным, сердце просыпающимся : — Я не похож на них.- Напротив, когда Кити смотрела на него в обществе, как иногда смотрят на тех, кого любит, пытаясь увидеть его как чужого, чтобы уловить впечатление, которое он должен произвести на других, она увидела паника даже из-за ревнивого страха, что он действительно далек от жалкой фигуры, что он очень привлекателен своим прекрасным воспитанием, его довольно старомодной сдержанной вежливостью с женщинами, его мощной фигурой и поразительной, как она думала, и выразительной — Привет, женщина, — сказал мистер Флинтвинч с дружелюбной ухмылкой на выразительном лице, — если вам когда-нибудь снова приснится подобный сон, это будет признаком того, что вам не хватает лекарств.Первый сидел на конце покрытого мхом бревна в позе, которая позволяла ему усилить эффект своей серьезной речи с помощью спокойных, но выразительных жестов индейца, участвующего в споре.

Восприимчивый язык против выразительного языка

Говорить и слушать. Эти два слова, вероятно, являются самыми короткими и наиболее часто используемыми определениями для объяснения выразительного и восприимчивого языка. И хотя оба являются ключевыми компонентами языка, дело не только в этом.

Язык — это система, которую кто-то использует для общения с другим человеком. Это включает в себя то, как слова создаются и соединяются, значение этих слов и как применять язык в различных социальных ситуациях. Как люди, мы используем язык, чтобы понимать окружающий мир и выражать свои мысли и чувства. Это основа восприимчивого и выразительного языка.

Язык восприятия

Хотя слушание является важным компонентом восприимчивой речи, оно включает в себя гораздо больше, чем просто это.Восприимчивый язык — это понимание информации, предоставленной различными способами, например звуками и словами; движение и жесты; и знаки и символы. Дети часто усваивают элементы рецептивной речи быстрее, чем экспрессивной. Из-за этого наш словарный запас восприимчивого языка обычно больше, чем у нашего выразительного языка. В речевой и языковой терапии цели рецептивного языка могут включать:

• 1. Следуйте простым или многоступенчатым указаниям (например, «Дайте папе мяч», «Возьмите игрушку и положите ее на стол», «Встаньте, толкните свой стул и идите к двери.”)
• 2. Ответы на вопросы на понимание (кто / что / где / почему) на основе картинки или рассказа

• 3. Понимание словарного запаса (понятий, которые помогают нам описывать, говорить о времени или количестве)
• 4. Делать выводы и делать прогнозы на основе изображения или рассказа (например, показывать такой символ, как знак остановки и спрашивать: «Как вы думаете, что это означает?»; При чтении рассказа остановитесь и спросите: «Что делать? вы думаете, персонаж сделает следующий? »)

Выразительный язык

Выразительный язык — это наша способность передавать свои мысли и чувства с помощью слов, жестов, знаков и / или символов.Это может быть как простое указание на желаемый объект, так и сложное, как написание книги об интересующей области. Разговор — это основная форма общения, о которой люди думают, обсуждая выразительный язык. И хотя это наиболее распространенный вид общения, существуют и другие, не менее эффективные. Некоторые другие примеры включают язык жестов, систему обмена изображениями, использование устройства для генерации речи или письмо. Но имейте в виду, что это всего лишь системы, которые мы используем для общения.

Выразительный язык в целом означает правильное использование уникальных областей языка для эффективной передачи того, о чем мы думаем. Эти районы включают:

• Использование известных нам словарных слов (например, использование слов для выполнения запросов, завершения деятельности или привлечения внимания; маркировка предметов и их категорий; описание объекта)
• Грамматика — выбор правильных грамматических форм, например использование прошедшего времени для отражения того, что произошло вчера
• Структура предложения — расположение слов в правильном порядке, чтобы иметь смысл

Стратегии, которые могут помочь развить у детей восприимчивые и выразительные языковые навыки:

• Развитие совместного внимания: Совместное внимание — это когда два или более человека делят свое внимание на объект или действие вместе и настраиваются на общение об этом.
• Играть: Участие в различных типах игр и игровых процедур позволяет детям по-разному понимать свое окружение и изучать новые способы использования языка.
• Социальное взаимодействие: Возможность общаться с разными людьми помогает обучать социальным нормам, естественным образом знакомиться с языком и учиться правильно общаться с другими
• Распорядок дня: Последовательный распорядок дня в течение дня дает детям предсказуемый график, который позволяет им лучше понимать и использовать язык, подходящий для данной ситуации.Он знакомит их с последовательным набором слов в знакомом контексте.

Связанное чтение:

Об авторе

Аманда — ассистент по патологии речи в центре NAPA. Она любит есть тако и пончики и не любит сыр (несмотря на усилия терапевтов, с которыми работает). У нее есть кошка по имени Хендрикс, и они проводят большую часть своего времени, наблюдая шоу Netflix, пробуя рецепты на своем Instant Pot и «терпеливо» ожидая, пока ее муж даст ей зеленый свет на усыновление собаки!

Что такое изобразительное искусство? — Изобразительное искусство Сан-Диего

Искусство помогает-Искусство лечит

Использование Art

для лечения и изменения

Принеси мне свой стресс или вызов

и я предложу вам арт.

Предлагаю вам возможность поиграть и расслабиться!

Покрасить,

танцевать,

петь,

написать,

действовать…

, и этим вы измените свою жизнь!

Опыт работы в искусстве не требуется.

Что такое терапия и коучинг экспрессивных искусств?

Экспрессивное искусство — это дисциплина помощи и исцеления, которая использует искусство как основу для открытий и изменений.Все пять дисциплин искусства: изобразительное искусство, танец / движение, музыка, драма / театр и письмо / поэзия могут дать вам более богатый словарный запас, чтобы работать, играть и развивать жизнь, которую вы любите.

Вам не нужно быть художником, процессы просты, и предыдущий художественный опыт не требуется. Простое творчество с низким уровнем навыков в этих различных областях (изобразительное искусство, музыка, движение, письмо и драма) помогает раскрыть чувства и получить доступ к нашему воображению, чтобы мы могли найти наши собственные ресурсы, которые мы храним внутри себя и которые наше искусство приносит нам.

Искусство было неотъемлемой частью жизни человека на протяжении всей истории. Мы раскрашивали пещеры, раскрашивали лица и тела. Мы танцевали у костра, пели и играли на барабанах и флейтах. Мы собирались, рассказывали истории о наших днях, о наших предках, о наших мечтах словами или действиями. Шаманы использовали искусство для исцеления своих сообществ с помощью снов, пения, танцев и историй. Духовные занятия на протяжении всей истории использовали песни, танцы и изобразительное искусство в качестве общественной деятельности.Только в последнее время мы, люди, настолько отделились от искусства, что начали смотреть на искусство, а не создавать его сами. Expressive Arts — это безопасное место, где можно снова приобщиться к нашему творчеству.

Песочница или песочница, искусство на песке с фигурами, персонажами, предметами и природными предметами.

Expressive Arts @ 32 ^nd & Thorn специализируется на работе с людьми, которые боятся заниматься искусством или которым необходимо разблокировать или снова подключиться к искусному самовыражению в своей жизни.Мы также помогаем людям, которые находятся или находились в «режиме выживания», начать смотреть на мир через творческие линзы и интегрировать красоту в свою повседневную жизнь.

Терапия с использованием экспрессивных искусств — это то же самое, что и арт-терапия?

И экспрессивная арт-терапия, и арт-терапия — это творческие методы лечения. Хотя существует много разных способов практики в каждой дисциплине, главное отличие состоит в том, что в экспрессивном искусстве (ExA) используются все дисциплины искусства: визуальное, движение, музыка, драма и письмо / поэзия.В отличие от некоторых форм арт-терапии, ExA не интерпретирует искусство и не добавляет значения вроде «вы нарисовали это, значит, это значит это». Художник может придать смысл своей работе, если он хочет, и мы можем помочь им переосмыслить свою интерпретацию или задать вопросы, которые направят ее в другом направлении. Экзамен уходит корнями в искусство, а не в психологию, хотя нас учат работать с медицинской моделью. В Expressive Arts @ 32nd & Thorn мы сосредоточены на развитии творческого самовыражения и творческой уверенности, а также на том, чтобы увидеть, как это может изменить нашу жизнь.

zendframework / zend-expressive: промежуточное ПО PSR-15 за считанные минуты!

Репозиторий заброшен 31.12.2019

Этот репозиторий перемещен в mezzio / mezzio.

Разрабатывайте приложения промежуточного слоя PSR-7 за считанные минуты!

zend-expressive строится на zend-stratigility чтобы предоставить минималистичный фреймворк промежуточного программного обеспечения PSR-7 для PHP, со следующими особенности:

• Маршрутизация. Выберите свой роутер; мы поддерживаем:
• Контейнеры DI, через Контейнер PSR-11.Промежуточное ПО, сопоставленное с помощью маршрутизации, извлекается из составного контейнера.
• Необязательно, шаблон. Мы поддерживаем:

Установка

Мы предлагаем два способа установки Expressive, оба с использованием Композитор: через наш каркасный проект и установщик, или вручную.

Использование скелета + установщик

Самый простой способ установить и начать работу — использовать скелетный проект, который включает скрипты установщика для выбора роутера, внедрение зависимостей контейнер и, необязательно, средство визуализации шаблонов и / или обработчик ошибок.Скелет также предоставляет конфигурацию для официально поддерживаемых зависимостей.

Чтобы использовать скелет, используйте команду Composer create-project :

 $ composer create-project zendframework / zend-expressive-skeleton <каталог проекта> 

Вам будет предложено выбрать зависимости, а затем создать и установить проект в <каталог проекта> (при отсутствии <каталог проекта> будет создать и установить в каталоге zend-expressive-skeleton / ).

Ручная установка Composer

Вы можете установить Expressive автономно с помощью Composer:

 $ композитору требуется zendframework / zend-expressive 

Однако на данный момент Expressive нельзя использовать, так как вам необходимо предоставить минимально:

• роутер.
• контейнер для инъекций зависимостей.

В настоящее время мы поддерживаем и обеспечиваем следующие интеграции маршрутизации:

• Aura.Router: композитору требуется zendframework / zend-expressive-aurarouter
• FastRoute: composer требует zendframework / zend-expressive-fastroute
• zend-router: композитору требуется zendframework / zend-expressive-zendrouter

Мы рекомендуем использовать контейнер для внедрения зависимостей и напечатать Контейнер ПСР-11.Мы могу порекомендовать следующие реализации:

• zend-servicemanager: composer требует zendframework / zend-servicemanager
• Прыщ (подробнее см. В документации): Композитор требует zendframework / zend-pimple-config
• Aura.Di (подробнее см. В документации): Композитор требует zendframework / zend-auradi-config

Кроме того, вы можете дополнительно установить средство визуализации шаблонов реализация и / или интеграция обработки ошибок.Они описаны в документация.

Документация

Документация находится в дереве документов и может быть скомпилирована с помощью mkdocs:

Кроме того, общедоступная, доступная для просмотра документация доступна по адресу https://docs.zendframework.com/zend-expressive/

Институт Выразительного Искусства | Университет Сальве Регина

В дополнение к учебным годам, ежегодно в летнюю сессию предлагаются специальные вводные курсы по программе выразительного и творческого искусства Salve Regina.Одним из путей для этого является Институт экспрессивных искусств (EAI), трех выходных, не требующий кредита семинар, который предоставляет художникам, консультантам, педагогам и специалистам в смежных областях базовую подготовку в области выразительного и творческого искусства. Также может быть предложен второй вариант вводных курсов выходного дня за кредит.

На этих базовых тренингах участники узнают, как объединить изобразительное искусство с движением, звуком и выразительным письмом, чтобы способствовать изменениям, исцелению и самопознанию как отдельных людей, так и небольших групп.Модули экспериментального обучения с практическими занятиями сочетаются с обсуждениями применения выразительных и творческих искусств, а также с исследованиями, подтверждающими их эффективность в области консультирования, образования, социальной работы, целостного здоровья и других сфер помощи и исцеления. профессии.

Примечание. Завершение EAI или вводных курсов также служит введением в 15-кредитный CGS или CAGS в профессиональных приложениях изобразительного и творческого искусства, предлагаемых Департаментом консультирования, лидерства и экспрессивного искусства.

Для поступления на курс EAI или вводные курсы требуется официальное заявление, которое рассматривается и утверждается координатором программы. Наряду с минимальным требованием степени бакалавра, студенты должны иметь возможность выполнять требования программы в соответствии с принятыми стандартами профессии, которые факультет выразительного искусства считает необходимыми.

Каждый год принимается ограниченное количество студентов. Заинтересованные кандидаты должны связаться с координатором программы, Кристофером Карбоне, по телефону (401) 341-3122 или Кристоферу[email protected] с вопросами и подайте заявку по ссылке ниже как можно раньше, так как эти базовые курсы часто заполняются заранее.

Требования к приложению

• Онлайн заявка
• Краткое изложение намерений (2–3 абзаца с описанием вашего прошлого и того, почему вы заинтересованы в этом тренинге)
• Профессиональное резюме
• Выписки из других программ бакалавриата или магистратуры
• Два рекомендательных письма

Языки программирования, ранжированные по выразительности — История данных Донни Беркхольца

Можно ли ранжировать языки программирования по их эффективности или выразительности? Другими словами, можете ли вы сравнить, насколько просто в них можно выразить концепцию? Один прокси для этого — , сколько строк кода изменяется в каждой фиксации . Это даст представление о том, насколько выразительно каждый язык позволяет вам находиться в одном и том же пространстве. Поскольку количество ошибок в коде пропорционально количеству строк исходного текста, а не количеству выраженных идей, более выразительный язык всегда стоит рассматривать только по этой причине (например, см. Меры сложности Холстеда).

Недавно я получил большой набор данных от Ohloh, который отслеживает репозитории с открытым исходным кодом, об использовании языков программирования с течением времени во всех отслеживаемых ими базах кода.После проверки данных на собственных графиках Олоха, я первым делом опробовал свою идею выразительности языков программирования. Конечно, это дало мне результаты, которые имели смысл и были на удивление разумными.

Некоторые предостережения в отношении этого подхода:

• Предполагается, что коммиты обычно используются для добавления единой концептуальной части, независимо от того, на каком языке она запрограммирована.
• Он не скажет вам, насколько читаемым будет полученный код (привет, лямбда-функции) или сколько времени потребуется для его написания (кто угодно APL?), Поэтому не является показателем ремонтопригодности или производительности.
• Ohloh полагается на подписку по подписке из проектов с открытым исходным кодом, а не на сам сканирование подделок. Тем не менее, это обширный набор данных, охватывающий около 7,5 миллионов проектных месяцев.

Пора позволить результатам говорить сами за себя. Достаточно слов, вот данные (увеличьте, нажав):

Визуализируется в виде графиков в виде ящиков и усов, которые относительно просто показывают распределение чисел. Какие числа мы показываем? Это распределение строк кода на одну фиксацию каждый месяц в течение примерно 20 лет, взвешенное по количеству коммитов в каждом конкретном месяце. Черная линия в середине каждого прямоугольника — это медиана (50-й процентиль) для этого языка, и языки ранжируются по медиане. Нижняя и верхняя граница прямоугольника — это 25-й и 75-й процентили, в то время как «усы» простираются до 10-го и 90-го процентилей. Поле «Всего» указывает медианное значение каждого значения для всех языков (медиана всех 25-го процентиля, медиана всех 75-го процентиля и т. Д.) Для отображения «типичного» языка.

Я также раскрасил их в соответствии с нашими последними рейтингами языков программирования RedMonk ( красный — самый популярный кластер, синий — кластер второго уровня, а черный — все остальное) и ограниченных языков здесь к тем, которые достаточно популярны, чтобы быть включенными в этот набор рейтингов .

Какие выводы из этого можно сделать?

Глобальные эффекты

В целом тенденции имеют смысл. Если мы сосредоточимся исключительно на языках первого уровня, показанных красным, языки высокого уровня (Python [# 27], Ruby [# 34]) склоняются к большей выразительности, в то время как языки более низкого уровня (C [# 50], C ++ [ # 45], Java [# 44]) имеют тенденцию к многословности. Точно так же на втором уровне Фортран [# 39 / # 52] и ассемблер [# 49] многословны, а функциональные языки «среднего возраста» занимают промежуточное положение, тогда как новые функциональные языки лучше.

Выразительность широко варьируется в зависимости от языка. Медианы идут от минимума 48 для Augeas (# 1) и 52 для Puppet (# 2) до максимума 1629 для Fortran фиксированного формата (# 52), что является удивительно большим 31x. вариация .

Менее выразительные языки, как правило, гораздо более разнообразны. Существует четкая, но не сильная корреляция между медианами (черные линии) и IQR (высотой прямоугольников). Языки с самым большим IQR также обычно имеют более высокие медианы, и последовательно экспрессивных языков, как правило, также на более выразительных .

Языки первого уровня — это смесь плохой и умеренной выразительности. Из 11 языков первого уровня 5 умеренно экспрессивны, а остальные 6 — плохо. Языки первого уровня варьируются от соотношения LOC / Commit от 309 до 1485, что в 6–30 раз ниже выразительности, чем у ведущих языков. Perl (# 26), лучший язык первого уровня, в 5 раз более выразительный, чем худший, JavaScript (# 51) и в 3,5 раза более выразительный, чем классический C. можно получить пользу с одним из лучших языков.

Языки второго уровня хорошо распределены и достигают очень выразительных языков. Из 52 языков в этом списке ~ 17 составляют наиболее выразительные языки. Хотя ни один из них не является языками первого уровня, 9 из этих 17 являются языками второго уровня — в основном функциональны, за исключением Groovy (# 16), Prolog (# 13), Puppet (# 2) и CoffeeScript (# 6).

Языки третьего уровня сильно склонны к высокой выразительности. Из 15 языков третьего уровня в этом списке 8 входят в первую 1/3 языков, и только 7 входят в оставшиеся 2/3.Хотя эти данные прямо не показывают какой-либо корреляции между возрастом и выразительностью, кажется разумным, что новые, более выразительные языки станут менее популярными и могут вырасти позже.

Влияние языкового класса / типа

Функциональные языки обычно очень выразительны. В этом списке находятся Haskell (# 10), Erlang (# 22), F # (# 21), варианты Lisp (включая Clojure [# 7], Emacs Lisp [# 14], Dylan [# 12], Common Lisp [# 23], Scheme [# 31] и Racket [# 11]), OCaml (# 20), R (# 17) и Scala (# 18).Из них только два находятся ниже 30-го места из 52 включенных здесь языков.

Доменные языки имеют тенденцию к высокой выразительности. Augeas (# 1), Puppet (# 2), R (# 17) и Scilab (# 19) являются хорошими примерами этого, в то время как VHDL (# 38) служит выбросом на нижнем уровне.

Компиляция не предполагает меньшей выразительности. Я наполовину ожидал, что очень выразительные языки исключат все компилируемые языки, но оказалось, что это не так. Скомпилированные языки в топ-17 включают CoffeeScript (№6), Vala (№9), Haskell (№10) и Dylan (№12).

Интерактивные режимы соотносятся с промежуточной выразительностью. Языки с интерактивной оболочкой, как правило, обладают средним уровнем выразительности, с небольшими отклонениями по обе стороны. Например: Lisp (# 23), Erlang (# 22), F # (# 21), OCaml (# 20), Perl (# 26), Python (# 27), R (# 17), Ruby (# 34). , Scala (№ 18), Схема (№ 31).

Специальные языковые эффекты

CoffeeScript (# 6) кажется значительно более выразительным, чем JavaScript (# 51), фактически одним из лучших языков. Хотя общая тенденция не вызывает особого удивления, поскольку в этом вся суть CoffeeScript, величина различия кажется необычной. Я подозреваю, что низкое размещение JavaScript может быть, по крайней мере частично, связано с массовым копированием файлов шаблонов JavaScript, а не с отражением разработки в самом JavaScript.

Clojure (# 7) — наиболее выразительный из вариантов Лиспа. Существует большое количество вариантов Лиспа, которые в целом оцениваются достаточно хорошо, более подробно описанные выше в разделе функционального языка.В этом контексте стоит отметить, что на первом месте был довольно популярный Clojure со средним значением LOC / commit 101, за ним следуют Racket (# 11) с 136 и Dylan (# 12) с 143.

Среди языков анализа данных R (№ 17) и Scilab (№ 19) являются наиболее выразительными. При среднем значении 193 LOC / фиксация для R это явный лучший результат. За R идут Scilab и Matlab (# 35) со средними значениями 225 и 445 соответственно.

Хотя го (№ 24) становится все более популярным, он не особенно выразителен. Мы постоянно слышим о новом использовании Go в различных стартапах, но по этому показателю он немного лучше Perl (№26) или Python (№27). Несмотря на это, он превосходит все языки первого уровня, поэтому тот, кто имеет только опыт работы с ними, наверняка заметит улучшение при использовании Go.

Что, если мы отсортируем по последовательности выразительности, а не по медиане?

В идеале язык должен быть:

• Достаточно легко понять, что подавляющее большинство разработчиков, использующих его, может быть очень продуктивным; и
• Одинаково выразительный почти во всей своей сфере полезности.

Чтобы измерить это, давайте посмотрим на межквартильный размах (IQR; расстояние между 25-м и 75-м процентилями) в качестве прокси для этих двух критериев и вместо этого ранжируем языки (увеличьте, щелкнув):

Здесь вы ищете высоту ящиков. Он начинается с малого с левой стороны, при этом CoffeeScript лучше всего работает на 23 строках и увеличивается справа, заканчивая Fortran фиксированного формата на 1854 строках.

Несколько новых идей, характерных для этого сюжета, прежде чем мы перейдем к их совместному рассмотрению:

• Как упоминалось ранее, но проиллюстрировано здесь иначе, непоследовательность и многословность соотносятся с , как и последовательность и выразительность.
• Языки первого уровня оказались намного сильнее, показав здесь , четыре из которых находятся в первой трети языков (Python на 11 месте, Objective-C на 13 месте, Perl на 15 и C # 17). Shell почти делает сокращение на # 19.Эти IQR варьируются от 90 до 167 LOC / коммит, что довольно большая разница даже среди лучших исполнителей.
• Следовательно, языков третьего уровня хуже, показав здесь , хотя они показали необычайно хорошие уровни выразительности. Они почти пропорциональны своей популяции: 5 из 15 находятся в верхней трети, а остальные также равномерно распределены по группам с умеренной и низкой консистенцией.
• Java демонстрирует самую высокую производительность среди «корпоративных» языков (C, C ++, Java) при рассмотрении обоих показателей.Java имеет почти такую ​​же выразительность, что и C ++ (оба при 823 LOC / commit), но гораздо более согласованны (IQR 277 против 476).
• CoffeeScript — №1 по согласованности, с разбросом IQR всего 23 LOC / фиксация по сравнению с даже Clojure №4 с 51 LOC / фиксация. К тому времени, когда мы добрались до Groovy # 8, мы упали до 68 LOC / фиксация. Другими словами, CoffeeScript невероятно согласован между доменами и разработчиками в своей выразительности.
• Особенно интересны выбросы — те, которые имеют необычно высокие или низкие медианы по сравнению с соседними языками.Если медиана выше, чем у соседей, то это необычно последовательный, но менее выразительный язык. И наоборот, если медиана ниже, чем у соседей, то язык необычно непоследователен (он же смещен вправо на этом графике из-за грубой корреляции между согласованностью и медианной выразительностью).
  • Языки первого уровня имеют тенденцию быть удивительно согласованными t, независимо от их выразительности. Почти во всех случаях их медианы выше, чем у их соседей, показывая общий сдвиг влево от ожидаемого положения. Это говорит о том, что основной характеристикой языка первого уровня является его предсказуемость, даже в большей степени, чем его продуктивность.
  • И наоборот, в большинстве случаев, когда языки выглядят смещенными вправо, это языки третьего уровня. Отсутствие предсказуемости часто мешало им даже достичь второго уровня.

Итак, какие языки являются лучшими по этим показателям?

Если вы выберете 10 лучших на основе ранжирования по медиане и IQR, затем пересечете их, и вот что останется.Медиана и IQR указаны сразу после имен:

.

• Augeas (48, 28): предметно-зависимые языки для файлов конфигурации
• Puppet (52, 65): Другой DSL для конфигурации
• REBOL (57, 47): язык, разработанный для распределенных вычислений.
• eC (75, 75): Ecere C, производная C с объектной ориентацией
• CoffeeScript (100, 23): язык более высокого уровня, транскомпилируемый в JavaScript
• Clojure (101, 51): диалект Лиспа для функционального параллельного программирования
• Vala (123, 61): объектно-ориентированный язык, используемый GNOME
• Haskell (127, 71): чисто функциональный, скомпилированный язык со строгой статической типизацией.

Снова глядя на прямоугольные диаграммы, я бы склонен был исключить eC на основании плохой работы восходящих усов на 90-м процентилях, что указывает на реальное отсутствие согласованности в четверти случаев (поскольку 75-й процентиль неплохо).Я бы также исключил Puppet и Augeas , потому что они DSL.

В сочетании с нашим рейтингом языков программирования RedMonk по популярности, единственными высоко выразительными универсальными языками в двух верхних уровнях популярности являются :

.

• Clojure
• CoffeeScript
• Haskell

Если вы подумываете об изучении нового языка, имеет смысл включить Clojure, CoffeeScript, и Haskell в свой список, исходя из выразительности и текущего использования в сообществах, которые, как мы выяснили, быть предсказуемым.

Ни один из языков первого уровня не попадает в топ-25 по обоим показателям, хотя пять из них попадают в рейтинг только по согласованности. Из языков первого уровня низкоуровневые, как правило, непоследовательны и чрезмерно многословны, тогда как языки более высокого уровня имеют промежуточную многословность и очень сильную согласованность. Наиболее согласованными языками являются Python, Objective-C, Perl, C # и оболочка, причем — это наличие Perl и оболочки, поддерживающих первоначальное утверждение, что выразительность имеет мало общего с удобочитаемостью или удобством сопровождения. Ruby — интересный язык, поскольку он нарушает «правила» выразительности и согласованности, присущие другим языкам более высокого уровня. Это может быть примером фреймворка (Rails), действительно популяризирующего язык, который в противном случае никогда бы не стал популярным.

Для проектов, требующих выразительного языка, где относительно легко нанять разработчиков, стоит серьезно подумать о Python. Из языков первого уровня лучше всего работают Python, Perl, Shell и Objective-C, и я считаю Python самым сильным из них для приложений общего назначения.На мой взгляд, имеет смысл использовать многоязычный подход к проектам, писать на настолько высоком уровне, насколько позволяют требования к производительности. К счастью, многие высокоуровневые языки, такие как Python, позволяют создавать модули, основанные на более производительных языках, таких как C. нужный.

Обновление (26.03.13) : Я почему-то пропустил Haskell в окончательных рекомендациях для языков второго уровня, хотя он был в первоначальном списке.Спасибо Чаду Шерреру за указание на это в комментариях.

Обновление (26.03.13): Я только что написал сообщение о прошедшем в последний день обсуждении и комментарии о том, что означает этот вид метрики и что из этого можно извлечь.

Обновление (26.03.13): Я написал новое сообщение, показывающее корреляцию моих данных с данными внешних опросов о том, какие языки, по мнению разработчиков, являются выразительными.