Нигилизма: Нигилизм | Понятия и категории

Этапы развития конституционного нигилизма в России | Рехачева

1. Batchis W. Constitutional nihilism: political science and the deconstruction of the judiciary / W. Batchis // Rutgers Journal of Law & Public Policy. – 2008. – Vol. 6, № 1. – Р. 1–34.

2. Ветренко И.А. Начало масштабной политической реформы в России: новый поворот в 2020 г. / И.А. Ветренко // Правоприменение. – 2020. – Т. 4, № 1. – С. 14–20.

3. Саноцкая Д.С. Конституционно-правовой механизм преодоления правового нигилизма в Российской Федерации / Д.С. Саноцкая. URL: http://conf.omua.ru/content/konstitucionno-pravovoy-mehanizm-preodoleniya-pravovogo-nigilizma-v-rossiyskoy-federacii (дата обращения: 12.05.2020).

4. Frankowski S. Legal Reform in Post-Communist Europe: The View from Within / S. Frankowski, P.B. Stefan. – Hague: Martinus Nijhoff Publ., 1995. – 483 p.

5. Lesňák S. Modernism and nihilism of the Constitution for the Earth / S. Lesňák // Ethics & Bioethics (in Central Europe). – 2019. – Vol. 9, iss. 1–2. – Р. 57–63. DOI: https://doi.org/10.2478/ebce-2019-0005.

6. O’Brien D.M. Judges on Judging: Views from the Bench / D.M. O’Brien. – USA: CQ Press, 2016. – 392 p.

7. Contiades X. Constitutions in Global Finance Crisis. A comparative analysis / X. Contiades. – London; New-York: Routlege, 2016. – 316 p.

8. Bell J.D. Bulgaria In Transition: Politics, Economics, Society, And Culture After Communism / J.D. Bell. – Colorado: Westview Press, 1998. – 360 p.

9. Нудненко Л.А. Конституционные права и свободы личности в контексте взаимодействия гражданского общества и правового государства / Л.А. Нуденко // Государство и право. – 2010. – № 12. – С. 93–102.

10. Бринчук М.М. Трудные времена экологического права / М.М. Бринчук. – URL: http://www.igpran. ru/public/publiconsite/Brinchuk.2010.pdf (дата обращения: 16.05.2020).

11. Федоренко К.Г. Правовой нигилизм: автореф. дис. … д-ра юрид. наук / К.Г. Федоренко. – Нижний Новгород, 2001. – 28 с.

12. Федоренко К.Г. Правовой̆ нигилизм: дис. … д-ра юрид. наук / К.Г. Федоренко. – Нижний Новгород: НГУ, 2001. – 173 с.

13. Тоторкулова М.М. Нигилизм в культуре современного российского общества: дис. … канд. социол. наук / М.М. Тоторкулова. – Ставрополь, 2002. – 159 с.

14. Цагов И.А. Социокультурные установки нигилизма в жизненных стратегиях россиян: дис. … кандидата социологических наук / И.А. Цагов. – Майкоп, 2017. – 160 с.

15. Философский энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1983. – 840 с.

16. Сафонов В.Г. Правовой нигилизм работников государственного аппарата и пути его преодоления: автореф. дис. … канд. юрид. наук / В.Г. Сафонов. – М., 2005. – 181 с.

17. Кабаненко М.С. Деформация конституционного правосознания / М.С. Кабаненко // Вестник Омского университета. Серия «Право». – 2013. – № 1 (34). – С. 14–19.

18. Бабурин С.Н. Революционная консолидация общества: отказ от государства, вопросы религии, гражданства и политических прав граждан в Конституции РСФСР 1918 года / С.Н. Бабурин // Вестник Омского университета. Серия «Право». – 2019. – Т. 16, № 1. – С. 16–28. – DOI: 10.25513/1990-5173.2019. 16(1).16-28.

19. Авдеев Д.А. Конституционализация правовой политики в современной России / Д.А. Авдеев // Правоприменение. – 2018. – Т. 2, № 4. – С. 25–29. – DOI: 10.24147/2542-1514.2018.2(4).25-29.

20. Князев С.Д. Стабильность Конституции и ее значение для современного российского конституционализма / С.Д. Князев // Конституционное и муниципальное право. – 2015. – № 1. – С. 4–12.

Анатомия нигилизма

Что стоит за его нигилизмом? И кто он сам, лишний человек в пасторальных пейзажах — или личность, необходимая для того, чтобы запустить время в безвременьи?

Ирландскому драматургу Брайену Фрилу близка русская классика, у него даже есть своеобразный чеховский сиквел — пьеса «После занавеса», в которой встречаются чеховские герои из «Трёх сестёр» и «Дяди Вани». С романом Тургенева он обошёлся нежно, ужав место действия до двух имений, Кирсановых и Базаровых, и сконцентрировав внимание на образе Евгения.

Первый выход Базарова (третья большая роль Виталия Гудкова, актёра «Первого театра», в «Красном факеле») эффектен, он появляется с задних рядов и триумфально шествует через весь зал. В глаза бросается, что это «другой» Базаров. Из немногословного, самоуверенного молодого человека в «длинном балахоне с кистями», всем своим видом показывающего, что авторитетов для него не существует, Баргман превратил своего героя в щёголя: тёмные очки, холёная бородка, трость… Выверенный до детали образ намекает на то, что нигилизм, всеотрицание — это элемент стиля Базарова, такой же, как усики или безупречные фалды сюртука. «

Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезёнка, сердце, лёгкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат», — декларирует герой Тургенева. Но за внешними конструкциями (игра в прятки за колбами — о том же) скрывается ранимое нутро жизнелюба и последнего романтика, который никогда себе в этом не сможет признаться.

Явление героя нарушает ход времени «дворянских гнёзд». Жизнь в имении Кирсановых, как озёрная вода или — пользуясь визуальной метафорой, придуманной сценографом Николаем Чернышёвым, — застывшая музыка. Сцена напоминает оркестровую яму: повсюду пюпитры, нотные листы, венские стулья, но ощущения, что вот-вот грянет оркестр, нет. Время остановилось, заилились берега, персонажи потеряли смысл и вкус жизни. Фактом своего ураганного появления, любви и смерти Базаров взрывает этот застоявшийся мирок и придаёт импульс жизни каждому герою.

«Отцы и сыновья» Александра Баргмана — спектакль стильный, сильный в деталях, сверхобаятельный. Он очаровывает роскошными костюмами, осмысленной сценографией, музыкальной палитрой, актёрскими работами: Владимир Лемешонок в роли Павла Петровича, alter ego самого Базарова, который произносит слово «какао» так, как будто важнее этого нет ничего на свете, восторженный Аркадий Кирсанов (Михаил Селезнёв), влюблёнными глазами глядящий на своего друга Евгения, «шуты гороховые» Павел Поляков и Георгий Болонев с разноцветными волосами и бирюзой в ухе — своими шуточками и фривольным прочтением Тургенева они разряжают атмосферу предчувствия грозы… Впрочем, и после грозы выходит солнце. Стремительно сгорев и нарушив привычные устои, Базаров даёт на это шанс. n

Александр БАРГМАН

Актёр театра и кино. Лауреат государственной премии Российской Федерации. Художественный руководитель «Такого Театра» и «Такого Фестиваля». Голос Джонни Деппа «за кадром». Режиссёр. В Новосибирске поставил спектакли «Карл и Анна» и «Наш городок» в ГДТ под руководством Сергея Афанасьева. «Отцы и сыновья» Брайена Фрила по мотивам романа Тургенева — первая работа режиссёра в «Красном факеле» и первая постановка пьесы в России.

---

Ирина Тимофеева, БезФормата 16 мая 2013

ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ПОДХОДОВ К ПОНИМАНИЮ ПРАВОВОГО НИГИЛИЗМА В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Аннотация:

Проблема правового нигилизма не имеет однозначного решения. В статье осуществлен анализ основных черт правового нигилизма, присущих данному феномену в контексте противоречивости во взглядах на понимание данного явления и на основе этого делаются выводы.

Образец цитирования:

Бурмистров С.В., (2018), ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ПОДХОДОВ К ПОНИМАНИЮ ПРАВОВОГО НИГИЛИЗМА В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ. Социально-политические науки, 5: 149-151.

Список литературы:

Васильев А.А. Консервативная правовая доктрина России: общетеоретические аспекты: монография. М., Юрлитинформ, 2012. С. 245.
Лушина Л.А. Нравственно-правовой нигилизм: генезис, сущность, формы: дисс. … канд.юрид.наук.- Н. Новгород, 2003. С.20.
Аксенова О.В. Правовой нигилизм: вопросы дефиниции // Вестник ТИСБИ. 2010. № 1. С. 36.

Балакин А.В. Правовой нигилизм в современной России // Молодой ученый. 2018. № 6 (192). С. 122-123.
Сокольская Л.В., Карельская-Зотова В.В. К проблеме изучения правового нигилизма в научной литературе // Право и образование. 2018. № 3. С. 22.
Ильин И.А. О сущности правосознания. М., 1993. С. 157.
Косенко Н.В., Шевченко М.В., Фролов Д.В. О возможном проявлении социального нигилизма россиян // В сборнике: Состояние и перспективы развития сельскохозяйственного машиностроения / Сборник статей 11-й международной научно-практической конференции в рамках 21-й международной агропромышленной выставки. 2018. С. 413-415.
Чернова Э.Р. Правовой нигилизм как проблема российского правосознания // Вестник экономики, права и социологии. 2018. № 1. С. 147.

Ключевые слова:

правовой нигилизм, общество, противоречия, правопонимание.

Нигилизм

 XPOHOC ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ ФОРУМ ХРОНОСА НОВОСТИ ХРОНОСА БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА ЭТНОНИМЫ РЕЛИГИИ МИРА СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ КАРТА САЙТА АВТОРЫ ХРОНОСА Родственные проекты: РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПРАВИТЕЛИ МИРА ВОЙНА 1812 ГОДА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ СЛАВЯНСТВО ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ АПСУАРА РУССКОЕ ПОЛЕ

Нигилизм Нигилизм (от лат. nihil — ничто) — термин, получивший распространение в России в 1860-х гг.; обозначал отрицание общественных ценностей, созданных человечеством, норм, принципов, традиций, полнейший скептицизм; направление среди русских разночинцев-щестидесятников, относившихся резко отрицательно к буржуазно-дворянским традициям и обычаям. НИГИЛИЗМ (от лат. nihil — ничто, ничего), идея тотального отрицания, форма самосознания значительной части русской интеллигенции 1860-х. Сформировавшись как слой безродный, бескорневой, лишенный понятия о настоящей духовной жизни, но наделенный безмерной интеллектуальной гордыней, интеллигенция стала главным разрушителем традиционных ценностей русской жизни. Нигилизм явился закономерным итогом отщепенства “образованного” слоя России от основ подлинно русского мировоззрения. При этом нравственное убожество нигилизма, отвергавшего религию, да и вообще всякую независимую этику и мораль (вот они — истоки “классового подхода к явлениям”), подменявшего моральные категории началами “пользы” и “удовольствия”, — ничто перед жутью его практического применения. Возрастая в лоне западничества, нигилизм воспринял в себя его худшие черты. Появившийся на исторической сцене разночинец (точнее сказать — “бесчинец”, лишенный традиционных сословных связей в жизни) придал явлению еще более дикие формы. Началась, но меткому выражению протоиерея Георгия Флоровского, “роковая болезнь — одичание умственной совести”. “Человеческая личность шире истины” — это безумное утверждение “народника” Н.К. Михайловского становится определяющим характер времени. Утрачивается сама потребность в Истине, теряется познавательное смирение перед действительностью, и в безбожной “свободе” человек являет собой жалкую картину средоточия разрушительных и гибельных страстей. Все было бы не столь ужасно, если бы вождями нигилизма остались люди, подобные Чернышевскому и Добролюбову: недоучившиеся семинаристы, разгневанные разночинцы и разочаровавшиеся поповичи (а оба кумира “передовой общественности” вышли из духовного сословия) не являли собой серьезной опасности. Убогость их мировоззрения и скудость творческих возможностей вскоре породили бы ответную реакцию (что, кстати, и случилось, когда в конце века интеллигенция ударилась в богоискательство). Но, к несчастью, дело этим не кончилось, и нигилизм стал страшным орудием в руках настоящих изуверов-фанатиков. Эти люди не строили никаких иллюзий. Они видели зло, всемерно потворствовали и сознательно служили ему. “Страсть к разрушению есть творческая страсть”, — слова Михаила Бакунина говорят сами за себя. Нужно зажечь мировой пожар, разрушить старый мир, а для этого все средства хороши. Русь расчетливо и цинично звали к топору, предполагая (весьма основательно, как показала история) в хаосе страшного русского бунта достичь своих богоборческих целей. Митрополит Иоанн (Снычев)

Философия в бессмысленной жизни: система нигилизма, сознания и реальности | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Есть много философских аргументов в пользу вывода о том, что жизнь имеет смысл. Следовательно, приводить доводы в пользу нигилизма (утверждение, что не только жизнь, но и вся реальность бессмысленны (ix)) — значит утверждать, что каждый аргумент в пользу смысла жизни содержит некоторую ошибку. Это амбициозное начинание, по-видимому, занимает центральное место в книге Джеймса Тартальи: как он прямо выражается, «нигилизм — это просто факт.'(19). В печати я поддержал один из аргументов в пользу смысла жизни, против которого открыто выступает Тарталья [1]. Но, хотя я не согласен с этим, по-видимому, центральным утверждением, я симпатизирую другой точке зрения, в отношении которой в этой книге приводится интригующий случай: что «управление пространством трансцендентности» является одной из центральных задач философии (183).

Полезное введение и открывающая глава резюмируют взгляды Тартальи и излагают его аргументы в пользу истинности нигилизма. Тарталья утверждает, что для того, чтобы сделать вывод о том, что жизнь имеет смысл, мы должны были бы дать не только причинное объяснение того, как появились люди, но и объяснение, которое также подтверждает приписывание цели человеческой жизни — телеологическое объяснение того, что мы здесь за .Необходимое объяснение в этих двух смыслах (каузальном и телеологическом) «скажет нам, почему мы существуем» и, таким образом, объяснило бы смысл жизни (2). Поскольку он считает, что такого убедительного объяснения нет, Тарталья приходит к выводу, что жизнь бессмысленна. Однако он заверяет нас, что наша неспособность осмыслить реальность и, следовательно, жизнь в целом не мешает нам осмыслить вещи в пределах этой реальности: мы можем объяснять и осмысливать вещи в определенных ограниченных пределах. контекст.Но беспочвенность этого контекста влечет за собой, «что наши доводы в конечном счете беспочвенны: они — причины, данные в рамках существования, которое само лишено разума»; короче говоря, «все имеет смысл, пока мы не заходим слишком далеко» (43).

В приложении к введению (12-19) Тарталья вкратце опровергает некоторые из существующих аргументов об обратном, за исключением того, с которым я согласен: выдвинутого Дэвидом Э. Купером (18-9) [2]. ] Он обещает полностью обсудить этот аргумент в главе 2 (18) и заявляет, что для него характерны «тонкие отличия» от его собственной позиции, которые, по его словам, «должны быть оценены, когда моя позиция обсуждается» (19). .Однако работы Купера больше не упоминаются.

Глава 2 представляет собой обзор «ошибочных» стратегий совладания с нигилизмом, включая идею трансцендентного смыслового контекста (который может рассматриваться как неявная ссылка на Купера), гуманизма и релятивизма. Хотя эта глава не является исчерпывающим обзором, она четко формулирует то, что, по мнению Тартальи, является неправильным во многих существующих попытках доказать, что жизнь имеет смысл. Он сравнивает жизнь с игрой в шахматы, а идею о том, что жизнь имеет значение, — с возможностью получить мат, который может мотивировать человека на ходы в игре.Однако нигилист считает, что «мат — это иллюзия» (43). Поэтому нам советуют вместо этого переориентировать наше внимание на сами действия, которые мы, возможно, раньше считали просто промежуточными целями. Обнаружив, что они фактически являются «единственными настоящими целями», мы должны ценить их «ради них самих» (43). Против обвинения в том, что нигилизм побуждает нас относиться к жизни менее серьезно, Тарталья утверждает, что «нет ничего вне жизни, к чему мы могли бы относиться более серьезно», чем сама эта бессмысленная жизнь (44).

Глава 3 защищает роль философского вопрошания (о смысле жизни и о том, как мы должны жить) в открытии «пространства трансцендентности». Принимая во внимание приведенный выше аргумент в пользу нигилизма, Тарталья заверяет читателя, что нигилизм совместим с идеей трансцендентности: он «просто утверждает, что не существует трансцендентного контекста значения ». (77). Глава 4 убедительно защищает трансцендентность на том основании, что «кажется, что сознание выходит за пределы мира объективных мыслей», поднимая «перспективу того, что реальность превосходит физическую вселенную» (85).Глава 5, «ключ к этой книге» (11), излагает «трансцендентную гипотезу» более подробно, опять же с особым упором на сознание. Он предполагает, что феномен сознания «должен быть отождествлен с чем-то в более широком контексте существования, чем мир, который он представляет»; это дает нам основание принять гипотезу, «что объективный, физический мир превосходит» (104). Здесь предложение Тартальи напоминает предложения экзистенциальных феноменологов, таких как ранний Хайдеггер, Карл Ясперс и Морис Мерло-Понти, которые пришли к выводу, что человеческое сознание (даже если мы признаем, что оно неизбежно воплощено) не может быть понято как чисто объективный, физический объект. или процесс в мире, поскольку это тот, благодаря которому для нас вообще существует значимый мир объектов.[3]

В главах 6 и 7 Тарталья применяет трансцендентную гипотезу для философского осмысления времени и универсалий, соответственно — оба из которых, по его мнению, предоставляют дополнительные философские пути к трансцендентности. В то время как время является частью объективного мира, «временная перспектива« сейчас »превосходит объективный мир» и «движущаяся концепция настоящего является результатом незаконного наложения трансцендентного« сейчас »на объективный порядок» (144). Точно так же «у нас есть точка зрения на объективный мир, которая предполагает универсалии, но универсалии не могут принадлежать объективному миру», поэтому мы можем заключить, что универсалии «являются искажением трансцендентного бытия» (161).Том завершается резюме, которое еще раз напоминает читателю, что трансцендентная гипотеза не несовместима с нигилизмом, потому что «нет причин, по которым трансцендентный контекст должен быть контекстом значения; это было бы лишним требованием »(170).

Аргумент Тартальи в пользу нигилизма основан на идее, что успешное объяснение смысла жизни должно быть как причинным, так и телеологическим. Но почему нам нужно что-то знать о происхождении человека или верить в то, что человеческая жизнь существует для какой-то цели, чтобы предполагать, что жизнь имеет смысл? Как указывает Лешек Колаковски, даже необязательно, чтобы придающие значение объяснения были правдой, как в случае с генеалогическими мифами или мифами о человеческом происхождении, которые сочетают в себе «истину» и «поэзию» в различных пропорциях, возможно, в той или иной степени. где миф полностью «ложен» с чисто фактической точки зрения.Но вопрос фактической истины кажется неуместным для функции таких мифологических объяснений, которые заключаются не только в предоставлении «интересной информации о генеалогии сообщества», но и в обеспечении «принципа легитимности», который придает «смысл продолжающемуся существованию сообщества — — значение определенное и находящееся, так сказать, в источнике бытия »[4]. Нет оснований полагать, что мифологические объяснения происхождения человечества в целом функционируют иначе. Если мифологические объяснения не обязательно должны быть буквально истинными, чтобы придать смысл жизни, почему мы должны настаивать на том, чтобы все объяснения смысла жизни были причинными и телеологическими по своей природе?

Как я уже упоминал в начале, успешный аргумент в пользу нигилизма будет означать, что все аргументы в пользу смысла жизни ошибочны.Я уже заметил, что Тарталья не может явно опровергнуть аргумент Купера в пользу этого вывода, но, на мой взгляд, он не может сделать этого и неявно. Купер утверждает, что нигилизм подорвет то, что Тарталья называет «социальным смыслом» (15) наших практик, и, в конце концов, станет невыносимым, потому что «деятельность, цель которой — способствовать чему-то, что само по себе оказывается бессмысленным, ретроспективно наследует эта бессмысленность »[5]. Мы действительно не могли бы продолжать жить, если бы опыт действительно был структурирован таким образом.Тот факт, что у большинства из нас она есть, предполагает, что она обычно не так структурирована. Отсутствие мата подорвало бы смысл ходов в шахматной игре, которые не имеют внутреннего значения, за которое их можно было бы ценить «ради самих себя». Их смысл как раз и заключается в их вкладе в возможность мат. Следовательно, учитывая, что игра продолжается, есть как логическая, так и психологическая потребность предположить, что жизнь имеет смысл, а нигилизм ложен. Неявный ответ Тартальи на эту цепочку рассуждений состоит в том, что мы просто воздерживаемся от слишком далеко зайти в вопросе о значении.Для того, чтобы жить нормальной жизнью, самое большее, что нам нужно, — это предположение, что «наши цели стоят того, пока мы ими занимаемся» (47). «Нигилизм говорит нам, что у жизни нет общей цели, но мы все равно можем действовать так, как если бы она была» (172). «Конечно, нам не нужно поднимать теоретический вопрос о том, что — если вообще — делает наши цели стоящими, чтобы предполагать их; мы делаем это без усилий, как только перестаем об этом думать »(47).

Очень странно встретить в книге по философии предложение, которое поощряет перестать думать .Но в этом суть скрытого ответа Тартальи Куперу. Нам потребуется дополнительное утверждение трансцендентной гипотезы, чтобы сделать вывод о том, что жизнь имеет смысл: нам также потребуется утверждение, что трансцендентный контекст является трансцендентным контекстом значения . В то время как Купер думает, что нам нужно это дополнительное утверждение, потому что, очевидно, жизнь (в целом) терпима и была бы невыносима без нее, Тарталья считает, что жизнь выносима даже без этого утверждения — до тех пор, пока мы перестанем думать об этом. .На мой взгляд, это не опровержение аргумента Купера. И несомненно, что философы, как и все люди, должны продвигать данную линию вопрошания настолько далеко, насколько это возможно, даже если потенциальные последствия могут быть сочтены нежелательными или тревожными. Хотя Тарталья прав, утверждая, что «вам не нужно трансцендентного смысла, если нигилизм морально нейтрален и является просто фактом», для опровержения нигилизма нужен только один веский аргумент в пользу смысла жизни. Тарталья не доказал, что этот аргумент является несостоятельным.

Однако может не иметь значения, что истинность нигилизма все еще под вопросом, потому что нигилизм не только «утомителен» (7), он также не обязателен для «ключа к этой книге» (11): проект Тартальи по установлению трансцендентная гипотеза. Эта гипотеза в лучшем случае совместима с нигилизмом. Это не влечет за собой и не следует из этого. Тарталья признает, что «существование трансцендентной реальности не влияет на истинность нигилизма» (145) и что «если реальность трансцендентна, то нигилизм может быть неправдой» (179).В свете этих уступок первая половина книги Тартальи кажется ненужной, если не несущественной для второй.

Что касается второй половины, в которой Тарталья защищает трансцендентную гипотезу: здесь я полностью согласен. Однако для этой защиты было бы полезно обратиться к Карлу Ясперсу, чей философский проект в этом отношении чрезвычайно близок к проекту Тартальи. Оба стремятся объяснить значение научного исследования и человеческого существования в свете трансцендентности, все три из которых являются формами «окружающего» Ясперса.Заявление Тартальи о том, что опыт не является частью объективного мира, описываемого наукой, и его точка зрения о том, что «опыт и объективный мир являются частями интерпретации трансцендентной реальности» (122, 176), созвучны трехчастной системе Ясперса. Ясперс, который последовательно выступал против догматических религиозных и суеверных истолкований трансцендентности в пользу «философской веры», соглашался с тем, что «как только трансцендентность отделена от религиозного смысла, ее философский потенциал высвобождается.'(171). [6] Тарталья разделяет философскую цель Ясперса — провести курс между полным отрицанием трансцендентности и кажущимся подтверждением ее, но с заполнением пространства объективными (религиозными или суеверными) реальностями (180). Он разделяет видение Ясперса задачи философии «заботиться о пространстве трансцендентности» (183), которое, по Ясперсу, передается как факел от одного философского поколения к другому, иногда только как «мерцающая искра», до следующего поколения. великий мыслитель может снова зажечь его в более яркое пламя.[7] Тарталья нашел бы у Ясперса многое, что помогло бы сформировать этот ключ к его книге.

Неустановленное сходство между целями Тартальи и Ясперса указывает этому читателю, что концепция невыразимости была бы более подходящим компаньоном для трансцендентной гипотезы, чем нигилизм. Сам аргумент, который Тарталья не может опровергнуть, заключает, что контекст смысла существует, но что это, как он правильно заявляет, «невыразимая тайна, которая обеспечивает меру человеческого существования — нечто, что« за пределами »человеческого, но все же близкое к нему. ‘(18-19).Если Купер временами сопротивляется языку «трансцендентности», то это делается для того, чтобы препятствовать бессвязному неверному истолкованию его «невыразимой тайны» как кантовского ноуменального царства, космоса или бога, который «выходит за пределы» человеческого мира аналогичным образом. внеземные существа, которых воображает Тарталья (49). [8] Такая концепция сделала бы результирующее объяснение смысла жизни круговым, потому что оно объяснило бы жизнь в терминах некоторых самых понятий и значений, которыми сама эта жизнь наделена, или (в случае пришельцев Тартальи) в терминах того, что есть «такая же часть физической вселенной, как и мы» (49).Учитывая фальшь нигилизма, требуется объяснение смысла жизни, которое избегает этой замкнутости. Такое объяснение обеспечивается обращением Купера к концепции невыразимости, которая придает смысл жизни именно посредством ссылки на определенно бессодержательный контекст смысла, лежащий за пределами самой жизни (хотя и близкой к ней). Совместимый (подобно нигилизму) с трансцендентной гипотезой, апелляция к невыразимости объясняет смысл жизни в терминах трансцендентного смыслового контекста, но не каузального или телеологического, который сделал бы объяснение круговым.Это обеспечило бы все, что Тарталья требует от нигилизма, без необоснованного и несостоятельного вывода о том, что жизнь, а следовательно, и практики и проекты, которые ей способствуют, бессмысленны.

Этот читатель обнаружил, что неортодоксальная практика ссылки на концевые сноски с использованием надстрочных и подстрочных якорей, в зависимости от содержания примечаний, иногда отвлекает от плавности самого текста. В целом книга Тартальи является интригующим вкладом в продолжающуюся философскую дискуссию о смысле (или бессмысленности) жизни и написана в ясном и увлекательном стиле.

---

[1] Гай Беннетт-Хантер, Невыразимость и религиозный опыт (Routledge, 2014), гл. 2.

[2] Дэвид Э. Купер, «Жизнь и смысл», Ratio 18 (2005): 125–37, на 128; Мера вещей: гуманизм, смирение и тайна (Clarendon Press, 2002).

[3] См., Например, Морис Мерло-Понти, Феноменология восприятия , пер. К. Смит (Routledge, 2002), 105.

[4] Лешек Колаковски, «Кончина исторического человека», в Счастлив ли Бог? Избранные эссе (Penguin, 2012), 264-276, на 264.

[5] Купер, «Жизнь и смысл», 128.

[6] Карл Ясперс, Философская вера и откровение , пер. Э. Б. Эштон (Коллинз, 1967), 340; Беннетт-Хантер, Невыразимость и религиозный опыт , гл. 5.

[7] Причина и существование: Пять лекций , пер. У. Эрл (Рутледж и Кеган Пол, 1956), 141.

[8] Купер, «Жизнь и смысл», 133-4.

Как я вижу: угроза экологического нигилизма — Новости — телеграмма.com

Полтора века назад философ Фридрих Ницше начал свой крестовый поход против угрозы нигилизма. Нигилизм (буквально «ничто-изм») — это термин, придуманный писателем Иваном Тургеневым для описания верований фанатичной русской молодежи, которая, начиная с 1860-х годов, выступая против веков деспотизма, которые пережила их страна, отвергала все заповеди цивилизации и морали в их решимости разрушить существующий порядок. Их движение породило жестокий анархизм, а также кровавый фанатизм основателя советского коммунизма Владимира Ленина.

Хотя Ницше презирал анархистов и социалистов своего времени, он считал их движения симптомом более глубокой болезни, растущей в пределах западной цивилизации: веры, проистекающей из упадка библейской веры и ее замены бесцельной «стадной моралью», которая человеческая жизнь не имеет серьезного смысла, цели или достоинства. Он опасался, что будущее может характеризоваться правлением «последнего человека», у которого нет цели в жизни, кроме комфортного самосохранения — ничего, что действительно отличает его от других животных или возвышает над ними.

Я сожалею, что нигилизм, которого опасался Ницше, иллюстрируется редакционной статьей T и G от 3 мая «Земля дышит легче в мире без нас». Вторя экстремистским заявлениям австралийского профессора философии Алана Вейсмана в его книге «Мир без нас», в которой говорится, насколько лучше была бы земля, если бы не было людей, которые могли бы ее испортить, редакционная статья, вместо того, чтобы оплакивать сотни Из тысяч смертей, уже вызванных коронавирусом (смертей, сразу же вызванных неспособностью дышать), его влияние на снижение человеческой активности (и, следовательно, загрязнения воздуха) провозглашается «захватывающим и захватывающим дух» (sic).Это нигилизм в чистом виде. Он возвышает предполагаемое благо «нашей» планеты над благом реальных людей.

Такое отношение противоречит самым фундаментальным принципам западной цивилизации, как они видны в Библии, в философской традиции и в трудах американских основателей. В Бытие Адаму и Еве и их преемнику Ною дано владычество над землей — а не наоборот — подчиняется только суверенитету Бога. Авторы Декларации независимости провозгласили, что все люди — не все животные или все формы жизни — по своей природе принципиально равны и имеют определенные неотъемлемые права, обеспечение которых является долгом правительства.Наша Конституция начинается с фразы «Мы, люди», а не «Мы, животные и овощи». Авраам Линкольн аналогичным образом определил принципы нашего политического режима как правления народа, им и для людей (а не баклажанов).

Праздновать бездействие человека, вызванное ужасной болезнью, как если бы оно было каким-то образом полезно для тех людей, которые выживают, потому что оно избавляет нас от иногда нежелательных последствий индустриализации, — значит игнорировать все преимущества научно обоснованной промышленности за последние 250 лет, начиная с радикального увеличения средней продолжительности жизни человека во всем мире в результате значительного повышения продуктивности сельского хозяйства и медицинских открытий, которые вылечили болезни, которые когда-то опустошили земной шар, такие как малярия, туберкулез и полиомиелит, и снизили смертность от рака и болезней сердца .(Наука также наверняка предотвратит то, что нынешняя эпидемия приведет к чему-либо, подобному числу погибших от пандемии 1918-20 гг.).

Благодаря экспоненциальному росту мирового благосостояния, получаемого от технологий, не только миллиарды людей пользуются значительно большей личной свободой (возможность жить в комфортабельных частных домах, иметь возможность передвигаться на самолетах, поездах и автомобилях на короткие и короткие дистанции). большие расстояния и быстрое общение с людьми во всем мире), но многие страны могут предоставить бесплатное всеобщее начальное и среднее образование, причем десятки или сотни миллионов также получают послесреднее образование.В авангарде этих достижений были Соединенные Штаты, которые значительно расширили возможности для иммигрантов со всего мира (например, моей жены, моих отцов, бабушек и дедушек), чтобы они могли наслаждаться и передавать своим детям возможность получать удовольствие от комфортной жизни. -классовая жизнь, а также личные и политические свободы, которые были недоступны для них в других частях мира.

Несомненно, современная промышленность производит определенные нежелательные побочные продукты в виде загрязнения воздуха и воды и (возможно) изменения климата.Но благодаря изобретательности человека уровень загрязнения в Америке и других свободных развитых странах за последнее столетие значительно снизился. (Конечно, Китай, Россия и Индия сильно отстают от нас в этом отношении, во многом благодаря десятилетиям деспотического правления в первых двух и правления социализма в последнем до 1990 г., но при правильном применении наших научных и технологических достижений. методы, которые они могут в конечном итоге догнать). И нет никаких причин, как заметил выдающийся шведский эколог Бьорн Ломборг (который читал лекции в WPI несколько лет назад), почему проблему изменения климата (если таковая имеется) нельзя решить аналогичным образом без радикальных, антижизненных методов. поддерживаемые сегодняшними фанатиками «первопроходцы земли».

Самая глубокая проблема, с которой сегодня сталкивается цивилизация, — это не загрязнение окружающей среды, а духовное загрязнение в форме нигилизма. С упадком религиозной веры (или ее превращением, иногда, в средство экологического нигилизма), наряду с упадком серьезного гуманитарного образования (включающего изучение классических произведений философии, истории и литературы) в пользу распространения Политическая обработка, начиная с начальной школы, привела к повсеместной утрате чувства серьезного смысла или цели человеческой жизни.Примером этой потери является стремительное снижение рождаемости (значительно ниже уровня воспроизводства) в таких западных странах, как Италия: подобно последним людям Ницше, «постмодернистские» люди гораздо больше заинтересованы в немедленных, тривиальных удовольствиях, чем в жизни ради будущего (скажем, воспитанием детей). В Америке это также находит свое отражение в снижении признательности за замечательные традиции и принципы нашей страны (свидетельством тому является отрицание Бараком Обамой во время президентской кампании 2008 года, что Америка является более исключительной, чем любая другая нация, или «тур извинений», который он при вступлении в должность обязались признать наши прошлые «грехи» — как если бы люди мира не были в долгу перед американцами за то, что освободили их от нацистской и коммунистической тирании и делились результатами наших научных исследований, включая « Зеленая революция »с ними).

Воспользуется случай тока, ужасающая чумы не только к самостоятельным изолятам, но коллективно отметить достижение американской науки, плод нашей свободы и преданность многих людей и тяжелую работу, и политическую систему, которая позволяет и вдохновляет их, а не уступает нигилизму.

Дэвид Льюис Шефер — профессор политологии Колледжа Святого Креста

Платон, Ницше, Исайя Берлин и утопическое мышление

• 1 Ф.Вольпи 2004, стр. 55.
• 2 См. C. H. Zuckert 1996, p. 21. Ницше утверждает, что Платон — «великий Калиостро»: «помните, как (…)
• 3 N. F., Herbst, 1887 bis März 1888 , 11 (99); Записки из поздних тетрадей , стр. 219.
• 4 N. F. Anfang 1888 bis Anfang Januar 1889, Frühjahr 1888, 14 (153), KGW VIII-3, 128.
• 5 Н.F. Herbst 1887 bis März 1888, Herbst 1887 , 9 (60), KGW VIII-2.30.
• 6 N. F. Anfang 1888 bis Anfang Januar 1889, Frühjahr 1888, 14 (134), KGW VIII-3.109.

1В «Истории ошибки» или «Как мир, наконец, превратился в басню», знаменитой главе книги Ницше «Сумерки идолов », у нас есть наброски настоящего компендиума нигилизма, как было заявлено весьма высоко. авторизованные переводчики.1 В шести этапах, которые Ницше описывает как историю и окончательное преодоление нигилизма, мы обнаруживаем, что имя Платона явно цитируется дважды: «истинный мир» на первом этапе — это своего рода пересказ, эквивалентный высказыванию «Я, Платон, есть истина». ». И на пятой фазе, когда идея истинного мира опровергнута и упразднена, Ницше еще раз упоминает Платона, рассказывая нам о своем «смущенном румянце» и таким образом обвиняя его в том, что он создал метафизику умопостигаемого мира как вымышленную историю обмануть человечество.2 Но еще раз, в преодолении нигилизма, описанном в шестой фазе, Платон также косвенно упоминается, когда Ницше, кажется, вспоминает аллегорию пещеры. Новое начало объявляется под изображением «момента кратчайшей тени», что означает устранение дихотомии истинного и видимого мира, когда правление Заратустры вот-вот начнется. Мы можем понять, что, в конце концов, Ницше прав, представляя свою философию как «перевернутый платонизм». В истории нигилизма, написанной Ницше в этой главе, мы можем выделить два момента по отношению к платонизму.Первая из этих двух фаз — это созданный самим Платоном метафизический образ мышления, построенный на трех категориях цели: единство или тотальность и бытие или истина. С помощью этих категорий метафизика «внесла ценность в мир», как говорит Ницше3 в очень известном фрагменте своей книги Notebooks , и нигилизм возникает как следствие дискредитации этих категорий, когда мы не можем на них полагаться. больше, и мы извлекаем из них ценность, и тогда мир становится бесполезным.Метафизическое разделение мира на понятный или истинный мир и чувственный или кажущийся мир дискредитирует этот мир4 и, следовательно, имеет нигилистические последствия для европейской культуры: неверие в существование такого истинного мира порождает нигилизм, потому что « нигилист — это человек, который судит о мире таким, какой он есть, и о мире, каким он должен быть, что его не существует »5. Изобретение истинного мира предназначено для клеветы на этот мир и его связь с нигилизмом очевидна, потому что Ницше утверждает, что с таким уходом от реальности философы протягивают руки к ничто.6

• 7 М. Хайдеггер, Ницше , пер. Дж. Л. Вермал 2000, т. I, стр. 196.
• 8 М. Хайдеггер, Ницше , пер. Дж. Л. Вермал 2000, т. II, стр. 81.

2 Тем не менее, я не собираюсь сейчас касаться этих характерных категорий нигилизма. Я думаю, что мы можем выделить вторую фазу платонизма на пути к нигилизму, когда вера в разумный мир исчезла из европейской мысли.Как указывает Хайдеггер, комментируя эту знаменитую главу, недостаточно исключить постижимый мир как истинный мир, потому что пустое пространство этого мира остается чем-то, нависшим над этим миром и осуждающим его, и раскол между двумя мирами в одном метафизическая конструкция все еще остается платонизмом. 7 Когда предыдущие ценности были устранены вместе с умопостигаемым миром, которым они поддерживались, также возможно сохранить свое место и занять его, как говорит Хайдеггер, новыми идеалами.8 Мы можем говорить о тонком выживании платонизма после того, как будет оставлен метафизический мир запредельного. Это моя главная забота в моем выступлении — онтология ценности, которая выживает на последних фазах исторического развития нигилизма, когда старые верования в метафизический мир уже остались позади.

• 9 Э. Финк, Философия Ницше , пер. Дж. Рихтер 2003, стр. 134.
• 10 Н.Ф. Хербст 1885 — Хербст 1886, 2 (165), KGW VIII-1, 146, Записи из поздних тетрадей, стр. 93.
• 11 Н.Ф. Ноябрь 1887 г. — Мэрц 1888 г., (11 (148), VIII-2, 311-312.
• 12 Там же. 11 (148).

3 На пятой фазе, после упразднения Платонической Идеи и Постижимого мира, остается задача освободить само бытие от моральной онтологии или онтологической морали, как писал Э.Финк назвал это 9. Это промежуточный период между несовершенным (ср. N.F. Herbst 1887, 10 (42)) и совершенным нигилизмом; это было время Ницше и, вероятно, все еще наше время, переходный период, когда мы стали свидетелями попытки заменить старые ценности платонизма и христианства новыми идеалами. «Утилитаризм (социализм, демократизм), — говорит Ницше 10, — критикует истоки моральных ценностей, но верит в них так же, как и христианин». «Загробное существование абсолютно необходимо, если мы хотим поддержать веру в мораль».Основная цель моего выступления — осветить эту моральную онтологию, которая выживает после того, как «санкционирующий Бог ушел» (2 (165)), по словам Ницше. Я пытаюсь исследовать то, как платонизм определяет способ мышления в онтологии ценностей, который остается после устранения метафизики, которая представляла наш мир как видимый мир. Я имею в виду утопическое мышление. Ницше говорит, что «наступает время, когда мы должны платить за то, что мы были христианами в течение двух тысяч лет», но с противоположными оценками, которые возникают, когда старая платоновская метафизика остается позади, все еще пытаются, говорит Ницше 11, своего рода «Земное решение», «но в том же смысле, что окончательное торжество истины, любви, справедливости: социализм, равенство людей».Этими словами Ницше, кажется, намекает на утопическое мышление, как если бы эта школа мысли могла унаследовать сущностный «моральный идеал», когда-то освобожденный от его потустороннего. «Человек продолжает верить в добро и зло таким образом, — продолжает Ницше, — что он чувствует победу добра и уничтожение зла как задачу …». Что самое важное, мы находим в новых путях. мышления своего рода развитие старых верований, когда «кто-то даже пытается держаться запредельного» таким образом, чтобы это могло дать метафизическое утешение, и «даже пытается прочесть из того, что происходит, божественное руководство в старых стиль».12 Этот перевод старой моральной онтологии в новые утопические категории, возможно, осуществляется в переходный период между моментом неизвестности и периодом ясности, когда совершенный нигилизм не оставит места для этих надежд и приведет к окончательному преодолению нигилизма. .

• 13 N.F., Ende 1886-Frühjahr 1886, 7 (54), KGW, VIII-1, 320, Writings from the Late Notebooks, p. 138.

4 Утопическое мышление можно было бы рассматривать как замену старой дихотомии между видимым и истинным миром, земное решение, как его называет Ницше, но, по его мнению, это неудобное решение, потому что «весь идеализм человечества до сих пор находится на грани падения в нигилизм, в веру в абсолютную бесполезность (то есть бессмысленность) », так что« уничтожение идеалов — это новая пустыня », которую нам придется пересечь.13 Моя текущая забота, говоря о Platon aujourd’hui , состоит в том, чтобы увидеть, действительно ли Платон вовлечен в конституцию утопического образа мышления, онтологию ценности, которую он предполагает, и прием, который он получил у современных критиков, таких как Исайя. Берлин, которые проповедовали плюрализм ценностей. Я займусь этими тремя вопросами.

• 14 Я цитирую книгу Канта Critique of Pure Reason из английского перевода Н.Кемп Смит 1929.

5 Утопический характер философии Платона мы видели в ходе его историографии по-разному. Республика интерпретировалась в этом свете, по крайней мере, со времен Канта Критика чистого разума , который заложил основу для утопической интерпретации Платоновского проекта идеального государства, изложенного в этой работе, защищая полезность и нормативную обоснованность того, что модель такого рода может предоставить практическую пользу.Кант думал, что мы можем «понять его лучше, чем он понимал самого себя» 14 (CPR, B 370), и он истолковал теорию идей Платона как свидетельство того, что «наша способность познания ощущает гораздо более высокую потребность, чем простое объяснение внешнего вида в соответствии с к синтетическому единству »(CPR, B 371). Обоснованность попытки Платона была принята Кантом, потому что он принимал идеи, и, например, идею добродетели, как архетип, ценность которого не умаляется тем фактом, что «никто из нас никогда не будет действовать адекватным образом. к тому, что содержится в чистой идее добродетели »(CPR, B 372).«Ибо только с помощью этой идеи, — говорит Кант, — возможно любое суждение относительно моральной ценности или ее противоположности; и поэтому он служит незаменимой основой для любого подхода к нравственному совершенствованию ». В явном упоминании о Republic Кант считает, что проект Платона не следует рассматривать «как« предположительно провидческое совершенство, которое может существовать только в мозгу праздного мыслителя », ни« откладывать его в сторону как бесполезный для очень жалких и несчастных ». вредный предлог невыполнимости »(B 372-3).Обоснованность политического подхода Платона не следует осуждать «вульгарным обращением к так называемому неблагоприятному опыту». «Совершенное государство», как установлено Платоном в «Республика », «действительно может никогда не возникнуть; тем не менее, это не влияет на правомерность идеи, которая для того, чтобы приблизить правовую организацию человечества к ее максимально возможному совершенству, выдвигает этот максимум как архетип »(CPR, B374).

• 15 г.В. Ф. Гегель , Лекции по истории философии , пер. Э. С. Холдейн и Ф. Х. Симсон, Ло (…)

6 Излишне говорить, что не все интерпретаторы приняли интерпретацию Канта, и не намного позже Гегель предложил совершенно иную интерпретацию Платона Republic , потому что для него Платон был «не из тех, кто балуется абстрактными теориями и принципами», но «разум, который распознал и представил истину …, истина мира, в котором он жил, истина единого духа, который жил в нем, как и в Греции ». Это означает, что для него Республика не является химерой и даже, как это было для Канта, действительным архетипом или чем-то, чего никогда не достичь на земле, а скорее репрезентацией «греческой морали в соответствии с ее сущностным модулем», ибо это, как говорит Гегель, «греческая государственная жизнь, которая составляет истинное содержание Платонической республики» 15.

• 16 К.Поппер [1945] 971, стр. 158.
• 17 О Штраусе и утопическом характере Республики , М. Вегетти 2000, стр. 111 сл., М. Вегетти 2010, (…)
• 18 Л. Штраус, стр. 127.
• 19 Там же ., Стр. 129.
• 20 Там же ., Стр. 138.
• 21 См. F. Nietzsche, N-F. Зима 1869-70-Фрюхьяр 1870, 3 (94), KGW, III-3, 85.

7 Тем не менее, во второй половине двадцатого века обсуждение утопического характера Платона Республика усилилось из-за нападок на Платона со стороны работы Поппера Открытое общество и его враги . Как известно, Поппер обвинял Платона в том, что он был одним из важнейших семян современного тоталитаризма. В этой работе и в Бедность историзма он описал проект Платона в Республике как одну из «социальной утопической инженерии», в противоположность «социальной частичной инженерии», которая была единственным подходом, который он считал методологически обоснованным и рациональным. в то время как «утопическая инженерия», приписываемая Платону, по его мнению, «привела только к использованию насилия вместо разума».16 Поскольку Поппер обвинил Платона в предложении утопического проекта тоталитарного характера, многие защитники Платона отрицали, что Платон Республика может считаться утопией. Лео Штраус, например, 17 не принимал идеального состояния платоновского государства: справедливый город — это не идея, как сама справедливость, и «тем более идеал». Это могло быть, по его мнению, только в силу того, что оно было вычислено с учетом самого правосудия, с одной стороны, и слишком человечного человека, с другой.Этими словами Штраус мог создать впечатление, что он думает, что справедливый город для Платона — это своего рода компромисс между идеалом и человеческими условиями, как желательный план, который должен быть реализован на практике. Но для Штрауса справедливый город Республики даже невозможен или нежелателен. Если сначала нам скажут, что справедливый город возникнет, если философы станут королями, мы наконец поймем, что это будет невозможно, если они не изгонят из города детей и всех старше десяти лет, чтобы убедиться, что их подданные не будут испорчены старым традиционным образом жизни.«Тогда, — заключает Штраус 18, — справедливый город невозможен, потому что он против природы. Прекращение зла противно природе ». Вспоминая знаменитый отрывок из Theaetetus (176a), Штраус цитирует изречение Платона о том, что «всегда должно быть что-то противоположное добру и что зло обязательно блуждает по смертной природе и местности здесь». И, с точки зрения Штрауса, утопия — это вера в то, что прекращение зла возможно, 19 но Платон всерьез не верит в эту возможность, поэтому Республика даже не «выявит наилучший из возможных режимов», а скорее природа политические вещи ».20 Это, конечно, равносильно утверждению, что Платон не верит в утопию и что справедливый город, изображенный в произведении, является просто ироничным предложением, призванным показать «основные границы» и «природу города». Я хотел бы напомнить мнение Ницше в «Рассвет » о том, что Платон «остался с репутацией фантаста и утописта», потому что успех ускользнул от него. Но он трижды пытался поселиться на Сицилии, чтобы определять обычаи и регулировать повседневный образ жизни каждого (ср.§496). Таким образом, мы можем быть уверены, что для Ницше Платон был идеалистом, как и многие философы, для которых «существование невыносимо без утопии» 21, и что, с его точки зрения, проект справедливого города был возможен и желателен для Платона.

• 22 К. Мангейм 1954, стр. 173.
• 23 P. Ricoeur, в G.H. Taylor (comp.) 1989, p. 295.

8 Тем не менее, несмотря на многие высказываемые мнения относительно утопизма Платона, я хотел бы поднять вопрос, в чем состоит утопическое мышление и можем ли мы приписать Платону онтологию ценностей, которую мы находим в утопиях, как наследие современности. мысли, когда уже отброшено метафизическое разделение умопостигаемого и чувственного мира.Во-первых, трудно прийти к единому мнению о том, что такое утопическая мысль на самом деле. Термин утопия впервые был использован Томасом Мором в его известной работе под названием Utopia и впервые опубликован в 1516 году. Я считаю, что само это слово отсылает нас к важной характеристике этой концепции, о которой я хотел бы поразмышлять. настоящий повод. Утопия происходит от или , нет, и topos , место, поэтому это будет означать «нет места». Другие получили словоформа eu topia , и тогда основное значение будет заключаться не в государстве, нигде не существующем, а в идеальном городе.В любом случае любопытно отметить, что Мор не согласился с предложением Буде назвать свой остров «Аудепотия», что означало бы остров «нигде», возможно, подчеркивая его невозможность или его характер как образца вне времени. В классическом определении этой концепции, данном Мангеймом в его работе «Идеология и утопия », он говорит, что «состояние ума является утопическим, когда оно несовместимо с состоянием реальности, в котором оно возникает», и это несоответствие всегда очевидно в тот факт, что такое состояние ума в опыте, в мыслях и на практике ориентировано на объекты, которых не существует в реальной ситуации ».22 Тем не менее, в своей типологии утопического менталитета Мангейм не упоминает Платона, вероятно потому, что, как напоминает нам П. Рикер, 23 одной из существенных черт его концепции утопии было то, что она должна отражать требования социально угнетенного класса. . Тем не менее, оставляя в стороне политическое содержание концепции, я бы сказал, что проект Платона можно было бы классифицировать как утопический с точки зрения, рассматриваемой в его определении, что он представляет собой образ мышления, выходящий за пределы реальности, и, во-вторых, учитывая его политические предложения, потому что это разрушило бы существующий порядок вещей.

9 Обратимся к платоническому тексту. В республике Сократ описывает три волны, которые угрожают смести его прочь. Эти волны парадокса могут смыть нас, говорит Сократ (473c), «волнами смеха и презрения» (перевод Шори). Три из них эквивалентны тому, что мы могли бы назвать утопическим содержанием предложения Платона. Прежде всего, он ссылается на необходимость предписать, что хранительницы и женщины-хранительницы должны иметь все свои дела вместе (457c).Вторая волна относится к сообществу женщин и детей, предписанному для опекунов (457d), но худшая волна, по мнению Сократа, — это сочетание политической власти и философского интеллекта, которое предлагается в образе королей-философов как единственное способ добиться прекращения зла для наших государств (473d). Платон прекрасно осознает нелепый характер своих трех предложений, поскольку они противоречат общему мнению ( parà dóxan ) его современников.

10 Это утопическое содержание, если его можно так назвать, порождает характерную инверсию реальности, обычную для утопий. Но вопрос заключается в типе метафизического механизма, который делает это возможным как способ мышления, потому что онтология ценности, возникающая из утопии, зависит от этого. Когда мы изучали природу идеальной справедливости, — говорит Сократ (472c4), — и совершенно справедливого человека, все исследования проводились ради парадигмы.Что означает это слово в республике ? Прежде всего, надо сказать, что он носит правдивый и нормативный характер. Это становится очевидным, когда Сократ сравнивает хранителя с художником. Законодатель, подобно художнику, должен иметь в своей душе этот узор или parádeigma (484c9) и устремлять свой взор на него как на «абсолютную истину», чтобы «утвердить в этом мире законы прекрасного, прекрасного. справедливое и доброе »(484d). Во-вторых, и я думаю, что это очень важно для онтологии ценности, которая проистекает из нее, парадигма имеет реальность, действительность которой не зависит от ее существования и даже от ее возможности в мире опыта.В другом упоминании художника Платон говорит, что он не был бы менее хорошим художником, если бы, изобразив образец идеально красивого человека, «не смог бы доказать, что такой человек действительно может существовать» (472d), точно так же, как нормативная ценность его политического предложения не уменьшается, если он не может доказать, что государство может управляться в соответствии с ним (472e).

• 24 Для M.F. Burnyeat 1992, стр. 177, например, парадигма не является платонической формой. М. Иснарди Родитель (…)

11Платон не хочет сказать, что его предложение может быть «высмеяно как высказывание столь же бесполезных вещей, как и мечты» (499c). Проект справедливого города, признает Сократ, «не может быть реализован на деле, как сказано на словах» (473а), но, как говорится о справедливом человеке, было бы достаточно, если бы «он приблизился к нему настолько, насколько возможно и принимает от этого больше, чем другие »(472c).Но ясно то, что обоснованность парадигмы не уменьшится, если город, который был описан, «не может быть найден нигде на земле» (592a11-b1). Томас Мор, как мы знаем из его писем к Erasmus , дал своей работе предварительное название Nusquama, вероятно (это было предложено П. Савадой), потому что он читал перевод Фичино этого оудмоû (нигде), только что процитированного как nusquam в его переводе Платона Республика . Во всяком случае, этими словами Платон очень близко подходит к современному понятию утопии.В-третьих, как в определении утопии Мангеймом, концепция парадигмы Платона носит трансцендентный характер. Сократ называет этот образец «небесной моделью» (τῷ θείῳ παραδείγµατι χρώµενοι ζωγράφοι, 500e), которую должны созерцать художники, которые должны проследить очертания справедливого города. В другом случае он заявляет, что философ, увидев само Добро, будет использовать его «как образец для правильного упорядочивания государства, граждан и самих себя» (540a9), поэтому parádeigma имеет явный трансцендентный характер, что подчеркивается, когда Сократ, наконец, говорит в конце девятой книги, что существует образец справедливости, который они описали «накопленным на небесах для того, кто желает созерцать его и таким образом созерцает, чтобы конституировать себя его гражданином» (592b), потому что «не имеет значения, существует ли он сейчас или когда-нибудь возникнет».Платоники обсуждали24, имеет ли этот образец сам по себе идеальный характер или это своего рода философское подражание идеальным формам, которое установлено для того, чтобы организовать эмпирическую реальность, которая никогда не будет полностью соответствовать ей. Сократ просто говорит, что «они пытаются на словах создать образец хорошего государства» (472d-e). В любом случае, является ли образец идеей Платона или, что более скромно, планом совершенного государства, вдохновленным идеями Платона, я считаю, что при таком способе мышления у нас есть философия ценности, которая лежит в основе утопии, потому что здесь, действительно, нормативная валидность понимается как истина, не зависящая от эмпирической реальности.С метафизической точки зрения, в терминах Ницше, мы могли бы сказать, что Платон помещает ценность в сферу бытия и устанавливает ее сущность независимо от фактического существования вещей.

• 25 ср. Н.Ф. Ende 1886-Frühjahr 1887, 7 (2), KGW, VIII-1, 261.
• 26 См. Параграф 6 «Разума в философии», Сумерки идолов , KGW VI-3,72.
• 27 Н.Ф. Ende 1886-Frühjahr 1887, 7 (2), KGW, VIII-1, 261.
• 28 P. Ricoeur, в G.H. Taylor (comp.) 1989, p. 318.
• 29 См. «Ценность истины и заблуждения» в N.F. Ende 1886-Frühjahr 1887, 7 (2), и «Чем я обязан Анчи (…)

12В отрывке из своих записных книжек Ницше говорит, что Платон был ответственен за «смелое обращение» и что он «измерял степень реальности степенью ценности».25 Сравнение между художником и законодателем, устанавливая философские основы проекта справедливого города, проясняет взаимные отношения между концепциями истины, бытия и ценности, и я думаю, что Ницше прав, прослеживая антитезу между истинный и иллюзорный мир «возвращается к ценностным отношениям» (ср. NF Herbst 1887, 9 (38)). Необязательно соглашаться с Ницше в его заявлении о том, что противопоставление истинного и кажущегося мира является «моральной оптической иллюзией», которая возникает из «инстинкта клеветы на жизнь» и «симптома упадка жизни». .26 Но сравнение с художником проливает свет на философию ценности, которую унаследует утопическое мышление. Возможно, думая об этом отрывке, Ницше говорит, что «Платон, как художник, предпочитал видимость бытию, ложь и изобретение истине, нереальное реальному!» 27 Я повторяю, что с Ницше не обязательно соглашаться, особенно в связи с его абсолютным осуждением Платонизма как ответственного за основное течение, которое приводит к европейскому нигилизму, чтобы увидеть, что Платон с его ссылкой на художника установил основы философии ценности.Истина и сущность паттерна зависят от его ценности, и с помощью своей процедуры он освящает категорию воображаемой инверсии реальности, которая будет существенной в нигде, где обитает утопия. В вышеупомянутом тексте Ницше комментирует смелость платонизма в его инверсии реальности ( Umdrehen ), в то время как П. Рикер, говоря о Фурье, утопическом социалисте, напоминает нам о важности, которую фантазия, и особенно инверсия, имеет в утопическом мире. мышление.По его словам, это философская категория, типичная для девятнадцатого века 28, потому что Маркс использует ее против Гегеля и утопических социалистов против существующего общества и реальной жизни. Он основан на метафизической независимости паттерна от эмпирической реальности, восхваляемой Кантом и критикуемой Ницше как основное стремление художника, «неспособного вынести реальность» или «труса перед реальностью, бегущего к идеалу» 29.

• 30 Н.F., ноябрь 1887 г. — мэрц 1888 г., 11 (135), KGW, VIII-2, 304.
• 31 См. «Европейский нигилизм» в N.F., Somer 1886-Herbst 1887, 5 (71), KGW , VIII-1, 215, Письма из (…)

13 Что выживает в этой философии ценностей после отказа от умопостигаемого мира, задуманного в ее платонической или христианской версии, так это концепция ценностей как реальностей самих по себе, которые могут обесценить наше существование.Ницше признает случайную полезность характерных ценностей, защищаемых утопическим мышлением, «показными словами», такими как «революция, отмена рабства, равноправие, благотворительность, миролюбие, справедливость и истина», он признает полезность этих громкие слова, как инструменты и «ценность в битве, как флаги» ( Werth im Kampf, als Standarte ), которые у них есть, но «не как реальность» ( nicht als Realitäten 30), как задумано Платонической метафизикой. Старые ценности с крахом умопостигаемого мира были заменены новыми идеалами, но онтология ценностей выживает в утопической мысли, и таким образом мы можем говорить о наследии платонизма в европейской культуре.Трансцендентная реальность, присущая этим идеалам, и инверсия, которую они оперируют, по мнению Ницше, как следствие, приводят к убеждению, что существование является ошибкой. И вот почему он говорит, что «весь идеализм человечества до сих пор находится на грани внезапного превращения в нигилизм, в веру в абсолютную бесполезность или бессмысленность» (7 (54)). Недоверие к нашим предыдущим оценкам приведет к идее, что «все ценности — это приманки, которые затягивают комедию, но не приближают ее к решению» 31, и он предсказывает «разрушение идеалов» как новую пустыню, которую человечеству придется преодолеть. Пересекать.

• 32 К. Мангейм 1954, стр. 227 и см. Также P. Ricoeur, в G.H. Taylor (comp.) 1989, p. 300.

14 Тем не менее, одна из важнейших категорий утопии — это категория тотальности. Мангейм и Рикер настаивали на этом характере утопий до такой степени, что утверждали, что «общая перспектива имеет тенденцию исчезать пропорционально исчезновению утопии».32 Каковы последствия применения этой категории в сфере утопической онтологии ценности? Ясный ответ, который можно дать на этот вопрос, состоит в том, что все различные ценности составляют неразрывное единство: все они являются сущностями, совместимыми друг с другом, и все они основаны на одном и том же принципе, который делает их унитарным синтезом. Для Платона нет большего зла для государства, чем «то, что отвлекает его и делает его множеством вместо одного», и нет большего добра, чем «то, что связывает его воедино и делает его одним» (462a9-b1).Тем не менее, я хотел бы оставить в стороне по отношению к Платону проблему единства города, которая очень тесно связана с данным вопросом, но имеет другую природу, потому что она имеет отношение к политике, и я буду предпочитают концентрироваться на онтологическом аспекте ценностей.

15 В случае Платона единство ценности основано на двойном фонде. Прежде всего, это онтологический аспект. Ценности не могут противоречить друг другу, потому что все они метафизически зависят от Идеи Добра.«Объекты познания, — говорит Сократ, — и мы можем добавить, что ценности являются объектами познания, — не только получают от присутствия Добра свое познание, но и само их существование и сущность выводятся из него» ( 509b6-8). В очень ясном тексте, касающемся единства ценностей, Сократ говорит, что Идея Добра — это фонд, «благодаря которому просто вещи и все остальное становятся полезными и полезными» (505a3-4). Если бы у нас были какие-либо сомнения в значении этих текстов для данного вопроса, Сократ несколькими строками ниже утверждает, что, если бы мы не знали идеи Добра, знание всего остального «не принесло бы нам пользы» (505a ), «Точно так же, как ни одно владение не имеет никакой пользы без владения благом».Эта онтология, этот аксиологический монизм является метафизической предпосылкой платонической утопии идеального города: политическое единство государства, которое Платон считает самым важным благом для полиса , действительно является следствием этого.

• 33 «Untergang einer Gesammtwerthung», N.F . , Sommer 1886-Herbst 1887 , 5 (70), KGW , VIII-1, 214.
• 34 И.Берлин 1999, стр. 59.
• 35 I. Берлин, в Х. Харди и Р. Хаушере (ред.) 1998: «Гердер и Просвещение», с. 392; см. также (…)
• 36 См. I. Берлин 1992, «Упадок утопических идей на Западе», с. 42-3.
• 37 I. Берлин, «Стремление к идеалу», в Х. Хардер и Р. Хаушер (ред.) 1998, с. 5.
• 38 I. Берлин, «Упадок утопических идей на Западе», в J.М. Альварес Флорес (пер.) 2002, (…)
• 39 «Мой интеллектуальный путь», loc. cit ., стр. 79.

16 Связь единства ценностей с утопической мыслью очевидна. Но наиболее важно осознать, что даже когда эта метафизическая предпосылка отбрасывается в современной мысли, аксиологическое единство сохраняется в утопиях. Кстати, мы могли бы еще раз обратить внимание на Ницше, потому что в одном из своих определений нигилизма он говорит, что он состоит в «крахе общей оценки».33 Исайя Берлин, один из величайших историков идей двадцатого века, подчеркнул важность этого аксиологического монизма в утопиях, который он называет определенной версией ионийского заблуждения: «монизм был центральным тезисом западной философии от Платона. до наших дней »34. Берлин находит монистическую традицию« во всяком случае со времен Платона », утверждая, что« добро одно, а зло многолико »:« центральное течение », — говорит он 35, -« в этике и политике, как и метафизика, и богословие, и науки, отлиты по монистической форме ».Этот монизм — одна из трех основных черт, возможно, самая важная, которую И. Берлин приписывает утопическому мышлению. В соответствии с этой «устойчивой идеей европейской мысли» наша задача состояла бы в том, чтобы воссоздать разорванные фрагменты совершенного целого36 в идее, что «все истинные ответы, когда они будут найдены, обязательно должны быть совместимы друг с другом и образовывать единое целое». единое целое, поскольку одна истина не может быть несовместима с другой ».37 Существенным в утопической мысли« начиная с Платона », говорит Берлин, 38 является идея совершенного мира, и это предполагает« идеальное общество, в котором все великие ценности в свете того, что люди так долго жили, может быть реализовано вместе, по крайней мере, в принципе ».39

• 40 См. По этому вопросу A. Vallejo Campos 2007; 2012; и «Теория конфликта в книге Платона Republi (…)
».

17 Онтологический фонд, который идея Добра обеспечивает единству ценностей, делает очевидным, что они не могут быть несовместимыми, потому что для того, чтобы быть ценностями, они должны получать свою сущность от Добра. Тем не менее, мы могли бы спросить, был ли Платон, строя свой проект идеального города, настолько слепым, что он не понимал сложности человеческих мотивов.Как хорошо известно, Платон различал в человеческой душе, а также в городе три основных мотива интеллектуального, энергичного и аппетитного характера: в обоих сферах, в городе и в индивидуальной душе, мы можем найти три вида желаний. Стремление к удовольствиям, которое достигается в удовлетворении биологических потребностей, в первую очередь, характерных для аппетитной части души и производительного класса государства, стремление к победе, чести и признанию, которое характерно для холерическая часть и военный класс, во-вторых, и, наконец, стремление к знаниям, рациональной части и правящего класса.На первый взгляд, можно сказать, что эти основные желания являются психологическими или социальными мотивами, но не ценностями, которые должны быть гармонизированы в идеальном состоянии. Но это не так просто, потому что эти мотивы должны быть обеспечены когнитивными аналогами, если они должны работать с другими факторами в сферах души или государства. Я не могу долго спорить в пользу моей собственной теории того, что мы могли бы назвать когнитивной теорией желания у Платона. Поэтому я приведу только один пример того, что пытаюсь объяснить.Платон называет аппетитную часть души philochrematon или philokerdes (часть, любящая деньги или наживу, 681a6-7), указывая, таким образом, на то, что поиск удовольствия, который может быть получен из удовлетворения этих биологических потребностей, обычно трансформируется в другое влечение, которое не стремится к этим немедленным удовольствиям, а, скорее, является лишь инструментом на будущее и, возможно, более безопасным способом их потакать. Это означает, что то, что сначала оценивалось только с точки зрения поиска физиологического удовольствия, трансформируется в другие когнитивные объекты, которые могут выступать как ценности, как ценность экономической стабильности, процветания и так далее.То же самое можно сказать и об основном мотиве, который ищет победы и чести в той холерической части души, которую Платон называет philotimos или philonikos (из-за ее стремления к репутации и победе). И то же самое, разумеется, применимо к рациональной части или правящему классу государства и их соответствующим интеллектуальным мотивам. Я хочу сказать, что каждая часть души способна преобразовывать свои желания в представления о добре. Как говорит Сократ на симпозиуме Симпозиум , разные люди направляют свое «стремление к счастью и добру» в области бизнеса, спорта и философии (205a-b).Это означает, что общая характеристика воли или boúlesis как желания добра, действуя в этих различных областях, которые соответствуют трем частям души, порождает различные ценности или образы добра.40

• 41 I Берлин, в J. M. Álvarez Flórez (перевод) 2002, стр. 70.

18Конфликт между этими ценностями, возникающий из разных мотивационных источников, естественно, возможен.Платон говорит о logoi и doxai , которые участвуют в том, что мы можем описать как конфликт ценностей в сфере души: некоторые из них являются «ложными и хвастливыми словами и мнениями», которые иногда «преобладают в конфликте» (αὐτοί τε κρατοῦσι µαχόµενοι, 560d1) и сумел представить ценности, связанные с благоговением и трепетом, как безумие, или те, которые сопровождают умеренность, как «недостаток мужественности» (560d). Но вопрос в том, возможен ли этот конфликт ценностей в справедливом городе платонической утопии или, что эквивалентно этому, в упорядоченной душе справедливого человека.Ответ отрицательный, потому что «когда вся душа принимает руководство любящей мудрость части и не наполнена внутренними раздорами, — говорит Сократ, в результате … каждая часть наслаждается своими собственными удовольствиями» (586e). Все мотивы и соответствующие ценности, к которым чувствительны иррациональные части, могут вызывать конфликты из-за своего иррационального характера. Любящая выгода и спорная части, какими бы иррациональными они ни были, могут быть согласованы в рамках единого порядка, в котором они могут достичь своих желаний, если они примут руководство знания и разума (αἳ µὲν ἂν τῇ ἐπιστήµῃ καὶ λόγῳ ἑπόµεναι 586d).На мой взгляд, это означает, что психологическая и социальная гармония, которую Платон ищет в своей утопии справедливого города, возможна при допущении ценностного монизма, при котором не может возникнуть никаких конфликтов, если разум отвечает за порядок, который должен быть установлен. философом королем. «Следствием этой веры, — говорит И. Берлин, — является то, что те, кто знает, должны командовать теми, кто не знает. Необходимо повиноваться тем, кто знает ответы на некоторые из великих проблем человечества, потому что только они знают, как должно быть организовано общество, как следует проживать индивидуальную жизнь, как следует развивать культуру ».41

• 42 I. Берлин, «В ​​поисках идеала», loc. cit ., стр. 5.
• 43 I. Берлин, «Упадок утопических идей на Западе», loc. соч., с. 47.

19 Таким образом, единство ценностей имеет вторую основу, независимо от его онтологической основы, в теории разума Платона. Указывая на три составляющие утопической мысли, проистекающей из того, что он называет «платоническим идеалом», И.Берлин говорит, что для этой точки зрения «на все подлинные вопросы должен быть один и только один верный ответ» и «что должен быть надежный путь к открытию этих истин» 42. Объясняя другими словами, мы могли бы сказать, что тезис Платона о том, что «Добродетель — это знание», цитируемое Берлином, 43 означает, что «только знание может обеспечить духовное, моральное и политическое спасение», и это обширное платоническое допущение, по его словам, иногда, в его христианской форме или любым другим способом, является тем, что мы найти в основе великих утопий Возрождения и рациональной реорганизации общества, которая развивалась с восемнадцатого века до тоталитаризма двадцатого века.Добродетель — это знание, на мой взгляд, в отношении утопического мышления означает, что разум — это способ найти путь к социальному целому, где все решения и различные ценности совместимы друг с другом. Эта платоновская концепция разума является еще одним основанием единства ценностей и обеспечивает связь между различными допущениями утопической мысли, описанной Берлином.

• 44 См., Например, A.У. Прайс 1994, стр. 39.
• 45 См. I. Berlin in H. Harder and R. Hausheer (eds.) 1998 , p. 70.

20Эта платоновская концепция разума не делает различия между царством ценностей и царством бытия. Разум не может противоречить самому себе в своем анализе фактов, когда он действует теоретически. Но дело в том, что Платон распространяет этот непротиворечивый способ перехода к разуму также, когда действует в практической сфере ценностей, то есть в мире действия, и это понятие разума, отнюдь не очевидное, составляет эпистемологическую основу. за единство ценностей.Платон считает общим принципом, что невозможно «одно и то же в одно и то же время в одном и том же отношении и в одном и том же отношении страдать, быть или действовать противоположностями». Он не отличает порядок бытия от порядка действий: ценности и цели для него объективны, они реальны сами по себе и не могут противоречить друг другу, точно так же, как реально существующие факты должны сосуществовать без противоречий. Точно так же, как разум не может противоречить самому себе, анализируя факты, способность рациональной воли, действующая в практическом порядке, не может желать противоположных вещей.Если мы применим эту концепцию праксиса к человеческой способности желать, нам нужно будет предположить разделение «я», чтобы объяснить, как отдельный человек желает и отвергает один и тот же объект. Если разум не может утверждать и отрицать одновременно и в отношении одного и того же, он не может ни приказывать, ни запрещать курс действий или желание, и одновременно отвергать противоположные ценности, и именно поэтому он должен разделить способность желание в рациональную и иррациональную части. «Не может быть, — говорит Сократ, — чтобы одно и то же с одной и той же частью в одно и то же время действовало противоположным образом относительно одного и того же» (439b5-6).Этот перевод принципа непротиворечивости или непротиворечивости, как его справедливо предложили назвать многие авторы 44, из порядка фактов в сферу действия или в способность желаний и соответствующих им ценностей, объясняет убеждение Платона. что нам нужно искусство измерения, metretiké téchne , чтобы спасти нашу жизнь. Это вопрос отмены эффекта видимости, «который сбивает нас с пути и сбивает с толку» ( Protagoras 356d). Эти операции разума, которые требуются, с точки зрения Платона, одинаковы в области сравнения величин и в области «наших действий и нашего выбора между большим и малым» (ἐν ταῖς πράξεσιν καὶ ἐν ταῖς αἱρέσεσιν τῶν µεγάλων τε καὶ σµικρῶν, 356d), где мы, по его словам, постоянно принимаем и отвергаем одни и те же вещи.Платон не осознает, как И. Берлин говорит о монистах в целом, что «ответ на вопрос« Что нам делать? » невозможно обнаружить не потому, что найти ответ не в наших силах, а потому, что вопрос вовсе не в действительности, решение заключается не в открытии чего-то, что есть… а в действии »45. рациональность, которая не делает различий между фактами и ценностями, сочетается с онтологией ценностей, которая обеспечивает их единое единство и делает их частью совершенного целого, в котором не допускаются никакие противоположности, точно так же, как все истины не могут противоречить одной еще один.

• 46 Н.Ф. Ende 1886-Frühjahr 1887, 7 (62), KGW , VIII-1, 324.
• 47 Там же.

21 Я считаю, что онтология Платона выжила долгое время после краха его антитезы между понятным и чувственным миром; он выживает в моральной онтологии, которая присутствует в утопическом мышлении и в современной философии.В определенном смысле верно то, что эта реальность сама по себе, которую Платон признавал ценностям, как Ницше говорит в отношении моральной философии Канта, «остается чем-то вроде потустороннего, нависшего над реальностью» 46. Трансцендентность была одной из основные характеристики утопической мысли, заимствованные из метафизики Платона, и совместимость ценностей в идеальном целом, как критикуется Берлином, возможно, являются следствием этого, в то время как в реальной жизни мы обречены выбирать и отвергать определенные ценности в пользу другие выступали против них.Хотя я не стал бы следовать за Ницше в большинстве его рекомендаций, он, возможно, прав, утверждая, что мы «должны избавиться от тотальности» и «всего безусловного» 47, и в настоящее время мы должны действовать неплатонически, не веря, что мы совершили ошибку. нашей жизни, если мы не смогли реализовать совершенное целое, которого мы должны были достичь.

Нигилизм | Компендиум MANE

Термин нигилизм происходит от латинского nihil , ничего.Нигилизм означает веру ни во что. Он представляет собой отказ принимать как данность какие-либо ценности. В частности, нигилизм ставит под сомнение основы этических ценностей. В каком-то смысле это крайняя форма скептицизма, хотя его заботой является не знание и знание, а вера как основа для действий.

Нигилизм претерпел ряд интерпретаций. Одна из интерпретаций происходит от характеристики молодого поколения русской интеллигенции середины XIX века Иваном Тургеневым в его романе « отцов и сыновей » (1861 г.).В этом романе главный герой, Базаров, описывается как нигилист, то есть «человек, не принимающий никаких принципов как должное, как бы они ни уважались» (Macey, 2000: 275-276). Дело не в отсутствии веры как таковой, а в том, чтобы подвергнуть сомнению существующие структуры убеждений. Таким образом, в российском контексте нигилизм стал означать крайний интеллектуальный радикализм или даже терроризм, направленный на опрокидывание всех существующих институтов общества, чтобы построить общество заново на других принципах.Здесь это не столько вера в «ничто», сколько отрицание всего существующего, а это совсем другое. В этом смысле можно сказать, что нигилизм включает принцип «созидательного разрушения».

Точно так же Ницше часто называют нигилистом. Тем не менее, вводный раздел The Will to Power (1901) описывает нигилизм, стоящий у дверей, как « самый жуткий из всех гостей », который, скорее, является призывом к преодолению нигилизма и принятию нового ценности, особенно те, которые Ницше приписывает «сверхчеловеку» или «высшему человеку» (Ubermensch), что является развитием его прежнего мышления о свободных духах, которые бросают вызов условностям и навязанным им ценностям и тем самым приобретают радостную или веселую мудрость.У Ницше динамика созидательного разрушения, его агонизм разыгрывается как повторяющееся напряжение между аполлоническим акцентом на порядке и индивидуации и дионисийским восторгом, насилием и разрушением индивидуальности, лежащими в его основе.

В контексте авангардных художественных движений Поджиоли (1968: 61-65) указывает, что важный аспект нигилизма заключается в достижении бездействия посредством действия, деструктивного, а не производительного труда. Это парадоксальное сочетание активизма и антагонистического разрушения можно найти в итальянском и русском футуризме и в английском вортицизме.Однако именно с дадаизмом нигилистическая тенденция стала основной модальностью. В дадаизм нигилизм принял форму непримиримого ребячества или крайнюю форму инфантилизма. Таким образом, для Тристана Цары «предстоит выполнить великую разрушительную отрицательную задачу: выметание, очистка» (цитируется по Poggioli, 1968: 63).

Поджиоли (1968: 64) отмечает, что британский марксист Кристофер Кодвелл чувствителен к динамическому напряжению, которое нигилизм называет в контексте авангардных художественных движений.Кодуэлл предполагает, что это касается двух черт буржуазной или капиталистической культуры: производства для рынка, ведущего к коммерциализации и вульгаризации; и гипостатизация художественного произведения как цели художественного процесса, которая ставит отношения между художественным произведением и индивидуумом как первостепенное. Последнее ведет к растворению тех социальных ценностей, которые делают рассматриваемое искусство социальным отношением. В свою очередь, это приводит к тому, что произведение искусства перестает быть произведением искусства и становится лишь частной фантазией.

Список литературы

Мейси, Д. (2000). Словарь критической теории Penguin . Лондон, Великобритания: Penguin Books.

Поджиоли Р. (1968). Агонизм и футуризм. В: Теория авангарда . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета, 61–77.

отредактировано 26 января 2021 года Алланом Парсонсом

Ex Nihilo Нигилизм | Психология сегодня

Seinfeld: О чем шоу?

Costanza: Это ни о чем.

Seinfeld: Это ни о чем?

Costanza: Абсолютно ничего. Все что-то делают. Мы ничего не делаем.

Seinfeld: Я думаю, у вас может быть что-то здесь .

Нигилизм — крайняя форма скептицизма. В своей высшей форме нигилизм утверждает, что ничего ( nihil ) не существует. Менее крайние формы нигилизма утверждают, что ничто не может быть оправдано или доказано, что оно существует или является действительным. На практике трудно быть строгим нигилистом: как можно оправдать усилия по созданию убедительного аргумента в пользу нигилизма, если этого аргумента и его автора не существует? Но это метафизическое соображение.Как жесткая и более реалистичная форма скептицизма, нигилизм оказывается ценным, поскольку заставляет нас противостоять нашим основным предположениям о существовании в целом и о психологии и морали в частности.

В западной традиции трудно найти чистого нигилиста. Кьеркегор, Ницше, экзистенциалисты и постмодернисты выражали различные нигилистические взгляды, но все они, похоже, верят в то, что, по их мнению, заслуживает того, чтобы делиться им и продвигать.Почему, например, Кьеркегору нужно заботиться о христианстве, и почему Ницше заботится об инвертировании традиционных ценностей, если эти инверсии равны nihil , как и обычные? Кажется, что нигилизм не может быть доказан и что настоящие нигилисты, по иронии судьбы, не могут существовать.

На мой взгляд, два писателя, которые ближе всего подходят к идеалу (в описательном смысле) нигилизма, — это Пол Фейерабенд и Эмиль Чоран. Фейерабенд (1975) был озабочен отсутствием (и невозможностью) нормативной базы для науки.Оценка его работы — это история на другой день. Чоран дал более широкий взгляд на западную цивилизацию середины века. Здесь я хочу сделать заглушку для его шокирующей первой книги, Краткая история распада , опубликованной на французском языке как Précis de разложение в 1949 году. Я называю эту работу шокирующей, потому что я был шокирован, когда я ее прочитал, и Я был шокирован тем, что мне его порекомендовал 22-летний студент. Подумав о возрастных стереотипах, я подумал, что для того, чтобы оценить эту работу, нужно быть как минимум таким же старым, каким был Чоран, когда он писал ее, то есть 38 лет.

Decay — это сборник коротких эссе или, скорее, заметок, которые напоминают стиль Ницше, стиль некоторых философов-досократов и стиль Диогена-циника. Большинство этих эссе имеют свой собственный шокирующий удар, но читать книгу в целом сложно, потому что нет развития какого-либо конкретного тезиса. Оглядываясь назад на этот нелинейный поток письма Чорана, читатель изо всех сил пытается выделить распространенный образец. Поскольку большая часть западной цивилизации отвергается, каждый спрашивает: «Что осталось?». Действительно, мы спрашиваем: «Почему мы не покончили жизнь самоубийством?» Камю (1942) задал именно этот вопрос, утверждая, что это единственный философский вопрос из всех возможных. актуальность.Камю предшествовал Чорану, но Чоран не имеет в виду Камю, если я не пропустил это. Тогда как Камю в конечном итоге заключает, что Сизиф, осознав абсурдность своей судьбы, все еще может быть счастлив. Чоран не может заставить себя принять этот вывод. Мы можем только надеяться, что он испытал какое-то счастье, когда писал свою книгу. Его произведения — по крайней мере, мы можем так сказать — прекрасны.

Две проблемы, которые, кажется, привлекают Чорана, — это самоубийство и эгоизм. Первый вариант не обязателен; последнее обязательно.

Что касается самоубийства, Чоран относится к этому серьезно, потому что он принимает человеческие страдания как должное и потому, что он утверждает, что «ни одна церковь, ни одна гражданская организация еще не изобрели ни одного аргумента, действительного против самоубийства» (стр. 39). Тем не менее, «религии запретили нам умирать от собственной руки [потому что] они видели, что такая практика является примером неподчинения» (стр. 38). Жизнь, согласно Чорану, порождает заблуждения или отчаяние. Если первое преобладает, разум побежден мифом и тайной; если последнее преобладает, самоубийство является рациональным вариантом, «потому что вы рождены, чтобы повеситься, как и все те, кто пренебрегает ответом на свои сомнения или бегством от своего отчаяния» (стр.157). Надежда — не выход, потому что она «добродетель раба» (стр. 157).

Почему Чоран не покончил жизнь самоубийством? Он трагически умер от болезни Альцгеймера, которая лишила его способности принимать решения, достойные его философии. В молодости он сообщает: «Клейст, Каролина фон Гюндерроде, Нерваль, Отто Вайнингер. . . отравили [его] своими самоубийствами »(стр. 280), но, опять же, самоубийство не обязательно. «Человек временно освобожден от самоубийства: это его единственная слава, его единственное оправдание.Но он этого не осознает и называет трусостью мужество тех, кто осмеливается поднять себя смертью над собой »(с. 280). Таким образом, Чоран излагает точку зрения, согласно которой самоубийство вызывает уважение, не заявляя, что оно должно быть совершено.

Общество и его институты поддерживают жизнь мужчину (и женщину) в состоянии страдания. Этим социальным силам противостоит другая и, возможно, более мощная сила, а именно эгоизм. «Человек, который не обожает себя, еще не родился.Все, что живет, любит себя; если нет, то что было бы источником страха, который прорывается в глубинах и на поверхности жизни? » (стр.62). Если себялюбие вызывает страх, оно не позволяет нам увидеть себя реалистично. «Если бы наши собратья знали о нашем мнении о них, любовь, дружба и преданность были бы навсегда стерты из словарей, и если бы у нас хватило мужества противостоять сомнениям, которые мы робко себе представляем, никто из нас не сказал бы:« Я без стыда »(стр.109). Опять же, заблуждение и самообман являются фундаментальными для человеческого состояния, и « жизнь терпима только в той степени, в какой мы наделяем ее мистификацией » (стр. 109; курсив в оригинале). Бескомпромиссный Чоран не щадит кумиров. «Сам Будда, превосходящий всех мудрецов, был просто бессмысленным по божественной шкале (стр. 158, курсив в оригинале), а Иисус, утверждает Чоран, должен был предвидеть Торквемаду (стр. 176). ). Действительно, Иисус должен был предвидеть Павла, «эпилептика, [который] побеждает пять веков философии! Разум конфискован отцами церкви! » (п.119).

Как бы ясно ни было то, что Чоран сожалеет о заблуждениях, отчаянии и упадке, менее ясно, что он ценит — если вообще что-либо. Это разум, это героический или трагический подход к жизни, или жизнь — в конечном счете — шоу ни о чем? Как нигилист, Чоран намеревается сосредоточиться на вопросах, а не на ответах. Его книга — крепкий табак, если использовать немецкую фразу. Чоран противостоит и бросает вызов, но не дает советов. В этом смысле Чоран — психолог и ученый.

Анти-натализм

Это грустный и красивый мир .- Роберто: «Зовите меня Боб; это то же самое — Бениньи в Down by Law

Читатель (см. Раздел «Ответы») заметил, что философ Дэвид Бенатар — влиятельный нигилист, чья работа более систематична и, возможно, яснее, чем у Чорана. Бенатар отстаивает антинатализм , или идею о том, что лучше не рождаться, чем рождаться. Обоснование этого аргумента состоит в том, что жизнь влечет за собой страдание и что устранение этого страдания является морально хорошим. И наоборот, устранение удовольствия не является равноценным моральным императивом, равно как и создание удовольствия.Этот аргумент, как мне кажется, допускает суицидальный императив. Поскольку аргумент относится к будущему человека, местоположение точки принятия решения не имеет значения. Это может быть зачатие, рождение или любой другой момент после этого. Таким образом, самоубийство становится моральным императивом. Тот факт, что большинство живых считает эту идею отвратительной, можно объяснить когнитивными иллюзиями («Я могу увеличить свое счастье и уменьшить боль»), развитыми организменными потребностями («Воля к жизни») или моралистическими запретами на самоубийство. как во многих религиозных системах.Что еще более тревожно, так это очевидный подтекст, что убийство тоже должно быть моральным требованием. Если наша соседка цепляется за жизнь, она делает это только из-за иллюзий, слепой биологической воли или подчинения иррациональным религиозным требованиям. Так что мы должны оказать ей услугу и убить ее. Ясно, что эти выводы проблематичны. Бенатар дает подробный анализ. Я очень рекомендую его здравомыслящий и гуманный, хотя и пессимистичный, «Человеческое положение» (2017).

Противоядие буддийского философа от современного нигилизма — этические системы

Глубоко заботиться, как показывает нам Сократ в «Апологии » Платона, означает быть готовым умереть за то, о чем действительно стоит заботиться.

В середине сентября 2020 года, когда я пишу, огромные лесные пожары разгораются по всему Вашингтону, Орегоне и Калифорнии, и ученые, занимающиеся изменением климата, утверждают, что это, несомненно, доказательство изменения климата. Между тем скептики в отношении изменения климата все еще сомневаются, вызвано ли это антропогенными действиями или, если да, то в какой степени.

Шесть месяцев назад трагическая смерть Джорджа Флойда стимулировала движение Black Lives Matter в поддержку, среди прочего, прекращения полицейского насилия против чернокожих.Движение в некоторых частях страны, в социальных сетях и за закрытыми дверями встречает встречные претензии — иногда громкие, но часто тихие — о том, что «все жизни имеют значение».

И давайте не будем забывать, что пандемия коронавируса показала, насколько расходятся мнения экспертов и обычных людей. В мае и июне общественная дискуссия о том, как лучше всего развиваться в стране, проходила с точки зрения относительного веса, придаваемого общественному здравоохранению и экономическому благосостоянию. Консерваторы, призывающие государства вновь открыть свою экономику, были противопоставлены прогрессистам, которые ставили общественное здравоохранение выше экономического благополучия.Со своей стороны, либертарианцы рассматривали приказы прогрессивных губернаторов закрывать предприятия как нарушение личных свобод.

Созерцание, как я понимаю, — это открытое для сердца и разума исследование самых основных вопросов существования.

Я утверждаю, что здесь очевидна наша необоснованность, которую Аласдер Макинтайр мастерски разоблачил в After Virtue , шедевре моральной философии. С момента публикации книги прошло 40 лет, и мало что изменилось.Макинтайр начал свое исследование фрагментации нашей этической жизни с наблюдений, которые на первый взгляд могут показаться обычными моральными разногласиями, возникающими в трех отдельных случаях: война, аборт и политическая философия. Он показал в каждом случае, что наши моральные разногласия в современности одновременно бесконечны и пронзительны. Его гипотеза состоит в том, что их бесконечность и пронзительность порождены непреодолимой моральной непоследовательностью в масштабах всей культуры.

Чтобы получить интуитивное ощущение этой бессвязности, я считаю полезным сравнить ее со сном.В этом сне вы видите, что находитесь там, где никогда раньше не бывали, а ландшафт, который вы изучаете, кажется вам неузнаваемым. Только на следующем вдохе тебе кажется, что нет, этот пейзаж слишком знаком. В любом случае вам ясно, что вы не чувствуете себя здесь как дома (где бы ни было «здесь»), и у вас есть интуиция, которая приходит и уходит, что вы не знаете, что такое дом или где он находится, или действительно, как оно есть.

Глядя вниз, вы слегка потрясены, когда замечаете, что у вас под ногами нет земли.Как долго вы здесь плывете, плывете и блуждает? В этот момент вы цепляетесь за мысль, что не можете сориентироваться и даже не знаете, что такое «сориентироваться».

«Я теряю это?» вы слышите, как вы говорите сами или кто-то другой. Вопрос отдается эхом в течение нескольких долей, затем исчезает. Все это ужасно? Ужасно? Нет, не совсем так. Что-то меньшее или другое.

Когда вы просыпаетесь, странности не исчезают, потому что вы не видите разницы между состоянием сна и состоянием бодрствования.Под ногами нет твердой почвы. Нет дома, о котором и говорить. Нет чувства направления.

Вы не одиноки.

Наш первый метакризис: знание необоснованности

Это осознание нашей моральной беспочвенности — первый аспект метакризиса, который, как мне кажется, мы страдаем. Чтобы увидеть это, представьте, что во время и после протестантской Реформации наша этическая жизнь медленно распадается на осколки, которые сами разлетаются на части, раскалываются и размножаются, раскалываются и размножаются по очереди.Это даст вам четкое представление о том, что Брэд Грегори в The Unintended Reformation удачно назвал «гиперплюрализмом». Современные условия действительно гиперплюралистичны. Подумайте, например, о рождении диет, а также о взрывном росте диет в последние годы: всеядные, пескатарианские, веганские, фруктовые, сырые, Whole30, палео, кетогенные, средиземноморские, плотоядные, группа крови, Южный пляж, макробиотики, Орниш, даже бретарианец.

Между тем представьте, что по мере того, как любая общая концепция «хорошего» — или того, как выглядит желанная и этичная жизнь — становится все более непрозрачной, на их место приходит серия суррогатных концепций хорошей жизни: гедонизм, карьеризм и т. Д. собственническая, замкнутая любовь и светская духовность.

Сложите два изображения вместе. Вы получаете гиперплюрализм, фетишизирующий примат человеческой свободы воли, в сочетании с суррогатными концепциями хорошей жизни, которые предлагают нам унизительные заменители эвдемонии, или хорошо прожитой жизни. Оба скрывают от нас то, чего нам очень не хватает: общее видение хорошего.

Разбирая представление Аристотеля о телосе , Макинтайр пишет: «Каждое действие, каждое исследование, каждая практика нацелены на какое-то благо; ибо под «добром» или «добром» мы подразумеваем то, к чему типично стремятся люди.”

Но что именно должно быть характерно и в конечном итоге направлено на нашу жизнь? Хотя мы обычно не думаем задавать такой вопрос, это один из самых важных вопросов, которые необходимо рассмотреть.

Этот метакризис связан с нашей неспособностью знать, на каком основании мы будем проживать свою жизнь, самостоятельно и особенно вместе в форме Мы. Таким образом, метакризис возникает только тогда, когда мы приходим к метакогнитивному осознанию этого давнего чувства беспочвенности.

---

Подпишитесь на информационный бюллетень Ethical Systems

---

Наш второй метакризис: знание о бездомности

Определенную бездомность можно обнаружить, наблюдая за последствиями трех господствующих доктрин, предлагаемых в современном и постмодернистском мировоззрении: физикализм, гуманизм и секуляризм.

Физикализм утверждает, что все является физическим, гуманизм утверждает, что только человеко-агент-центрированные заботы и заботы о человеческой материи, а секуляризм настаивает на том, что вечности нет и что существует только временной мир обычного чувственного опыта.Эту картину принимают «светские монахи», такие как Джек Дорси из Твиттера, действующие в физическом, профанном, временном мире.

Тот, кто живет мудро, в свою очередь, проницателен, вдумчив, эмоционально настроен, внимателен, грациозен и, прежде всего, целостен.

Экзистенциальные последствия этого глубоко укоренившегося мировоззрения реальности не могут быть более очевидными:

• Для нас время и должно быть в дефиците. Таким образом, это вызывает то, что я в другом месте назвал «голодом времени».
• Для нас не может быть никакого отрицания, кроме как под страхом заблуждения или забвения, нашего беспокойства о смерти.
• Для нас нигилизм, о котором редко говорят напрямую, тем не менее повсеместно распространен: общее недомогание, чувство бессмысленности, бессмысленности и даже беспомощности присутствует в большом количестве. В поддержку аналогичного тезиса Кристофер Маэстропьетро и Джон Верваеке указывают на различные симптомы «кризиса смысла», включая «смерть отчаяния», «потерю коммун », «рост зависимости» и «идолопоклонство». священного.
• И для нас эта картина реальности слишком плоская, поскольку она не позволяет нам исследовать измерения реальности — подземный мир для Парминеда, восхождение к Единому в Плотине — очевидное в других, предварительно разочарованных, созерцательные космологии.

То, что я описываю, сродни «застреванию», чувству «замкнутости», невозможности сделать полный легкий вдох и, прежде всего, чувству постоянного беспокойства. Те, кто глубоко настроен на переживание временного голода, экзистенциальной тревоги, нигилизма и «имманентного фрейма» (о котором Чарльз Тейлор пишет в A Secular Age ), довольно часто чувствуют себя бездомными, ни дома, ни в мире, ни в собственной шкуре .

Мы беспочвенны в том смысле, в котором у большинства из нас нет общего видения блага, а также нет возможности прийти к такому общему видению. И мы бездомные, поскольку не можем прийти к покою в нашем существе.

Обратите внимание, как эти два аспекта взаимно усиливают друг друга: без понимания хорошего мне трудно вступить в непосредственный контакт с реальным; не чувствуя присутствия реального, мне кажется, что я не могу ориентироваться в отношении хорошего.В каком-то смысле мне кажется, что я забыл драгоценные вещи, которые невозможно вспомнить, а значит, невозможно выразить словами.

Именно это сократовское понимание — столь же сырое, сколь и реальное — является, я призываю, скромным открытием, которое нам нужно для того, чтобы полностью отдаться созерцанию высших вещей, а также живой, вибрирующей мудрости.

За пределами нашего метакризиса: созерцание и живая мудрость

Мое предложение двоякое: во-первых, мы размышляем о высших вещах; и, во-вторых, мы вступаем на путь живой мудрости.

Чего действительно не хватало на протяжении большей части современности, так это общей приверженности живой мудрости. «Но почему, — можно спросить, — мне должна волновать живая мудрость? Зачем волноваться по поводу беспочвенности и бездомности? »

Посмотрите прямо здесь, посмотрите в этом выражении нигилизма, как современная культура излучает беспечность. Поскольку мы так долго были безосновательными и бездомными, мы не научились глубоко заботиться.

Глубоко заботиться, как показывает нам Сократ в «Апологии » Платона, означает быть готовым умереть за то, о чем действительно стоит заботиться.В этом смысле живая мудрость просто глубоко заботится о созерцаемых конечных вещах с такой глубиной, серьезностью и преданностью, что само существо, наконец, становится лучезарным выражением самой вибрации заботы обо всех существах.

Созерцание, как я его понимаю, — это открытое для сердца и разума исследование самых основных вопросов существования. Это определение предназначено для того, чтобы подчеркнуть, что вопрошающий не просто задает вопросы кому-то другому или объекту «где-то там», но также и в то же время вовлекает себя в вопрос.Я называю этот синтез «вопросов, вызывающих наибольшую озабоченность» и «то, что имеет значение для меня, при этом подразумевая» , экзистенциальным.

Таким образом, созерцание, понимаемое таким образом, имеет не только интеллектуальную природу, но, по правде говоря, экзистенциально насквозь. Таким образом, требует всего нашего существа, требуя, чтобы мы отдавали все себя за полностью на запрос. В практике Риндзай Дзэн, например, «исчерпывающе» исследовать великий вопрос жизни и смерти — значит полностью погрузиться в исследование, так что не может быть ничего более значительного, чем этот коан, или загадка жизни.При всем том, что у человека есть, должен добраться до самой сути этого коана, который также является самой нижней частью его существа.

Под «живой мудростью» я подразумеваю добродетельное поведение, проистекающее непосредственно из глубочайшего и полнейшего созерцательного понимания добра и настоящего. Тот, кто живет мудро, в свою очередь, проницателен, вдумчив, эмоционально настроен, внимателен, грациозен и, прежде всего, целостен.

Если живая мудрость, поскольку она соединяет воедино хорошее и реальное в самом сердце, не имеет значения, то что на самом деле может?

Эндрю Таггарт — практический философ и дзен-буддист Риндзай.

Изображение: Лесная служба США / Майк Макмиллан

Мнение | Республиканцы столкнулись с потерей Трампа, приняв нигилизм

Что еще можно сказать о политической партии, которая могла бы набрать миллионы голосов?

Содержание иска, поданного штатом Техас и поддержанного более чем 17 другими штатами, было бы смешно, если бы оно не было таким опасным. Генеральный прокурор Техаса Кен Пакстон, которому предъявлено обвинение в мошенничестве с ценными бумагами, обратился в Верховный суд с просьбой отменить результаты президентских выборов в четырех других штатах.С юридической точки зрения это грубый эквивалент возражения на том основании, что другая сторона выигрывает. Однако как политическая риторика она зажигательна.

Верховный суд был прав, отклонив иск. Но то, что Республиканская партия пыталась и потерпела неудачу, не делает эту попытку менее одиозной. Есть много республиканских лидеров, которые, как будет записано в учебниках истории, хотели успеха.

Что делает этот эпизод таким печальным, так это то, что нации нужна яркая, честная, патриотическая оппозиционная партия.Партия, которая добросовестно утверждает, что в следующий раз получит больше голосов. Многие республиканцы, особенно на уровне штата и на местном уровне, стояли высоко и гордо вопреки худшим инстинктам национальной партии.

Здоровье демократии основывается на уверенности общества в том, что выборы являются свободными и справедливыми. Ставить под сомнение честность выборов — это вопрос высшей серьезности. Сделав это без предъявления каких-либо доказательств, г-н Пакстон и его сотрудники опозорили себя. Генеральные прокуроры поклялись соблюдать закон.

По крайней мере 126 республиканцев-членов Конгресса — более половины всех республиканцев Палаты представителей — поспешили подписать судебный документ, подтверждающий иск Техаса. Это злоупотребление правовой системой не ограничивалось периферией партии. Лидер меньшинства, представитель штата Калифорния Кевин Маккарти, заявил в пятницу, что его имя было случайно исключено из первоначального списка.

Особенно удивительно, что 17 подписантов Палаты представителей были избраны избирателями в штатах, результаты выборов которых Техас стремился аннулировать.Они подписали письмо, прямо оспаривающее легитимность собственных побед и честность выборов в их собственных штатах.

Эти законодатели унизили себя, чтобы примирить президента Трампа, человека, который когда-то создал для себя герб с надписью Numquam Concedere — никогда не уступай. Г-н Трамп, не тот человек, который часто ставит национальные интересы выше своих личных интересов, реализует серию все более отчаянных стратегий, чтобы отменить результаты выборов и остаться у власти.Не сумев убедить избирателей, он теперь оказывает давление на законодателей штата, суды и Конгресс, чтобы они также бросили вызов воле народа.

То, что атаки на победу г-на Байдена вряд ли увенчаются успехом, — это очень холодная чаша утешения.

Республиканцы устанавливают новый стандарт для выборов, согласно которому все, кроме смертельной борьбы, означает недостаточные усилия. Старая норма изящной уступки была не просто проявлением хороших манер. У уступки нет юридической силы, но она имеет большое значение как подтверждение того, что демократический процесс важнее результата.

При уступке победителю остается функционировать политическая и социальная системы страны.

Напротив, эта новая политика отрицания выборов является последним проявлением все более антидемократических тенденций Республиканской партии. Вместо того, чтобы проводить кампанию по вопросам, которые нравятся большинству электората, партия разработала стратегию подавления избирателей. Попытка подбросить голоса постфактум — логичное, хотя и извращенное продолжение этой стратегии. То же самое и с растущей готовностью представителей Республиканской партии отрицать легитимность своих оппонентов.

Это уже не о мистере Трампе. Он проиграл, и его разорительная власть скоро закончится. Теперь речь идет о коррупции политической партии, лидеры которой руководствуются страхом перед Трампом, а не любовью к этой стране, и которые впадают в опасные привычки.

События последних недель продемонстрировали силу и устойчивость избирательной системы. На президентских выборах 2020 года проголосовала большая доля взрослых американцев, чем в любом предыдущем цикле.Подсчитывались голоса, иногда более одного раза. Результаты подтверждены. В штатах, которые вызвали особый гнев Трампа и его союзников, большинство официальных лиц, в том числе большинство республиканских чиновников, отстаивали достоверность результатов.

Но поджигатели ведут опасную игру. Они подрывают общественное доверие и вызывают сомнения в легитимности будущих выборов.

No related posts.