Что таоке любовь: Что происходит с нами, когда мы влюбляемся?

Что происходит с нами, когда мы влюбляемся?

14 февраля 2015

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Любовь проходит несколько стадий, но не обязательно в одном и том же порядке

Ученые установили, какие химические процессы происходят в нас, когда мы влюблены. Стадии всегда одни и те же — но их последовательность может быть какой угодно.

В отношении любви образно применяют слово «химия», но на самом деле любовь — это действительно ряд химических реакций. Ученые считают, что влюбленность запускает в наших организмах ряд процессов, которые в конечном итоге нацелены на сохранение человеческого рода.

Симптомы любви похожи на болезненное состояние: потеющие ладони, потеря аппетита, эйфория, румянец на лице и учащенное сердцебиение.

Любовь проходит через несколько стадий — каждая из них зависит от определенных химических элементов, запускающих в организме соответствующие реакции.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Первая стадия — стадия желания — определяется действием сексуальных гормонов и выражается в поиске партнера

Но порядок, в котором стадии следуют одна за другой, может быть произвольный, подчеркивает исследователь университета Рутгерса в Нью-Джерси Хелен Фишер.

«Вы можете испытывать сильную привязанность к кому-то на работе или в своем круге общения, и лишь спустя многие месяцы или годы что-то происходит, ситуация меняется и неожиданно вы обнаруживаете, что влюбились в этого человека», — объясняет Хелен Фишер.

«То есть сначала идет привязанность, потом приходит романтическая влюбленность, и лишь затем эмоции, связанные с сексуальным влечением. Или мы можете встретить кого-то, кто покажется вам сексуально привлекательным, вы в него влюбляетесь и лишь затем приходите к ощущению глубокой привязанности. Или вы можете внезапно влюбиться, буквально потерять голову из-за кого-то, с кем давным-давно у вас был секс, в тот момент не вызвавший сильных чувств», — продолжает Фишер.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Симптомы любви похожи на болезненное состояние: потеющие ладони, потеря аппетита, эйфория, румянец на лице и учащенное сердцебиение.

На каждой из этих стадий в игру вступают разные химические вещества, и ученые теперь знают, какому процессу какие элементы соответствуют.

Желание (или говоря более грубо, но точно — похоть) вызывается в нас половыми гормонами тестостероном и эстрогеном. Тестостерон — это совсем не исключительно «мужской» гормон. В женском организме он играет такую же важную роль в возбуждении сексуального влечения.

Стадия 2: Влечение

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Долгие отношения базируются на инстинкте заботы о детях и обеспечения их будущего

На этой стадии люди влюбляются, теряют голову и не могут думать ни о чем, кроме предмета вожделения, плохо спят и вечно находятся в состоянии блаженных или тревожных размышлений о нем. У них может даже пропасть аппетит.

На стадии влечения в дело вступает группа нейромедиаторов из группы моноаминов:

• Допамин — то самое вещество, ради которого некоторые вводят в свои организмы кокаин и никотин
• Норадреналин — ближайший родственник адреналина. Заставляет нас потеть, а сердце — учащенно биться.
• Серотонин — главный «двигатель» любви, его недостаток приводит к депрессии, а переизбыток — к натуральному сумасшествию.

Стадия 3: Привязанность

Это чувства, которые возникают в нас, если отношениям суждено продлиться долгое время. Если бы стадия влечения продолжалась бесконечно, вряд ли из них получалось бы что-то путное, кроме кучи детей.

Автор фото, Science Photo Library

Подпись к фото,

Окситоцин отвечает за прочную эмоциональную связь между матерью и ребенком

Привязанность — это долговременные добровольные обязательства, это связь между людьми, решающими создать союз и обзавестись потомством.

На этой стадии нервная система выпускает в организм два гормона, которые, как считают ученые, отвечают за социальную связь между людьми:

• Вазопрессин — важный для установления долговременных обязательств химический элемент. Опыты на мышах позволяют сделать вывод, что как только количество вазопрессина уменьшается в организмах самцов, их способность создавать пару с самкой тут же уменьшается. Они перестают заботиться о самке и становятся равнодушны к вниманию к ней со стороны других самцов.
• Окситоцин — выделяется гипоталамусом во время рождения ребенка, а также помогает молочным железам выделять молоко. В социальном отношении помогает укрепить связь между матерью и ребенком. Кроме того, этот гормон выделяется и у мужчин, и у женщин во время оргазма и — как полагают ученые — сближает партнеров эмоционально. Согласно теории, чем больше у вас с партнером секса — тем прочнее ваши отношения!

Что такое любовь? • Arzamas

Расшифровка

Любовь сегодня является одной из главных ценностей человеческой жизни, куль­туры, она в центре наших общественных проблем. Наряду с публичным успехом или, скажем, богатством, к которому мы тоже стре­мимся, любовь, как считается, наполняет смыслом личную жизнь человека. Любви ищут, от не­удо­вле­т­воренной любви страдают, любовь подвергают испытаниям и так далее. Причем у этого феномена есть выраженный гендер­ный перекос. Любовь (осо­бенно в патриархальных, традиционалистских обществах) видится как сфе­ра самоутверждения женщин. И часто для самих женщин любовь — это такая форма самореализа­ции, особенно там, где для них затруднены публич­ные каналы самоутверждения. И, соответственно, такой важнейший институт, как семья, как считается, держится на любви как на та­кой аффективной базе. Соответ­ственно, поскольку она аффективная, она рождает и напряжение, ведь любовь — это непростая страсть, непростая эмоция.

Надо сказать, что современный феми­низм, с одной стороны, пытается преодо­леть эту привязку гендера к любви; первые волны феминизма старались мини­мизировать эти разговоры, перевести сферу самоутвер­ждения женщин в пуб­личную плос­кость. Сегодня многие феминисты задумываются о том, как пере­осмыс­лить любовь, как сделать ее более свободной, как сделать роль женщины в ней более активной, но тем не ме­нее сохранить ее как важнейшую для жен­щины ценность.

Это такое введение со стороны нашей повседневной жизни, со стороны социо­логии. Из него уже ясно, что под любовью мы понимаем не половой акт, упаси господи, или даже сожительство двух и более людей, но понимаем некий нема­те­риальный аффективный довесок, в котором никогда нельзя быть до кон­­ца уверенным. Поэтому жизнь в любви (как в нашем обществе, так, в общем-то, и в обществах прошлого) — это всегда вопросы «Люблю ли я?», «Любят ли меня?». Здесь никогда нет уверенности.

Почему так? Согласитесь, что в этой нашей системе ценностей частной жизни, в ее сосредоточенности на вот этом ускользающем аффекте любви есть как ми­нимум что-то странное. И это странное сделало любовь ключевым фило­соф­ским и теологиче­ским понятием западной интеллекту­альной истории. В прин­ципе, почти все философы в этой истории соглашались, что любовь есть похвальное, даже обычно вполне разумное стремление к добру, симпатия к другому человеку, влечение вообще к какой-то обще­ственной жизни. Но почему все-таки для нас так важно избирательное стремление к одному индивиду и мы это стремление называем любовью? Ну хорошо, может быть, не к одному, может быть, к нескольким. Как пра­вило, у каждого из нас неско­лько таких индивидов в течение жизни, но тем не менее это чувство избира­тельно. В любви есть вот это индивидуальное начало, и оно тоже нуждается в некото­ром объяснении. Если симпатия к дру­гим людям — это однозначно что-то хорошее, то, как мы увидим, стремле­ние к одному человеку может быть, наоборот, разрушительным для всего остального.

Симпатия — это прекрасно, но зачем обязательно испытывать страсть? Зачем стулья ломать? И, более того, почему для этой ломки стульев выбрана прежде всего половая страсть? Почему в нашей цивилизации так проблематично и так сверхценно удовлетворение этой, конечно, очень важной, но лишь одной из физио­логи­­ческих наших потреб­ностей?

Эти вопросы, я думаю, себе задавал каждый, и, чтобы на них ответить, я вас приглашаю обратиться к интеллек­ту­альной истории, к философии и с этой точки зрения разобраться, почему же любовь стала таким центром, важным для нашей культуры.

Вообще, термин «любовь» — не един­ственное слово для обозначения самого феномена, о котором мы говорим. Это понятие на редкость богато всякими синонимами, которые его обозначают. Я бы сказал, тут десятки близких между собой слов, которые относятся к любви. В нашем языке — «любовь», «симпа­тия», «дружба», «страсть». У древ­них греков, с которых, в общем-то, начина­ется наша системная интеллектуальная история, тоже было много слов, но прежде всего они различали «эрос» и «филию». Слово «эрос» означает, как можно догадаться, прежде всего половую любовь, но как раз не обяза­тельно избирательную. Стихия эроса охватывает, в общем-то, всех. Мы знаем о боге Дионисе и о дионисий­ских празднествах. Собственно, богиня эроса — это Афродита, ей тоже были посвящены различные мистические культы. Эрос был очень важен для древних греков. Но, кроме того, у них было слово «филия», которое тоже нам хорошо знакомо, но входит в разные слова типа «филоло­гия», «философия», то есть, как ни странно, связано с наукой или с хобби (например, «фила­телия»). Но есть, скажем, и зоофилия, то есть половой аспект снова возникает. Но по-гречески «филия» — это все-таки было что-то не такое фундаментальное, тяжелое, как эрос, это более спокой­ное чувство, которое связывало людей. И было еще одно слово, которое потом приобретает значи­мость, — это слово «агапэ», которое означает, грубо говоря, более духовное, душевное отношение к другому человеку, иногда даже покло­нение вышестоя­щему.

Наш русский корень «люб» отсылает к похвале, к словесной формуле приня­тия, то есть прежде всего ты говоришь: «Я тебя люблю». Вокруг этих слов вер­тится, собственно, сам феномен, и в языке это очень видно. Не только в русском: в немецком тот же самый корень. И в то же время в использо­вании этого слова есть элемент воли. Любовь — это то, что ты выбрал. Здесь есть момент произ­вола, отсюда слово «любой». Любой — это тот, кого мы произвольно любим, предпочитаем, и, в принципе, могли бы любить кого-то другого. Вот этот мо­мент выбора, избирательности — он в рус­ском слове «любовь» есть, в отличие от некоторых других языков. Шире говоря, в нем не только похвала или покло­нение богам, но и свобода, некоторая бурная стихия, которая не призвана отчиты­ваться нам же о своих выборах, а превос­ходит свои случайные объекты. То есть, поскольку любовь выбирает любого, в общем-то, понятно, что любовь важнее, чем тот, кого мы вы­брали. Это, как мы знаем по опыту, часто действительно так.

Любовь — это с самого начала, конечно, страсть, аффект, passio, то есть пас­сивное переживание. Сама ценность вообще какой-либо страсти далеко не бес­спорна. И были в истории периоды рационализма, когда любая страсть стави­лась под вопрос как что-то, что мешает нашему разуму и свободной воле. Это и стоицизм, например, в Древней Греции; в XVII ве­ке — это классицизм (напри­мер, известная французская драма — Расина, Корнеля, где речь идет, в част­ности, об обуздании чувств). Это немецкая ситуация времен Канта или извест­ное всем викторианство XIX века. То есть вообще довольно часто люди не толь­ко любовь, но и всю излишне сильную эмоциональную жизнь стараются миними­зировать. Но это довольно сложно сделать. И при этом как раз любовь в ее очищенном, более возвышенном виде даже в эти периоды была более-менее приемлемой.

И далеко не во все периоды западная культура была столь пуританской. В начале истории философии древне­греческий философ Платон, основатель философии как дисциплины, просла­вился своим учением о сверхчувствен­ных, внечувственных истинах, о бессмертной душе, о морали, которая должна быть для человека его внутрен­ней сущностью. Поэтому в вульгарной мифологии возникло представление о некой платонической, якобы не фи­зио­­логической любви. Все слышали, наверное: «платоническая любовь». Но этот термин никакого отношения к учению Платона как раз не имеет. Потому что Платон очень много в своих «Диалогах» пишет как раз о телесной любви, половой. Не говоря уж о том, что эта практика была вообще достаточно обще­принятой. Школа Сократа и потом Платона была во многом построена на гомосексуаль­ной эротике. Конечно, сама по себе эротика была недостаточна и даже мешала постижению научной истины. Однако Платон говорит, что в какой-то момент любовь, страсть все равно необходима для того, чтобы воспарить к возвышен­ным истинам. Так, напри­мер, в диалоге Платона «Федр» Сократ и его совре­мен­­ник, крупный ритор Лисий, соревнуются в похвалах Эросу. И оказыва­ется, что Эрос двояк: один конь Эроса везет нас вниз, в сферу тяжелой материальной любви, нежности к вещам, а другой поднимает ввысь, наоборот, отталкивается от материи и подпрыгивает к небесным ярким, кристальным очертаниям мира как мира форм. Но и то и другое своего рода любовь. Без страсти, без любви, говорит Платон, ты не перейдешь в сферу бесстрастного, в сферу сугубо оче­вид­ного и разумного. В этом есть такой парадокс, то, что мы бы сегодня назвали диалектикой.

В другом диалоге Платона, «Пир», героиня Диотима рассказывает целый миф о том, как людей разделили на две половинки и эти половинки (мужчина и жен­щина, например) стремятся вновь объединиться, отсюда — любовь. То есть любовь — это страсть к восста­новлению единства, которое уже когда-то было. Это дух всеобщего единения. И за этим единением, конеч­но, стоит опять же не только половая любовь (половая любовь в данном случае — это символ), а единое как таковое, единство как метафизический принцип. И это так и останется в западной философии: любовь будет пониматься как страсть к единству. А единство — это один из высших метафизических принципов на протя­жении всей нашей интеллектуальной истории, основной метафизи­ческий принцип научного мышления вообще. Потому что, чтобы что-то по­нять, нужно это прежде всего собрать воедино. При этом любовь не только собирает воедино разрозненные части, вот эти самые половинки, но она и вы­деляет вещь или, скажем, индивида как специфический предмет, делает из про­сто вещи личность. Отсюда ее избира­тельность. Грубо говоря, где един­ство, там всегда есть и одиночество, выделе­ние, выявление. Кажется, что лю­бовь распадается на принцип просто симпа­тии и на принцип избиратель­ности, но на самом деле это две стороны феномена единства.

В чем, если обобщать, у Платона связь между страстью, аффектом, сексуаль­ностью, сексуальным порывом и философским, научным знанием, понима­нием устройства мира? Как они связаны? Притом что вроде бы как раз знание должно быть бесстрастным, должно отвлекаться от материальных движений и влечений. Связь здесь есть, и она заключается в том, что фило­софы назы­вают ученым словом «транс­цен­денция». Трансценденция — это выход за пре­делы чего-либо. Если я сижу, допустим, в кабинете, закрываю дверь, а потом откры­ваю и выхожу — у меня произошла локальная трансцен­ден­ция каби­нета. Ну, это неинтересно, поэтому так это не используется, а интереснее, когда мы трансцендируем, например, вообще нашу конечную жизнь, нашу личную, сугубо индивидуальную перспективу и выходим на что-то безличное, на что-то, что, по идее, в нашей материальной жизни не при­сут­­ст­вует. Вот это трансценденция в сильном смысле слова.

Так вот, в истинных формах вещей, в том, как мир устроен на самом деле, есть нечто принципиально не чело­веческое, нечто, более того, чуждое нам как от­дельным конечным существам, поэтому встреча с истиной пережи­вается нами столь часто как страдание или страсть; по крайней мере, как стра­дание той нашей плотской составляю­щей, которая несовместима с бесконеч­ностью. Поэтому, по Платону, мы и ле­зем из кожи вон, мы загоняем коней, страдаем, чтобы вырваться из страто­сферы наших мелких, локальных устремлений и выпрыгнуть на этот безличный уровень. Другой вопрос — возможно ли это.

Платон рассказывает нам мифы о том, как мы действительно выпрыгиваем из болота и попадаем в другой мир, настоящий, но это все-таки мифы, алле­гории какие-то. Я не уверен, что Платон действительно верил в эти сказки. Но он поставил вот такую задачу — выпрыгивание. Сейчас вроде бы мы разо­блачили сферу фан­тазий, которая была примешана к фи­ло­софии, и вроде бы мы уже не ду­маем, что есть надмирный мир бессмертных сущностей и душ. Может быть, его действительно и нет, однако все выглядит так, как будто бы он есть, вот в чем проблема. И в этом — специфика человеческого состояния: в том, что ничего нематериального нам не надо, но в то же время материаль­ного явно недостаточно. И поэтому, собственно, по крайней мере в платони­че­ской традиции, мы испытываем любовь.

Надо сказать, что Платон вводит еще одно разделение: любовь, которая дви­жется полнотой смысла и присут­ствием любимого или, например, происходит от факта встречи с люби­мым, то есть любовь избытка, любовь полноты, и любовь-нехватка, которая не знает, чего именно она ищет, и не мо­жет поэто­му удовлетвориться чисто материальным обладанием. Последняя приобретает, как мы бы сегодня сказали, несколько истери­ческий характер, и зачастую мы и на­зываем любовью вот эту страсть-нехватку — немножко тщетную, суетли­вую, беспокойную страсть. Но любовь все-таки — это еще и другое, это и ощу­щение полноты, счастья, избытка, который, с другой стороны, некуда деть, то есть он тоже рождает беспокойство, но другого рода.

Итак, любовь в классической платони­ческой версии — это, конечно, символ. Плотская любовь, половая любовь — это символ указанной трансценденции, выхода за пределы. Платон довольству­ется тем, что рисует в качестве этого запредельного бытия или запредельных вещей эйдосы  Эйдосы — бестелесные формы вещей. . Принцип еди­ного как наиболее возвышенный и недостижи­мый принцип. Но здесь заложена вот эта страсть к выходу за свои пределы — я бы сказал, к Другому. Ты транс­цен­ди­руешь себя, выходишь за свои пределы. Куда? Ты выходишь к чему-то или кому-то другому, к инаковому. И, в от­ли­­­чие от Платона, дальше в нашей интеллектуальной истории («дальше» означает, правда, «через несколько веков») именно вот эта идея и ощуще­ние другости выходят на первый план. То есть принцип трансценденции резко усиливается, и тем самым тема любви переходит из философского, метафизи­ческого плана в план религиозный.

Забегая вперед, любовь вообще, конечно, — это центральная теологема Запада и прежде всего христианства. И любовь в христианстве — это прежде всего как раз любовь к иному, к инако­вому, которым является Бог. Это доста­точно понятно, собственно, в Еванге­лиях, это есть уже в иудаизме, из кото­рого христианство выросло, и до сих пор мысль, которая более-менее теологически ориентирована, понимает любовь именно так. В частности, крупный литовско-еврейско-француз­ский философ любви Эммануэль Левинас в наши дни гово­рил о том, что самым важным для человека этическим императивом является уважение и любовь к Другому. Причем мы любим другого как лич­ность рядом с нами, уже эта личность — это что-то другое, чем мы, но через эту личность мы выходим и чувствуем что-то радикально другое. Грубо говоря, Бога. Это современная радикализация иудаистского подхода к божеству, но на самом деле христиан­ство подхватило ее и соединило эту любовь как выпрыгивание к Другому с более античными мотивами любви как единения.

Дело в том, что христианство вообще является религией синтетической. Оно объединило иудаизм в ранней его версии, религию Торы, религию, разви­вав­шуюся как минимум тысячи лет в Иудее, Израиле, и, с другой сторо­ны, как раз античную философию, насле­дующую Платону. Если узко говорить, христиан­ство — это прививка стоицизма к иудаизму. И поэтому, как я уже сказал, здесь объединяются два этих основных понимания любви, которые оба уже присут­ст­вуют у Плато­на. С одной стороны, любовь — это трансценденция, выход за пределы и любовь к Богу как к другому; соответ­ственно, любовь к ближнему как образу этого самого Бога, но в то же время любовь — это принцип симпа­тии и объеди­нения всех людей и вещей. Вслед за книгой Левит Евангелия при­зывают любить ближнего как самого себя, а апостол Павел добавляет, что все-таки Бога надо любить выше и себя, и ближнего, если вдруг кто-то в этом сомневался. Уже в иудейском Второза­конии было сказано: «Ты дол­жен любить Бога всем сердцем, всей душой и со всей силой».

Христианство нагнетает, насыщает вот эту тему любви. Поскольку христиан­ство развивалось первоначально в основ­­ном на греческом языке, то ис­пользо­валась греческая термино­логия, и по-гре­чески христиане выби­рают именно слово «агапэ» как синоним любви. Соответ­ственно, подчерки­ва­ется, что хри­стианская любовь — это совсем не эротика, и половая состав­ляю­щая не при­ветствуется, мягко говоря, в этой религии, она скорее носит с самого начала пуританский, аскетический характер.

Это варьи­руется, естественно, на протя­жении христианской истории, но, грубо говоря, это более аскетическая религия, чем, скажем, иудаизм. Тем не менее агапэ — это все равно любовь.

Христианство — это религия любви в том смысле, что оно основано, во-первых, на нисходящей, снисходя­щей, можно сказать, любви Бога к тому, что он соз­дал, и если говорить о том, что Христос — это Бог и сын Бога, то Христос — это акт любви Бога к людям. Любовь, которая в данном случае также и жалость. Христос жалеет людей, милует их, и в качестве Бога он спускается на землю. И наоборот, естественно: есть экстатическая любовь человека к Богу, особенно к Христу. Через любовь к Богу человек объеди­няется с другими верующими, вообще подсоединяется каким-то образом к космосу.

В Средние века сентиментальный арсенал христианства дополнился еще и куль­­том Мадонны, Богоматери с ее сверхчувственной, но тем не менее жен­ской красотой, с ее материнской любовью к Христу, которая становится как бы дополнением любви Бога Отца к его детям, к тварям. В Богоматери дан как бы более чувственный аспект любви, но в то же время, поскольку это любовь матери к сыну, это любовь чистая, не половая.

Тут важно, что от платоновской экста­тической страсти, от любви-желания мы приходим к любви в таком нисхо­дящем, но в то же время плотском смысле жалости и милости. Интересно, что греки саму любовь, эрос, понимали не со­всем так. Они разводили жалость и любовь. Есть известная формула Достоев­ского о том, что у нас от жало­сти до любви один шаг, — это обще­христианское понимание. У греков было не так: жалость связывалась ими с жанром трагедии. И Платон, и Ари­сто­тель говорят о том, что в траги­ческом театре описывается страсть-жалость. И Платон негодует по этому поводу, ему эта эмоция совсем не нра­вится, в отличие от эмоции любви, а Аристотель, напротив, считает, что жалость — это важная эстетическая страсть, которая позволяет нам очистить наши эмоции и переживать их в беспредметном, более интеллек­туальном смысле.

У Аристотеля есть такой термин — «катарсис», очищение. С его точки зрения, в театре жалость очищает саму себя, мы испытываем жалость, но не к кому-то конкретно, а жалость как таковую. Возникает как бы интел­лектулизированная страсть-жалость, то есть с ней происходит нечто вроде того, что происходит у Платона с любовью. Так вот, христи­анство объединяет эти две страсти, два аффекта, и создает любовь-жалость, которая идет, повторяю, снизу вверх, но одновременно и сверху вниз. Поскольку неясно, кто кого вообще больше жалеет: человек Бога, который умер на кресте, или Бог человека, который вообще смертен и несовершенен.

Мы упомянули Аристотеля — вернемся к хронологии, мы немножко его проскочили, перейдя от Платона сразу к христианству, поскольку христиан­ство выросло, конечно, из платонизма. Но в Древней Греции было много всего другого. Аристотель — непосредствен­ный наследник Платона, тоже один из самых важных и интересных философов всей нашей западной истории. Аристотель развивает мысль Платона о любви, но о любви-эросе он пишет очень мало, это ему не так интересно. Аристотель прежде всего использует слово «филия» — как я упоминал, это тоже тип любви. И до сих пор мы исполь­зуем корень «фило» в значении «любовь». Но любовь-«филия» имеет и вообще в греческом языке, и у Аристотеля прежде всего гражданское значе­ние, поэто­му этот термин у Аристотеля принято переводить как «дружбу». Аристотель пишет в трактате о поли­тике о том, что в городе, в государстве необходима дружба, необходимы сети дружеских связей, которые бы пропи­тывали, пронизывали общество.

Любовь в этом смысле — это всеобщая симпатия, она пронизывает, интегри­рует государство за счет формирования всеобщих неформальных связей. То есть, получается, там, где Платон все-таки говорит о любви к возлюблен­ным (пусть даже их много), Аристотель говорит прежде всего о любви к дру­зьям, которых больше. Можно сказать, что дружба — это такая публичная версия любви, более ослабленная, не такая страстная. Она как раз ближе к пла­то­новскому идеалу интеллек­туальной, не материальной любви, к которой еще, правда, надо воспарить каким-то образом. Как перейти от телес­ной любви к дружбе — это большой вопрос. Вы, наверное, знаете шутку Чехова о том, что если женщина вам друг, то «это» уже произошло. Платон, наверное, с этим согла­сился бы. То есть надо пройти через чувственную стадию. Аристотель перескакивает, он говорит: это не так важно, важна публичная чистая любовь-привязанность, где мы любим человека ради него самого. Он замечает (вполне здраво), что очень часто мы дружим, в общем-то, для наших эгоистических целей, особенно если мы говорим о дружбе как социальном институте. В Рос­сии сегодня дружба тоже очень популярна; наверное, без дружеских связей и сетей российское общество разрушилось бы. В этом смысле Аристотель прав. Но можно критиковать этот институт, говоря о том, что на самом деле мы про­сто дружим с людьми, чтобы получить от них какие-то блага, или мы заклю­чаем с ними подсознательно контракт: вот мы сейчас с тобой выпьем, ты мне нравишься, но за это ты мне окажешь десять услуг, а я тебе потом тоже окажу какие-то другие услуги в рамках моих возможностей. Происходит как бы такой бессознательный расчет. Но имен­но поэтому Аристотель и гово­рит, что все это будет работать только при условии того, что есть искренняя, бескорыстная любовь, привязанность к человеку ради него самого, к человеку как таковому. Здесь есть избиратель­ность: все равно мы не со всеми дру­жим. И Аристотелю даже приписывают такой странный парадоксальный афоризм: «О, друг, друзей не существу­ет». То есть именно потому, что есть все время эти бессознатель­ные расчеты, мы сомневаемся, мы делимся с другом о том, что, может быть, друзей вообще нет, но чтобы поделиться этим, нужен хотя бы один друг, чтобы поговорить. Тем не менее Аристотель считает, что каким-то образом этот институт возмо­жен и на нем держится вообще челове­че­ское общество, по крайней мере государство.

Еще одно наблюдение Аристотеля связано с тем, что, хотя дружба выво­дится им из простого эгоизма, тем не менее есть такой феномен, как «любовь к себе», — он ее называл «филаутия». В ней самой по себе нет ничего плохого, то есть она не может подменить любовь к другому, но себя самого тоже любить необ­хо­­димо. И очень часто любовь к себе и любовь к другу сочетаются, могут не кон­фликтовать друг с другом. Дружба (она же любовь) на самом деле может работать как социальный феномен только при условии, что есть вот это одно­направленное усилие, бескорыст­ный дар любви по отношению к нашему другу. Вообще, то, что у Аристотеля этот термин переводят как «дружбу», по смыслу оправданно, но именно для понимания любви он нас сбивает с толку. На самом деле Аристотель говорит о любви, а дружба — это уже наш, более поздний, более узкий термин.

Идеи Платона и Аристотеля продол­жают развиваться в учении так называе­мых неоплатоников — это еще одна ведущая философская школа в поздней Антич­ности. Они пересе­каются и влияют на христианство, но долгое время не слива­ются с хри­стианской теологией, работают отдельно. Неоплатоники переинтер­пре­тируют платоновскую любовь как религиозное обожание трансцендент­ного принципа единого. То есть там, где у Платона есть двусмысленность, символы, связанные с эротикой, нео­пла­тоники трактуют его более реши­тельно, более мистически. Платонизм становится у них своего рода религией. Но и они тоже не отбрасывают телес­ную любовь. Они выстраивают теорию об уровнях, или ипостасях, мироздания, между ними есть иерархия, и вот если единое является высшим, то телесная любовь располага­ется на низших уровнях миро­здания. Но эти уровни — как бы ступени, по кото­рым можно подниматься, поэтому (в полном согласии с учением самого Платона) если вы любите очень сильно, скажем, юношу или девушку, то это не противо­речит, а, напротив, помогает вашей любви к единому, если вы правильно понимаете эту свою страсть как сту­пень. На самом деле она вводит вас в экстаз, который гораздо выше, чем желание завладеть вот этим конкретным юношей.

То есть греческие авторы осмысляют любовь все-таки как единую стихию, в отличие от многих римских авторов, тоже поздней Античности, которые призывают разделять эти смыслы любви. Например, Сенека, крупнейший римский писатель, теоретик I века нашей эры, очень много пишет о друж­бе, рассказывает о том, как важна дружба для него как римского патри­ция, оказав­шегося, в общем-то, в какой-то момент в изоляции. Он пи­шет письма своему другу Луцилию (они опубликованы) и рассказывает о том, как он любил этого Луцилия, учит Луцилия тому, как по-настоящему дружить. Он подчер­кивает, что дружба не имеет никакого отношения к поло­вой любви, это сугубо духов­ная прак­тика, духовная связь и, как мы знаем уже от Аристотеля, она должна быть направлена на личность друга как таковую. Путать такого типа любовь-дружбу с любовью-страстью нельзя. 

Фильм Что такое любовь (2007) описание, содержание, трейлеры и многое другое о фильме

Комедийный жанр давно перестал быть исключительно развлекательным жанром кино. И режиссер Марс Каллахан в своем фильме еще раз дает нам понять, что комедия без привкуса драмы и даже детектива в кино уже не существует. Том долго готовился к тому, чтобы сделать Саре предложение руки и сердца. В День всех влюбленных он договорился с друзьями, что устроит своей любимой женщине сюрприз. Но когда он пришел домой, то вместо очаровательной красотки обнаружил только ее прощальное письмо с просьбой ни в чем себя не винить. Друзья Тома не знали, что произошло в его квартире, и согласно договоренности пришли к нему в гости с шампанским и цветами. По факту оказалось, что отмечать, к сожалению, нечего, и мы становимся свидетелями откровенного разговора мужчин о любви. Но не только мужчины имеют свой взгляд на этот вопрос, чуть позже мы узнаем о том, что же женщины думают на эту тему. Друг Тома Сал привел с собой девушек, чтобы легко и беззаботно провести вместе время. Но мы понимаем, что ни о каких развлечениях не может быть и речи. Барышни тоже готовы поделиться своими соображениями на тему любви, ведь у каждой из них есть история, которой пришло время стать известной. Так постепенно мы узнаем отношение к любви и серьезным отношениям как с мужской, так и с женской стороны. Оказывается, что главное совсем не цветы и романтические свидания, куда важнее внимание и забота, которые мужчины и женщины так редко в наши дни проявляют друг к другу. Вскоре становится ясно, почему ушла Сара и как можно было избежать этого расставания. А самый любвеобильный друг Тома Сал рассказал пронзительную историю любви из своей жизни, главная героиня которой и сегодня так и не нашла своего счастья. Это удивительный фильм с участием мировых звезд — Мэтью Лилларда, Джины Гершен, Кьюба Гудинга мл. — поможет увидеть разное отношение к такому известному чувству всех людей на Земле — к любви и ее основным правилам.

чувство или социокультурный конструкт? — Wonderzine

Чтобы дать любви определение, нужно сначала договориться, что, когда мы говорим слово «любовь», мы все понимаем его более-менее одинаково, даже если мы решили, что говорим о так называемой романтической любви, а не, например, о любви к истине или родине. Проблемы начинаются уже здесь, поскольку речь не идёт о явлении, по поводу которого существует сколь-нибудь приемлемый консенсус на уровне «мы все наблюдаем одно и то же, давайте теперь разберёмся, что это такое и как оно устроено». Нет, мы все наблюдаем разное, каждый называет любовью что-то своё, и надо, что называется, договориться о терминах. Тогда и вопрос «любовь — это феномен социокультурный, биологический или ещё какой-то?» выворачивается наизнанку. Условно, один исследователь может сказать: «Вот у нас есть феномен, он в основе социокультурный, и давайте договоримся называть его любовью». Другой говорит: «Вот у нас есть феномен, он в основе биологический, и давайте договоримся называть его любовью».

Положим, мы пришли к выводу, что нас интересует социокультурная составляющая романтической любви. Ещё недавно очень популярной среди антропологов (речь идёт о социальной и культурной антропологии) была позиция, что романтическая любовь — это социокультурный конструкт, изобретённый европейцами где-то в Средневековье, а в мировых масштабах распространившийся сравнительно недавно. То есть все эти ахи, вздохи, идеализацию возлюбленного и прочее придумали авторы средневековых романов. Казалось бы, довольно уязвимая точка зрения, если привести примеры историй любви из литературы других культур, но, во-первых, мы эту литературу воспринимаем через призму своих представлений, а во-вторых, как возражают сторонники этой позиции, описанное в литпамятниках касается только местных элит, а то, что наблюдают антропологи на местах, ничего общего с этим не имеет. И вообще, любовь можно объявить избыточным понятием, которое дублирует другие, используемые для описания отношений между индивидами в обществе. Но раз уж любовь появилась, даже если её придумали европейcкие романисты (или, разумно тогда продолжить, древние греки), и тревожит современников, то с ней всё равно приходится разбираться.

Недавно на одном из фестивалей показывали фильм «Неспящие в Нью-Йорке» про то, как люди переживают и проживают разрыв любовных отношений. Главный спикер в этом фильме — антрополог Хелен Фишер, она занимается феноменом любви и приходит к выводу, что романтическая любовь — это зависимость, вроде наркотической. Вообще, о романтической любви, тем более предполагающей сфокусированность на единственном объекте, много критических (и справедливых) слов сказано и написано. Зато, если предполагать, что человек — это существо, наделённое не только самосознанием, но и возможностью перестраивать себя (философская антропология в этом смысле позволяет намного большую вольность, чем социальная), в том числе на социокультурном уровне, появляется возможность отказаться от «плохой» любви и придумать себе новую — получше. То есть, например, сформулировать концепцию гармоничных отношений и заявить, что отныне именно такие отношения следует считать подлинной любовью. В принципе, так регулярно делают, но, кажется, без особого практического успеха. И вообще, возвращаясь к мнению о чисто европейском характере концепта «любовь», стоит отметить, что, как бы ни менялись представления о любви, всякий раз, когда кажется, что появилось что-то новое, следует открыть диалог «Пир» Платона и убедиться — там об этом уже сказано.

Что такое любовь? Отвечают читатели Esquire

«Это все, это смерть. 33 года ты искал ее, нашел. 13 лет ты хотел ее каждую минуту, каждый день бабочки в животе у тебя летали, ты не пропустил ни одного обеда, потому что она его приготовила. Саксофон на море играл для нее, все, к чему стремился ты и чего ты достигал, было с мыслями о ней. Потом она сказала, что больше не любит тебя. Ты умер. Нет, ты работал, общался с друзьями, пил бурбон, никому не говорил об этом. Никакой мотивации. Без нее. Ничего не помогало — эскорт, Таиланд, боулинг, покер. Ты все время думаешь о ней. 5 лет — а ты все еще любишь ее. И бабочки ждут ее. Любовь».

Владимир

«Любовь — это боль».

Инна

«Любовь — это Бог».

Сергей Фомин

«Любовь — это каждый день выбирать одного и того же человека из всех миллионов».

Мария Сергиенко

«Любовь — это момент. Момент здесь и сейчас. Момент радости и горя. […]

Любовь — это постоянная работа над собой. Это поиск компромисса и понимания. Это череда ошибок и неудач.

Любовь — это радость! Это весна, это первый снег зимой, это шум моря и теплая ночь.

Любовь — это надежда, с которой значительно приятнее жить и которая всегда (!) умирает последней.

Любовь — это секс. Это физическая нагрузка, это забота и поиск, это долгий оргазм.

Любовь — это семья!

Любовь — это дом, а дом — там где любовь.

P. S. Я очень тебя люблю, Аня»

Дмитрий Тарасов

«Любовь — это Успенская».

Дмитрий

«Ты.

Твоя страсть.

Твоя забота.

Твои мысли, взгляд и прикосновения.

Твои переживания и страх.

Любовь — это ты. Когда в тебе живет часть другого человека».

Ксения Роот

«Любовь — это когда ты отдаешь последний кусок пиццы».

Павел

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Валентинка бездне: 10 ошеломительно красивых черно-белых фильмов про экзистенциальное одиночество

Два по пятьдесят: истории любви длиною в жизнь

Что такое любовь? — Журнальный зал

Ключевые слова: любовь, сексуальное различие, женщина, мужчина, сексуация, ситуация,

субъект

Ален Бадью

 

ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?*[1]

 

1. ПОЛ И ФИЛОСОФИЯ

Кое-кто полагал, что в фундаменте философии, как систематической воли, заложено исключение полового различия. Действительно, не в том, что в этой воле было наиболее состоятельным, — от Платона до Ницше включительно — слово «женщина» достигало статуса понятия. Быть может, и не в том призва-ние этого слова? Но разве лучше обстояло дело со словом «мужчина», если лишить его родового смысла и взять с точки зрения чистой сексуации?[2] Должны ли мы тогда заключить, что философия и в самом деле обезразличивает половое различие? Я так не считаю. Слишком многое говорит об обрат-ном, особенно если учесть, что хитрость такого различия, очевидно куда бо-лее тонкая, чем хитрость Разума, заключается в том, что ни слово «женщина», ни слово «мужчина» не выдвигается на первый план. Возможно, поэтому фи-лософски приемлемо применить к полу способ, которым Жан Жене вопро-шал о расах. Он спрашивал, что такое негр, уточняя: «И во-первых, какого он цвета?» Тогда, если мы зададимся вопросом, что такое мужчина или что такое женщина, вполне философски благоразумно будет уточнить: «И во-первых, какого он(а) пола?» Ибо согласятся, что вопрос о поле является первичной трудностью: половое различие может быть помыслено лишь через трудоем-кое определение той идентичности, внутри которой оно возникает.

Добавим, что современная философия — чему есть каждодневные под-тверждения — адресована и адресуется женщинам. Философию даже можно подозревать — мою в том числе, — что как дискурс она в значительной мере ориентирована стратегией соблазнения.

Так или иначе, философия подступается к полу через любовь — это верно до такой степени, что только у Платона некто Лакан вынужден был искать опору, чтобы помыслить любовь в переносе.

Здесь, однако, возникает более серьезное возражение: за исключением соб-ственно платоновского начала, все, что было сказано подлинно верного о люб-ви — пока психоанализ не поколебал это понятие, — было сказано в области искусства, особенно в искусстве романа, чей пакт с любовью носит сущност-ный характер. Помимо всего прочего, отметим, что женщины преуспели в этом искусстве, придав ему определяющий импульс. Мадам де ла Файетт, Джейн Остин, Вирджиния Вулф, Кэтрин Мэнсфилд, множество других. И задолго до них, в XI веке — что невообразимо для западных варваров — госпожа Мурасаки Сикибу, автор величайшего текста, в котором развертывается сказы-ваемое любви в ее мужском измерении, «Гэндзи-моногатари».

Итак, пусть не возражают мне, приводя в пример классическую локализа-цию женщин в поле эффектов возвышенной страсти и в измерении нарратива. Во-первых, как я покажу, значимая связь между «женщиной» и «любовью» за-трагивает все человечество, более того, легитимирует само его понятие. Кроме того, я, разумеется, разделяю мысль, что женщина способна, в будущем тем бо-лее, преуспеть в любой области и даже переосновать любое поле заново. Про-блема, как и с мужчинами, лишь в том, чтобы знать, при каких условиях и ка-кой ценой. Наконец, я считаю романную прозу искусством ужасающей и абстрактной сложности, а шедевры этого искусства — величайшими свидетель-ствами того, на что способен субъект, когда он пронзен и учрежден истиной.

Из какого места можно наблюдать связку истинностных процедур, подоб-ных связке между любовью и романом? Из места, в котором удостоверяется, что любовь и искусство пересекаются, то есть они совозможны во времени. Это место называется философией.

Следовательно, слово «любовь» здесь будет сконструировано как фило-софская категория, что вполне легитимно, если вспомнить, что такой же ста-тус имеет платоновский Эрос.

Отношение этой категории к тому, как мыслит любовь психоанализ, на-пример в вопросе о переносе, будет, скорее всего, проблематичным. Скрытым правилом здесь будет правило внешней связности: «Сделай так, чтобы фи-лософская категория, при всем своем возможном своеобразии, оставалась со-вместимой с психоаналитическим понятием». Но я не буду вдаваться в де-тали этой совместимости.

Отношение этой категории к открытиям романного искусства будет кос-венным. Скажем, что общая логика любви, схваченная в расщеплении между (универсальной) истиной и (сексуированными) знаниями, должна быть впо-следствии проверена через конкретные прозаические тексты. Правило в та-ком случае будет правилом подведения под понятие: «Сделай так, чтобы твоя категория учитывала великие прозаические тексты о любви как синтаксис, задействующий ее семантические поля».

Наконец, отношение этой категории к общеизвестным очевидностям (ибо любовь, по сравнению с искусством, наукой и политикой, является истин-ностной процедурой не то чтобы наиболее распространенной, но наиболее доступной) будет смежностью. В вопросе о любви присутствует здравый смысл, попытка избежать которого будет достаточно комичной. Правило мо-жет быть таким: «Сделай так, чтобы твоя категория, какими бы парадоксаль-ными ни были ее следствия, не удалялась от ходячих интуиций о любви».

 

2. О НЕКОТОРЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЯХ ЛЮБВИ, ЧТО НЕ БУДУТ ИСПОЛЬЗОВАНЫ ДАЛЕЕ

Философия вообще, любая философия, основывает свое место мысли на дисквалификациях (recusations) и на декларациях. В самом общем плане, на дис-квалификации софистов[3] и на декларации, что имеются истины. В нашем случае это будет:

1) Дисквалификация концепции слияния в любви. Любовь не является тем, что из заданной структурно Двоицы производит Единое экстаза. Эта дис-квалификация, в сущности, идентична дисквалификации бытия-к-смерти. Ибо экстатическое Одно полагает себя по ту сторону Двоицы лишь в качестве подавления множественности. Отсюда метафора ночи, настойчивая сакрали-зация встречи, террор, осуществляемый миром. Тристан и Изольда Вагнера. В моих категориях, это фигура катастрофы, в данном случае происходящей в любовной родовой процедуре. Но это катастрофа не самой любви, она яв-ляется следствием философемы, философемы Единого.

2) Дисквалификация жертвенной концепции любви. Любовь не является принесением в жертву Того же на алтаре Другого. Ниже я попытаюсь показать, что любовь не является даже опытом другого. Она — опыт мира, или ситуации, при постсобытийном условии, что имеется нечто от Двоицы (qu‘il y a du Deux). Я намерен изъять Эрос из какой бы то ни было диалектики Гетероса[4].

3) Дисквалификация «сверхструктурной» или иллюзионной концепции любви, столь дорогой для пессимистической традиции французских морали-стов. Я имею в виду концепцию, в соответствии с которой любовь — лишь иллюзорное украшение, через которое проходит реальное секса. Или же что сексуальное желание и ревность являются основой любви. Мысль Лакана иногда граничит с этой идеей, например когда он говорит, что любовь — это то, что восполняет отсутствие сексуальных отношений[5]. Но он также говорит и обратное, когда признает за любовью онтологическое призвание, призвание «подступа к бытию». Дело в том, что любовь, как я полагаю, ничего не вос-полняет. Она пополняет, и это совсем другое дело[6]. Она оказывается прова-лом только при условии, что ее ошибочно полагают связующим отношением. Но любовь — не отношение. Любовь — это производство истины. Истины о чем? О том именно, что Двоица, а не только Одно, задействованы в ситуации[7].

 

3. РАЗЪЕДИНЕНИЕ

Перейдем к декларациям.

Здесь необходимо задать аксиоматику любви. Зачем нужна аксиоматика? По причине глубокого убеждения, впрочем, обоснованного Платоном: любовь никогда не дана непосредственно в сознании любящего субъекта. Относитель-ная скудость всего, что философы говорили о любви, как я убежден, происхо-дит оттого, что они подступались к ней через психологию или через теорию страстей. Но любовь, хотя и включает в себя опыт блужданий и мучений лю-бящих, нисколько не раскрывает в этом опыте свою собственную сущность. Напротив, именно от этой сущности зависит возникновение субъектов любви. Скажем, что любовь — это процесс, который распределяет опыт так, что из-нутри этого опыта закон распределения не поддается расшифровке. Что можно сказать по-другому: опыт любящего субъекта, являющийся материей любви, не учреждает никакого знания о любви. Именно в этом особенность любовной процедуры (по сравнению с наукой, искусством или политикой): мысль, которой она является, не является мыслью о ней самой, как мысли. Любовь, являясь опытом мысли, не мыслит себя (s‘impense). Знание в любви, несомненно, требует применения силы, в частности силы мысли. Но оно само остается неподвластным этой силе.

Следовательно, необходимо держаться в стороне от пафоса страсти, за-блуждения, ревности, секса и смерти. Никакая другая тема не требует чистой логики более, чем любовь.

Мой первый тезис будет следующим:

 

1. В опыте даны две позиции.

Под «опытом» я разумею опыт в самом широком смысле, презентацию[8] как таковую, ситуацию. И в презентации даны две позиции. Условимся, что обе позиции сексуированы, и назовем одну из них позицией «женщины», а другую позицией «мужчины». На данный момент мой подход строго номиналистский — никакое разделение, эмпирическое, биологическое или соци-альное, здесь не учитывается.

То, что имеются две позиции, может быть установлено лишь задним чис-лом. На деле именно любовь, и только она, позволяет нам формально утвер-ждать существование двух позиций. Почему? По причине второго тезиса, по- настоящему фундаментального, который гласит:

 

2. Эти позиции полностью разъединены.

«Полностью» необходимо понимать в буквальном смысле: в опыте ничто не является одним и тем же для позиции мужчины и позиции женщины. Что означает: позиции не разграничивают опыт так, что есть тип презентации, за-крепленный за «женщиной», тип презентации, закрепленный за «мужчиной», и, наконец, зоны совпадения или пересечения. Все, что презентировано, презентировано таким образом, что не может быть удостоверено никакое совпа-дение между закрепленным за одной и за другой позицией.

Назовем такое положение дел разъединением, дизъюнкцией. Сексуированные позиции разъединены в отношении опыта в целом. Разъединение не мо-жет быть обнаружено, оно не может само стать объектом конкретного опыта или непосредственного знания. Ибо такой опыт или знание сами находились бы в разъединении и не могли бы встретиться с чем-либо, что говорило бы о другой позиции.

Для того чтобы имелось знание, структурное знание разъединения, потре-бовалась бы третья позиция. Именно это запрещает третий тезис:

 

3. Третьей позиции не существует.

Идея третьей позиции вовлекает работу Воображаемого: это ангел. Спор о поле ангелов имеет фундаментальное значение, поскольку его ставка — ар-тикулировать разъединение. Что невозможно сделать лишь с одной из пози-ций в опыте или в ситуации.

Что же тогда позволяет мне здесь артикулировать разъединение, не обра-щаясь к ангелу, не превращаясь в ангела? Поскольку ресурсов самой ситуа-ции здесь недостаточно, необходимо, чтобы она была пополнена. Не третьей структурной позицией, но уникальным событием. Это событие запускает лю-бовную процедуру, и мы назовем его встречей.

 

4. УСЛОВИЯ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Но прежде, чем мы перейдем к встрече, необходимо коснуться, если так можно выразиться, другой крайности в этой проблеме. Это наш четвертый тезис:

 

4. Дано только одно человечество.

Что значит «человечество» в негуманистическом смысле? Этот термин не может быть основан ни на одном объективном предикате. Неважно, будет ли такой предикат биологическим или задающим идеал, в любом случае он не-релевантен. Под «человечеством» я понимаю то, что обеспечивает поддержку родовым, или истинностным, процедурам. Существует четыре типа таких процедур: наука, политика, искусство и, как раз, любовь. Человечество, сле-довательно, есть тогда, и только тогда, когда есть (эмансипаторная) политика, (концептуальная) наука, (созидающее) искусство — и любовь (не сведенная к коктейлю из сентиментальности и сексуальности). Человечество — это то, что поддерживает бесконечную сингулярность истин, которые вписываются в эти четыре типа. Человечество — это историческое тело истин.

Обозначим функцию человечества как Н(х). Эта запись означает, что дан-ный терм х, каким бы он ни был, поддерживает хотя бы одну родовую про-цедуру. Аксиома человечества тогда звучит так: если терм х (чтобы быть со-звучным широко распространенному кантианству, скажу: ноуменальный человек = х) активен, точнее, активирован в качестве Субъекта посредством одной из родовых процедур, тогда удостоверено, что функция человечества существует, — постольку, поскольку она допускает данный терм х в качестве аргумента.

Необходимо подчеркнуть, что существование человечества, то есть эффек-тивность его функции, возникает в точке, которую действующая истина ак-тивирует как «локальное подтверждение», являющееся субъектом. В этом смысле любой терм х принадлежит области значений или виртуальности функции человечества, которая в свою очередь локализирует его постольку, поскольку он охвачен истиной. Остается нерешенным, понуждает ли терм х функцию к существованию или, наоборот, функция «гуманизирует» терм х. Эта нерешенность подвешена на событиях, запускающих истину, оператором верности[9] которой является терм х (то есть х выдерживает трудоемкую дли-тельность любви, инициированную встречей: ему приходится быть — мето-нимией чему служит прославленное одиночество влюбленных — локализо-ванным в качестве доказательства, что Человечество существует).

Как таковой термин Н в целом (то есть существительное «человечество») предстает в качестве виртуальной сводки четырех типов — политики (х акти-вист), науки (хученый), искусства (хпоэт, художник и т.д.), любви (х, в разъ-единении «снятый» Двоицей, любовник, любовница). Термин Н связывает все четыре типа в узел. Как мы увидим, презентация этого узла находится в сердцевине разъединения между позициями «мужчины» и «женщины» в их отношении к истине.

Теперь наш четвертый тезис, утверждающий, что существует лишь одно человечество, будет означать: любая истина имеет значение для всего несу-щего ее исторического тела. Истина, любая истина, безразлична к каким бы то ни было предикатам, разделяющим то, что ее поддерживает.

Это видно хотя бы из того, что термы х — ноуменальные переменные для функции Человечества — образуют гомогенный класс, который не подвержен никакому другому разделению, кроме того, которое налагают субъективные активации, инициированные событием и помысленные внутри процедуры верности.

В частности, истина как таковая изъята из какой бы то ни было позиции. Истина транспозиционна. В общем-то, она — единственное, что обладает этим качеством, и именно поэтому истина будет именоваться родовой. В «Бытии и событии» я попытался построить онтологию из этого прилагательного.

 

5. ЛЮБОВЬ КАК РАБОТА С ПАРАДОКСОМ

Если соотнести следствия из четвертого тезиса с тремя предыдущими тези-сами, то можно четко сформулировать проблему, которая нас занимает: как возможно, чтобы истина была транспозиционной, как таковой для всех — если существуют, по крайней мере, две позиции, мужчины и женщины, ко-торые радикально разъединены в отношении опыта в целом?

Кто-то может подумать, что из первых трех тезисов вытекает следующее утверждение: истины сексуированы. Есть женская наука и мужская наука, как в свое время кое-кто полагал, что есть наука буржуазная и наука проле-тарская. Есть женское и мужское искусство, женские и мужские политиче-ские взгляды, женская любовь (стратегически гомосексуальная, как реши-тельно заявляют некоторые направления феминистской мысли) и мужская любовь. При этом обязательно добавят, что, хотя все это так, об этом невоз-можно ничего знать.

Все совершенно иначе в пространстве мысли, которое я хочу учредить. В нем одновременно утверждается, что разъединение радикально, что третьей позиции нет и, однако, что случаются истины, являющиеся родовыми, изъя-тыми из любого позиционного разъединения.

Любовь является именно тем местом, где имеют дело с этим парадоксом.

Рассмотрим это утверждение со всей серьезностью. В первую очередь оно означает, что любовь — операция, которая артикулируется через парадокс. Любовь не снимает этот парадокс, она с ним работает. Точнее, она производит истину из самого парадокса.

Знаменитое проклятие «каждый пол умрет сам по себе, со своей стороны»[10] на деле представляет собой очевидный — и не парадоксальный — закон вещей. Оставаясь на уровне ситуации (если в ней отсутствует событийное пополне-ние, а значит, и чистый случай), оба пола не прекращают умирать каждый сам по себе. Более того, под нажимом Капитала, который нисколько не озабочен половым различием, [гендерные] социальные роли оказываются неразличи-мыми: чем более явно — непосредственно и без протокола — действует закон разъединения, тем больше оба пола, практически неразличимые, умирают каж-дый со своей стороны. Ибо «сторона», на которой умирает пол, став невидимой, оказывается тем более порабощающей, препровождая обратно к тотальности разделения. Сама мизансцена половых ролей, распределение термов х в два на-блюдаемых класса, то есть hx и fx, нисколько не является выражением разъ-единения, служа для него лишь гримом, смутным опосредованием, управляе-мым всеми видами распределительных ритуалов и протоколов. Но ничто не подходит лучше Капиталу, чем существование одних лишь х. Наши общества с недавних пор заняты разгримированием разъединения, которое тем самым снова становится невидимым, теперь без опосредующей маскировки. Таким образом, на сексуированные позиции накладывается их видимая неразличи-мость, в которой упускается разъединение как таковое. Ситуация, в которой каждый чувствует, что убивает в себе возможное человечество, что он накла-дывает запрет на х, которым он является в верности истине.

Тогда становится очевидной функция любви в сопротивлении закону бы-тия. Мы начинаем понимать, что любовь, отнюдь не являясь тем, что «есте-ственным образом» налаживает мнимую связь между полами, производит истину из их развязанности.

 

6. ЛЮБОВЬ, КАК СЦЕНА ДВОИЦЫ, ПРОИЗВОДИТ ИСТИНУ ИЗ РАЗЪЕДИНЕНИЯ И ГАРАНТИРУЕТ ОДНО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Чтобы понять такое предназначение любви и, следовательно, утвердить ее как постоянную новизну в мысли — как говорит поэт Альберто Каэйро, «лю-бить значит мыслить», — необходимо вернуться к разъединению. Сказать, что оно тотально, что нет нейтрального наблюдателя или третьей позиции, значит сказать, что две позиции не могут быть сосчитаны за две. На основе чего мог бы быть сделан такой подсчет? Двое презентированы как таковые только в трех, они презентированы как элемент трех.

Необходимо тщательно различать любовь — и пару, чету. Пара — это то, что из любви видимо для третьего. Таким образом, два сосчитаны исходя из ситуации, где наличествуют трое. Но третий, о котором идет речь, кем бы он ни был, не представляет собой отдельную, третью позицию. Следовательно, двое, которых считает третий, являются какими угодно, неразличимыми двумя, полностью внешними Двоице разъединения. Феноменальная види-мость пары, подчиненная внешнему закону счета, ничего не говорит о любви.

Пара именует не любовь, но статус (и даже Государство[11]) любви. Не презен-тация любви, но репрезентация. Двое, сосчитанные с точки зрения трех, не существуют для любви. Для любви нет трех, а Двоица в ней пребывает изъя-той из любого счета.

Поскольку трех нет, необходимо модифицировать формулировку тезиса 1, ибо точнее будет сказать, что

 

1бис. Дана одна позиция и дана другая позиция.

Даны «одно» и «одно», не образующие два, единичность каждого «одного» при этом неотличима, хотя они тотально разъединены, от единичности дру-гого. В частности, никакая одиночная позиция не включает в себя опыт дру-гого, иначе это было бы интериоризацией двух.

Этот момент всегда ставил в тупик феноменологические подходы к любви: если любовь есть «сознание другого как другого», это значит, что другой идентифицируем в сознании как тот же. Иначе как помыслить, что созна-ние — которое является местом идентификации себя как того-же-как-себя — может (вос)принять или испытать другого как такового?

У феноменологии тогда лишь два выхода:

—или приглушить инаковость. На моем языке это означает, что она детотализирует разъединение и, по сути, сводит схизму мужчина/женщина к про-стому разделению человеческого, где сексуация как таковая исчезает;

— или же уничтожить тождественное. Это сартровский подход: сознание есть ничто, и у него нет места для самого себя, оно является сознанием себя, нететическим сознанием себя. Но известно, чем для Сартра становится лю-бовь, вынуждаемая этой чистой прозрачностью: безвыходным колебанием между садизмом (заставить другого быть объектом-собой) и мазохизмом (за-ставить себя быть объектом-собой для другого). Что означает, что Двоица яв-ляется лишь махинациями Одного.

Чтобы одновременно удержать и разъединение и то, что существует ис-тина разъединения, необходимо исходить не из сознания любящего, но из любви как процесса.

Скажем тогда, что любовь является именно свершением Двоицы как та-ковой, сценой Двоицы.

Но внимание: сцена Двоицы не является бытием Двоицы, которое пред-полагает трех. Сцена Двоицы является работой, процессом. Она существует лишь как траектория в ситуации, при условии гипотезы, что в ней имеется нечто от Двоицы. Двоица — это гипотетический оператор, оператор алеатор- ных запросов для той или иной траектории.

Свершение гипотезы о Двоице изначально событийно. Событие — это слу-чайное пополнение ситуации, которое мы называем встречей. Разумеется, со-бытие-встреча существует лишь в форме своего затмения и исчезновения. Оно удерживается лишь через именование, и это именование представляет собой декларацию, признание в любви. Декларирующее имя извлекается из пустоты места, в котором встреча заимствует минимум бытия для его пополнения.

Что за пустота выставляется через признание в любви? Это безотчетная пустота разъединения. Признание в любви запускает в оборот ситуации во-кабулу, извлеченную из нулевого интервала, который разделяет позиции мужчины и женщины. «Я тебя люблю» сцепляет два местоимения, «я» и «ты», несоединимые с точки зрения разъединения. Признание номинально фиксирует встречу, бытием которой является пустота разъединения. Осу-ществляющаяся в любви Двоица является подлинным именем разъединен-ного, схваченного в его разъединении.

Любовь — это нескончаемая верность первичному именованию. Она являет-ся материальной процедурой, которая переоценивает тотальность опыта, обо-зревает всю ситуацию — фрагмент за фрагментом, исходя из того, соединимы или нет эти фрагменты с номинальным предположением о наличии Двоицы.

Есть числовая схема, свойственная любовной процедуре. Эта схема гласит, что Двоица расщепляет Единое и испытывает бесконечность ситуации. Одно, Два, Бесконечность — такова нумеричность любовной процедуры. Она струк-турирует становление родовой истины. Истины чего? Истины ситуации, по-скольку в ней существуют две разъединенные позиции. Любовь — не что иное, как серия испытывающих запросов о разъединении, о Двоице, которая в рет-роактивном действии встречи удостоверяется как всегда представлявшая со-бой один из законов ситуации.

Если в ситуации разъединения свершается хотя бы одна истина, тогда ста-новится ясно, что всякая истина адресована всем и что она гарантирует един-ство проявлений и следствий функции человечества Н(х). Ибо тогда заново установлено, что есть только одна ситуация, та, в которой схватывается ис-тина. Одна ситуация, не две. Ситуация, в которой разъединение является не формой бытия, но законом. И все без исключения истины являются истинами этой ситуации.

Любовь есть место, работа которого в том, что разъединение не разделяет ситуацию в ее бытии. Или что разъединение является лишь законом, а не суб-станциальным разграничением. Это научная сторона любовной процедуры.

Любовь раскалывает Единое по линии Двоицы. И только исходя из этого, может быть помыслено, что, хотя ситуация и прорабатывается разъедине-нием, она такова, что в ней имеется что-то из Единого и что именно этим Еди-ным-множественным удостоверяется любая истина.

В нашем мире любовь является хранителем универсальности истинного. Она высвечивает его возможность, поскольку производит истину разделения.

Но какой ценой?

 

7. ЛЮБОВЬ И ЖЕЛАНИЕ

Двоица в качестве постсобытийной гипотезы должна быть отмечена матери-ально. У ее имени должны быть прямые референты. Этими референтами, как всем известно, являются тела, тела, отмеченные сексуацией. Отличительный признак, который несут тела, вписывает Двоицу в регистр своих имен. Сек-суальное связанно с любовной процедурой как приходом Двоицы в двух точ-ках: имени пустоты (признания в любви) и материального диспозитива, ограниченного телами. Извлеченное из пустоты разъединения имя и поме-ченные различием тела образуют оператор любви.

Вопрос о том, как тела входят в любовь, должен быть тщательно рассмот-рен, поскольку он затрагивает неизбежную развязанность между любовью и желанием.

Желание находится в плену у своей причины, которая не является самим телом, еще меньше «другим» как субъектом; причина — это объект, чьим носителем является тело, объект, перед которым субъект, оказавшись в фантазматической рамке, приходит к собственному исчезновению. Разумеется, любовь участвует в процессии желания, но для любви нет объекта желания как причины[12]. Таким образом, любовь, помечающая материальность тел ги-потезой Двоицы, которую она активирует, не может ни избежать объекта- причины желания, ни подчиниться его приказам. Ибо любовь имеет дело с телами со стороны разъединяющего именования, тогда как желание соотно-сится с ними как с основанием бытия расщепленного субъекта.

Поэтому любовь всегда оказывается в замешательстве, если не перед сек-суальностью, то, по крайней мере, перед блуждающим в ее поле объектом. Любовь проходит через желание, как верблюд через игольное ушко. Любовь вынуждена пройти через него, но лишь затем, чтобы жизнь тел удержала ма-териальную отметку разъединения, внутреннюю пустоту которой воплотило признание в любви.

Скажем, что любовь и желание имеют дело не с одним и тем же телом, хотя это тело, в сущности, «одно и то же».

В ночи тел любовь стремится, следуя разъединению, расширить всегда частичный характер объекта желания. Она стремится преодолеть ограниче-ние, нарциссическую опору и установить (что она может сделать, лишь бу-дучи изначально ограниченной объектом), что данное тело-субъект принад-лежит генеалогии события и что до того, как проявится блеск объекта желания, это тело было сверхштатной эмблемой грядущей истины, что это тело — встречено.

Только в любви перед телами стоит задача засвидетельствовать Двоицу. Тело желания — это состав преступления, преступления со стороны «я». Оно пытается заручиться поддержкой Единого в форме объекта. Лишь любовь отмечает Двоицу через определенное освобождение от объекта, которое предполагает соответствующую захваченность им.

Именно в точке желания любовь впервые раскалывает Единое, чтобы свершилась гипотеза Двоицы.

Хотя здесь есть какая-то насмешка — поскольку это тема Святых Отцов Церкви — необходимо принять то, что отличительные половые признаки сви-детельствуют о разъединении лишь при условии признания в любви. Без этого условия Двоицы нет и отмеченность полом целиком находится в разъединении, без возможности быть удостоверенной. Скажем чуть жестче: любое обнажающее раскрытие тел вне связи с любовью является в строгом смысле мастурбационным; оно имеет смысл лишь изнутри одной позиции. Это никакое не осуждение, а лишь простое разграничение, поскольку «сек-суальная» мастурбационная активность является вполне разумной со сто-роны каждой из разъединенных позиций. Но в этой активности нет ничего общего с той ситуацией, когда переходят — но можно ли здесь «перейти»? — от одной позиции к другой.

Только любовь предъявляет сексуальное как фигуру Двоицы. Следова-тельно, она является местом, где утверждается, что наличествуют два сексуированных тела, а не одно. Любовное раскрытие тел является доказательством того, что за уникальным именем пустоты, разверзающейся в промежутке разъединения, происходит разметка самого этого разъединения. Это и есть процедура верности, которая основывается на факте радикального разъеди-нения (дизъюнкции).

Но сексуированное удостоверение разъединения в постсобытийном имени его пустоты не отменяет разъединение. Дело лишь в том, чтобы произвести из него истину. Следовательно, действительно верно, что не существует сек-суальных отношений, ибо любовь основывает Двоицу, а не соотношение Од-них в Двоице. Два тела не презентируют Двоицу — тогда понадобился бы бес-полый третий, — они лишь отмечают Двоицу.

 

8. ЕДИНСТВО ЛЮБОВНОЙ ИСТИНЫ, СЕКСУИРОВАННЫЙ КОНФЛИКТ ЗНАНИЙ

Это очень тонкий момент. Необходимо понять, что любовь под эмблемой Двоицы производит истину из разъединения, но она производит истину из-нутри неотменимого принципа разъединения.

Не присутствуя, Двоица действует в ситуации как связка из имени и телес-ной отметки. Она служит для исчисления ситуации через трудоемкие запро-сы, включая запросы о своем сообщнике, который является также помехой: желании. Сексуальность, но также и совместное проживание, представлен-ность в обществе, выходы в свет, разговоры, работа, путешествия, ссоры, дети — все это представляет собой материальность процедуры, ее истинност-ную траекторию в ситуации. Но эти операции не объединяют партнеров. Двоица действует разъединенно. Будет наличествовать лишь одна любовная истина ситуации, но процедура этого единства движется внутри разъедине-ния, истину которого она производит.

Эффекты этого напряжения можно наблюдать на двух уровнях:

1)    В любовной процедуре наличествуют функции, соединения которых по-новому определяют позиции.

2)    То, что единая истина дозволяет в будущем предвосхищать относи-тельно знания, является сексуированным. Иначе говоря, отдаленные от ис-тины, позиции возвращаются к знанию.

По первому пункту я позволю себе отослать читателя к тексту (послед-нему в этой книге), опирающемуся на творчество Самюэля Беккета, под на-званием «Письмо родового»[13]. Там я показываю, что, по Беккету (я возвра-щаюсь к тому, что в романной прозе функционирует как мысль о любви как мысли), становление любовной процедуры задействует:

— функцию блуждания, алеа, случайностного путешествия по ситуации, которое обеспечивает артикуляцию Двоицы вкупе с бесконечностью. Эта функция выставляет гипотезу о Двоице к бесконечной презентации мира;

—функцию неподвижности, которая хранит и удерживает первоначальное именование и гарантирует, что имя события-встречи не исчезнет вместе с са-мим событием;

— функцию императива: всегда продолжать, даже в разлуке. Поддержи-вать само отсутствие как способ продолжения;

— функцию нарратива, которая последовательно записывает в виде не-кого архива становление-истиной блуждания.

Итак, можно установить, что разъединение заново вписывает себя в таб-лицу функций. «Мужчина» тогда будет аксиоматически определен как лю-бовная позиция, соединяющая императив и неподвижность, тогда как «жен-щина» соединяет блуждание и нарратив. Не страшно, что эти аксиомы могут совпасть с поверхностными (или весьма ценными) общими местами: «муж-чина» — это тот (или та), кто ничего не делает, я имею в виду ничего явного для и во имя любви, поскольку он полагает, что то, что сработало один раз, вполне может работать и дальше без переаттестации. «Женщина» — это та (или тот), кто отправляет любовь в путешествие и желает, чтобы любовная речь повторялась и обновлялась. Или в лексике конфликта: «мужчина» нем и жесток; «женщина» болтлива и требовательна. Это эмпирическая материя для труда любовных запросов об истине.

Второй пункт самый сложный.

В первую очередь я отвергаю то, что в любви каждый пол может узнать что-либо о другом поле. Я в это нисколько не верю. Любовь — это запрашива-ние о мире с точки зрения Двоицы, она никоим образом не является запросом одного из термов Двоицы о другом. Есть реальное разъединения, заключаю-щееся в том, что как раз никакой субъект не может занимать в одно и то же время и в одном и том же отношении обе позиции. Это невозможное, которое лежит в основе самой любви. Оно управляет вопросом о любви как месте зна-ния: что, с точки зрения любви, может быть познано?

Необходимо тщательно различать знание и истину. Любовь производит истину ситуации, в которой разъединение является законом. Эту истину она конструирует до бесконечности. Значит, истина никогда полностью не пре- зентирована. Любым знанием, связанным с этой истиной, можно располагать как предвосхищением: если эта незавершимая истина будет иметь место, ка-кие суждения тогда будут пусть не истинными, но достоверными? Такова об-щая форма знания, обусловленного родовой процедурой или процедурой истины. Из технических соображений я назвал ее вынуждением[14]. Можно вы-нудить знание через гипотезу об имении-места истины, которая осуществ-ляется. В случае любви осуществление истины обращено на разъединение. Каждый может вынудить знание о сексуированном разъединении исходя из любви, при гипотезе о том, что она имела место.

Но вынуждение осуществляется внутри ситуации, где действует любовь. Если истина одна, тогда вынуждение, а значит, и знание подчинены разъеди-нению позиций. То, что исходя из любви знает «мужчина», и то, что знает «женщина», остается разъединенным. Иначе говоря: достоверные суждения о Двоице исходя из ее событийного открытия не могут совпадать. В част-ности, знания о поле сами остаются непоправимо сексуированными. Оба пола не то чтобы не знали о себе, но они достоверно знают о себе разъединен-ным образом.

Любовь является сценой, где осуществляется единая истина о сексуированных позициях, проходящая через непримиримый конфликт знаний.

Дело в том, что истина находится в точке не-знаемого. Знания являются достоверными и антиципирующими, но при этом разъединенными. Это разъ-единение формально представимо внутри инстанции Двоицы. Позиция «мужчины» утверждает расколотое в Двоице — то между-двумя, где нахо-дится пустота разъединения. Позиция «женщины» утверждает, что Двоица длится в блуждании. Я как-то предложил следующую формулу: знание муж-чины направляет свои суждения на ничто Двоицы. Знание женщины — ни на что, кроме самой Двоицы. Можно также сказать, что сексуация знаний в любви разъединяет:

1)   достоверное мужское высказывание: «Истинным будет то, что мы были двумя, но никоим образом не одним»;

2)   не менее достоверное женское высказывание: «Истинным будет то, что мы были двумя, и иначе нас не было».

Женское высказывание направлено на само бытие. Таково ее предназначе-ние — онтологическое — в любви. Мужское высказывание направлено на из-менение числа, мучительное взламывание Единого гипотезой о Двоице. Оно сущностно логично.

Конфликт знаний в любви демонстрирует, что Единое какой-либо ис-тины всегда предъявляется одновременно логически и онтологически. Это отсылает нас к Книге гамма «Метафизики» Аристотеля — и к прекрас-ному комментарию к этой книге, озаглавленному «Решение смысла», не-давно появившемуся в издательстве «Врэн». Загадкой в этом тексте Арис-тотеля является переход между онтологической позицией науки о бытии- как-бытии и решающей позицией принципа тождества — чисто логиче-ского принципа. Этот переход переходим не более, чем переход от позиции мужчины к позиции женщины. Авторы комментария показывают, что Ари-стотель «вынужденно» впадает в опосредующий стиль — в опровержение софистов. Между онтологической и логической позициями есть лишь по-средничество опровержения. Таким образом, каждая из позиций, вовле-ченных в любовь, может войти в контакт с другой лишь как с некой софисти-кой, которую необходимо опровергнуть. Кому не знакома утомительная жестокость этих опровержений, в конце концов сводящихся к прискорбной фразе «ты меня не понимаешь»? Можно было бы сказать, что это раздра-женная разновидность признания в любви. Кто действительно любит, тот плохо понимает.

Я не могу считать случайностью, что комментарий к Аристотелю, который я здесь использую для моих собственных целей, написан женщиной и муж-чиной, Барбарой Кассэн и Мишелем Нарси.

 

9. ЖЕНСКАЯ ПОЗИЦИЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Здесь можно было бы закончить. Но я добавлю постскриптум, который вер-нет меня к тому, с чего я начал.

Существование любви ретроактивно проявляет то, что в разъединении по-зиция женщины является единственным носителем связи между любовью и человечеством, — человечеством, понимаемым, как это делаю я, в качестве функции Н(х), которая образует узел, вовлекающий истинностные про-цедуры, то есть науку, политику, искусство и любовь.

Скажут: еще одно общее место, гласящее, что «женщина» не может не ду-мать о любви, «женщина» — это бытие к любви.

Смело пересечем общее место.

Установим аксиоматически, что позиция женщины такова, что в случае изъятия из любви она оказывается затронутой бесчеловечностью. Иначе го-воря, функция Н(х) обладает значимостью, лишь поскольку существует ро-довая любовная процедура.

Эта аксиома означает, что для данной позиции предписание человечест-ва может иметь значение лишь тогда, когда удостоверено существование любви.

Мимоходом заметим, что такое удостоверение не обязательно принимает форму любовного опыта. Можно быть «захваченным» существованием ис-тинностной процедуры иным путем, нежели ее испытывание. Здесь опять- таки необходимо остерегаться любого психологизма: важно не сознание любви, но наличие для терма х доказательства ее существования.

Есть терм х — ноуменальная виртуальность человеческого, каким бы ни был ее эмпирический пол, — активирующий функцию человечества лишь при условии такого доказательства, и мы утверждаем, что этот терм — жен-щина. Таким образом, «женщина» — это та (или тот), для кого изъятие из любви обесценивает Н(х) в его других разновидностях — в науке, политике и любви. A contrario, существование любви виртуально развертывает Н(х) во всех его типах, и в первую очередь в наиболее связанных или пересекаю-щихся. Что, возможно, проясняет — если принять, что именно о «феминизи-рованном» терме х речь идет в письме романисток, — почему женщины до-стигли совершенства в романе.

Для позиции мужчины дело обстоит по-другому: каждый тип процедуры сам обеспечивает значимость функции Н(х), без учета других типов.

Таким образом, я пытаюсь последовательно дать определение словам «мужчина» и «женщина» исходя из точки, в которой любовь надрезает связку четырех типов истинностных процедур. Иначе говоря, будучи соотнесенным с функцией человечества, половое различие может быть помыслено лишь в осуществлении любви как различающего критерия.

Но разве может быть иначе, если любовь, одна любовь производит истину из разъединения? Желание не может обосновать мысль о Двоице, поскольку оно захвачено засвидетельствованием бытия-Одним, которое предписыва-ется объектом.

Можно также сказать, что желание, какой бы ни была сексуация, является гомосексуальным, тогда как любовь, даже между геями, является принципи-ально гетеросексуальной.

Проход любви через желание, о чьей проблематичной диалектике я гово-рил выше, может быть высказан так: заставить гетеросексуальное любви пройти через гомосексуальное желания.

В конечном счете, оставив за скобками пол тех, кого любовная встреча на-значает к истине, лишь внутри поля любви даны «женщина» и «мужчина».

Но вернемся к человечеству. Если принять, что Н является виртуальной композицией четырех типов истин, можно утверждать, что для женской позиции любовь связывает все четыре типа и что лишь при условии люб-ви человечество, Н, существует в качестве общей конфигурации. Тогда как для позиции мужчины каждый тип метафоризирует другие типы, и эта ме-тафора равняется утверждению имманентного присутствия в каждом типе человечества Н.

Тогда перед нами две следующие схемы[15].

Из этих схем ясно, что женская репрезентация человечества является од-новременно обусловленной и связанной, что обеспечивает более полное вос-приятие — и, в некоторых случаях, более короткий путь к бесчеловечности. В то же время мужская репрезентация является одновременно символиче-ской и разделяющей, что может привести к безразличию, но обеспечивает большую способность к заключениям.

Идет ли речь об ограничительной концепции женского? Не сводится ли это общее место, пускай и более утонченное, к схеме господства, гласящей в общем и целом, что доступ к символическому и универсальному более непо-средственен для мужчины? Что этот доступ менее зависим от встречи?

Можно возразить, что встреча есть всегда и везде: любая родовая про-цедура является постсобытийной.

Но не это является принципиальным. Принципиально то, что любовь, как я уже сказал, является гарантом универсального, поскольку только она вы-свечивает разъединение в качестве простого закона единой ситуации. То, что значение функции Н(х) для женской позиции зависит от существования любви, может быть высказано и так: женская позиция требует для Н(х) га-рантий универсальности. Лишь при таком условии она связывает составляю-щие Н. Позиция женщины в ее уникальном отношении к любви опирается на ясность формулы «для любого х, Н(х), какими бы ни были эффекты разъединения или разъединений (поскольку сексуальное разъединение, воз-можно, не является единственным)».

Здесь я совершаю дополнительный шаг по отношению к лакановским формулам сексуации. Очень схематично: Лакан исходит из фаллической функции Ф(х)[16]. Он назначает универсальный квантор для позиции муж-чины (для-всех-мужчин) и определяет позицию женщины через комбинацию экзистенциального квантора и отрицания, что приводит к утверждению, что женщина — это не-все и не-вся (pas—toute).

Во многих отношениях это классическая позиция. Когда Гегель говорил, что женщина — это ирония сообщества, он указывал именно на такой эффект экзистенциальной межи: женщина подрывает целое, которое мужчины от-чаянно пытаются упрочить.

Но это происходит строго внутри поля действия функции Ф(х). Наиболее очевидный вывод из того, что я здесь сказал, заключается в том, что функция человечества Н(х) не совпадает с функцией Ф(х).

В отношении функции Н(х) именно позиция женщины поддерживает универсальную всеобщность, а позиция мужчины метафорически диссеми- нирует виртуальности единой композиции Н.

Любовь является тем, что, отделяя Н(х) от Ф(х), возвращает женщинам — на всей протяженности истинностных процедур — универсальный квантор.

Пер. с франц. Сергея Ермакова

 

_________________________________

 

* Qu’est-ce que l’amour? — Глава из книги: Badiou A. Conditions. ї Editions du Seuil, 1992.

1) Этот текст представляет собой переработанную версию до-клада, прочитанного в рамках коллоквиума «Работа знания и половое различие» (1990). Коллоквиум проходил в Меж-дународном коллеже философии и был организован Женевьевой Фрэс, Моникой Давид-Менар и Мишелем Тором. Мой доклад был озаглавлен «Любовь — место сексуированного знания?», он был опубликован вместе с другими докла-дами коллоквиума в издательстве «L‘Harmattan» (1991).

2) Сексуация, по определению Ж. Лакана, в отличие от био-логической сексуальности, обозначает способ, каким субъ-ект вписан в сексуальное различие. — Примеч. ред.

3) Подробнее о бадьюанской концепции противостоянии со-фиста и философа см.: Бадью А. Манифест философии. СПб.: Machina, 2003. С. 63—65.

4) ETEQog — иной, другой (гр.). Здесь «гетерос» не имеет ни-какого отношения к гетеросексуальности, поскольку, со-гласно Бадью (см. ниже), именно любовь и может ее за-свидетельствовать. — Примеч. перев.

5) Подробнее об этом см. статью Л. Кьезы в этом номере «НЛО».

6) Бадью противопоставляет здесь глаголы suppleer и sup— plementer, компенсацию-восполнение (нехватки) и сверх-штатную надбавку. По Бадью, событие никогда не является ответом на ту или иную нехватку внутри ситуации, любая ситуация при взгляде на нее изнутри — полна и не нужда-ется в событии. И лишь после сверхштатного события, зад-ним числом, становится очевидной «центральная пустота», которая подшивает ситуацию к ее бытию. В общем и целом, это вполне хайдеггеровская мысль: ведь и бытие в повсе-дневности является чем-то излишним для Dasein, которое может довольствоваться одними сущими. — Примеч. перев.

7) Ситуация — это «какое-либо положение вещей, произ-вольно предъявленная множественность» (Бадью А. Ма-нифест философии. С. 17) или «любая предъявленная кон-систентная множественность, то есть: множество и режим счета-за-одно, структура». См.: Badiou A. L’etre et l’evene- ment. Paris: Seuil, 1988. Р. 557.

8) «Презентация — первичное слово метаонтологии (или фи-лософии). Презентация — это бытие-множественным в его действительном развертывании. «Презентация» полностью соответствует «неконсистентному множеству»». См.: Badiou A. L‘etre et l‘evenement. P. 555. Презентация должна тщательно отличаться от присутствия (Ibid. P. 35). Мы пе-редаем presentation как презентацию, а глагол presenter в большинстве случаев как презентировать. — Примеч. перев.

9) Верность (процедура верности) — базовая операция бадьюанского субъекта — имеет очень простую логическую структуру: это случайностная траектория запросов (enquetes) субъекта о том, что может быть присоединено из ситуации к имени события. Например, в случае научной ситуации, о том, какие уже существующие ресурсы могут быть задействованы для развития новой революционной теории или интуиции и т.д. Субъект состоит из всех эле-ментов ситуации, запрошенных позитивно, то есть из всех элементов, присоединенных им к имени события. Таким образом, верность — это одновременно и верность собы-тию, и верность себе как субъекту — если субъект прекра-щает запрашивать ситуацию, он исчезает. — Примеч. перев.

10) «Les deux sexes mourront chacun de leur cote» — строчка из поэмы Альфреда де Виньи «Гнев Самсона» («La colere de Samson»,1839). Ср. с переводом Д. Проткина «Два пола встретят смерть, хотя и будут рядом». — Примеч. перев.

11) Бадью, начиная с «Бытия и события», часто пользуется тем, что во французском языке слово etat означает как «со-стояние, статус», так и «государство». Etat у Бадью — это «счет счета», «метаструктура», то, что накладывается на исходную ситуацию-множество (например, в случае с по-литикой — на общество), пересчитывая ее таким образом, что из ситуации исключаются все неконсистентные эле-менты и гарантируется, что ситуация не встретится с собственной «блуждающей пустотой», которая, однако, и является собственным бытием ситуации. Если изначаль-ный счет-за-одно — это презентация ситуации, то etat — это репрезентация. См.: Badiou A. L‘etre et l‘evenement. P. 109— 117, 542. — Примеч. перев.

12) Подробнее об этом см. статью Л. Кьезы. — Примеч. ред.

13) Badiou A. Conditions. P. 329—366.

14) О вынуждении см., во-первых, предисловие к данной книге Франсуа Валя (Badiou A. Conditions. P. 7—54), наш текст «Истина: вынуждение и неименуемое» (Ibid. P. 196—212) и, разумеется, последние размышления в «Бытии и событии».

15) Схемы не приведены на сайте по техническим причинам.

16) Подробнее об этом см.: LacanJ. On Feminine Sexuality, The Limits of Love and Knowledge: Book XX. New York; London: Norton, 1998 (рус. пер. готовится к публикации).

 

Что такое любовь?

1. ПОЛ И ФИЛОСОФИЯ

Кое-кто полагал, что в фундаменте философии, как систематической воли, заложено исключение полового различия. Действительно, не в том, что в этой воле было наиболее состоятельным, — от Платона до Ницше включительно — слово «женщина» достигало статуса понятия. Быть может, и не в том призва­ние этого слова? Но разве лучше обстояло дело со словом «мужчина», если лишить его родового смысла и взять с точки зрения чистой сексуации?[2] Должны ли мы тогда заключить, что философия и в самом деле обезразличивает половое различие? Я так не считаю. Слишком многое говорит об обрат­ном, особенно если учесть, что хитрость такого различия, очевидно куда бо­лее тонкая, чем хитрость Разума, заключается в том, что ни слово «женщина», ни слово «мужчина» не выдвигается на первый план. Возможно, поэтому фи­лософски приемлемо применить к полу способ, которым Жан Жене вопро­шал о расах. Он спрашивал, что такое негр, уточняя: «И во-первых, какого он цвета?» Тогда, если мы зададимся вопросом, что такое мужчина или что такое женщина, вполне философски благоразумно будет уточнить: «И во-первых, какого он(а) пола?» Ибо согласятся, что вопрос о поле является первичной трудностью: половое различие может быть помыслено лишь через трудоем­кое определение той идентичности, внутри которой оно возникает.

Добавим, что современная философия — чему есть каждодневные под­тверждения — адресована и адресуется женщинам. Философию даже можно подозревать — мою в том числе, — что как дискурс она в значительной мере ориентирована стратегией соблазнения.

Так или иначе, философия подступается к полу через любовь — это верно до такой степени, что только у Платона некто Лакан вынужден был искать опору, чтобы помыслить любовь в переносе.

Здесь, однако, возникает более серьезное возражение: за исключением соб­ственно платоновского начала, все, что было сказано подлинно верного о люб­ви — пока психоанализ не поколебал это понятие, — было сказано в области искусства, особенно в искусстве романа, чей пакт с любовью носит сущност­ный характер. Помимо всего прочего, отметим, что женщины преуспели в этом искусстве, придав ему определяющий импульс. Мадам де ла Файетт, Джейн Остин, Вирджиния Вулф, Кэтрин Мэнсфилд, множество других. И задолго до них, в XI веке — что невообразимо для западных варваров — госпожа Мурасаки Сикибу, автор величайшего текста, в котором развертывается сказы­ваемое любви в ее мужском измерении, «Гэндзи-моногатари».

Итак, пусть не возражают мне, приводя в пример классическую локализа­цию женщин в поле эффектов возвышенной страсти и в измерении нарратива. Во-первых, как я покажу, значимая связь между «женщиной» и «любовью» за­трагивает все человечество, более того, легитимирует само его понятие. Кроме того, я, разумеется, разделяю мысль, что женщина способна, в будущем тем бо­лее, преуспеть в любой области и даже переосновать любое поле заново. Про­блема, как и с мужчинами, лишь в том, чтобы знать, при каких условиях и ка­кой ценой. Наконец, я считаю романную прозу искусством ужасающей и абстрактной сложности, а шедевры этого искусства — величайшими свидетель­ствами того, на что способен субъект, когда он пронзен и учрежден истиной.

Из какого места можно наблюдать связку истинностных процедур, подоб­ных связке между любовью и романом? Из места, в котором удостоверяется, что любовь и искусство пересекаются, то есть они совозможны во времени. Это место называется философией.

Следовательно, слово «любовь» здесь будет сконструировано как фило­софская категория, что вполне легитимно, если вспомнить, что такой же ста­тус имеет платоновский Эрос.

Отношение этой категории к тому, как мыслит любовь психоанализ, на­пример в вопросе о переносе, будет, скорее всего, проблематичным. Скрытым правилом здесь будет правило внешней связности: «Сделай так, чтобы фи­лософская категория, при всем своем возможном своеобразии, оставалась со­вместимой с психоаналитическим понятием». Но я не буду вдаваться в де­тали этой совместимости.

Отношение этой категории к открытиям романного искусства будет кос­венным. Скажем, что общая логика любви, схваченная в расщеплении между (универсальной) истиной и (сексуированными) знаниями, должна быть впо­следствии проверена через конкретные прозаические тексты. Правило в та­ком случае будет правилом подведения под понятие: «Сделай так, чтобы твоя категория учитывала великие прозаические тексты о любви как синтаксис, задействующий ее семантические поля».

Наконец, отношение этой категории к общеизвестным очевидностям (ибо любовь, по сравнению с искусством, наукой и политикой, является истин­ностной процедурой не то чтобы наиболее распространенной, но наиболее доступной) будет смежностью. В вопросе о любви присутствует здравый смысл, попытка избежать которого будет достаточно комичной. Правило мо­жет быть таким: «Сделай так, чтобы твоя категория, какими бы парадоксаль­ными ни были ее следствия, не удалялась от ходячих интуиций о любви».

 

2. О НЕКОТОРЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЯХ ЛЮБВИ, ЧТО НЕ БУДУТ ИСПОЛЬЗОВАНЫ ДАЛЕЕ

Философия вообще, любая философия, основывает свое место мысли на дисквалификациях (recusations) и на декларациях. В самом общем плане, на дис­квалификации софистов[3] и на декларации, что имеются истины. В нашем случае это будет:

1) Дисквалификация концепции слияния в любви. Любовь не является тем, что из заданной структурно Двоицы производит Единое экстаза. Эта дис­квалификация, в сущности, идентична дисквалификации бытия-к-смерти. Ибо экстатическое Одно полагает себя по ту сторону Двоицы лишь в качестве подавления множественности. Отсюда метафора ночи, настойчивая сакрали­зация встречи, террор, осуществляемый миром. Тристан и Изольда Вагнера. В моих категориях, это фигура катастрофы, в данном случае происходящей в любовной родовой процедуре. Но это катастрофа не самой любви, она яв­ляется следствием философемы, философемы Единого.

2) Дисквалификация жертвенной концепции любви. Любовь не является принесением в жертву Того же на алтаре Другого. Ниже я попытаюсь показать, что любовь не является даже опытом другого. Она — опыт мира, или ситуации, при постсобытийном условии, что имеется нечто от Двоицы (qu’il y a du Deux). Я намерен изъять Эрос из какой бы то ни было диалектики Гетероса[4].

3) Дисквалификация «сверхструктурной» или иллюзионной концепции любви, столь дорогой для пессимистической традиции французских морали­стов. Я имею в виду концепцию, в соответствии с которой любовь — лишь иллюзорное украшение, через которое проходит реальное секса. Или же что сексуальное желание и ревность являются основой любви. Мысль Лакана иногда граничит с этой идеей, например когда он говорит, что любовь — это то, что восполняет отсутствие сексуальных отношений[5]. Но он также говорит и обратное, когда признает за любовью онтологическое призвание, призвание «подступа к бытию». Дело в том, что любовь, как я полагаю, ничего не вос­полняет. Она пополняет, и это совсем другое дело[6]. Она оказывается прова­лом только при условии, что ее ошибочно полагают связующим отношением. Но любовь — не отношение. Любовь — это производство истины. Истины о чем? О том именно, что Двоица, а не только Одно, задействованы в ситуации[7].

 

3. РАЗЪЕДИНЕНИЕ

Перейдем к декларациям.

Здесь необходимо задать аксиоматику любви. Зачем нужна аксиоматика? По причине глубокого убеждения, впрочем, обоснованного Платоном: любовь никогда не дана непосредственно в сознании любящего субъекта. Относитель­ная скудость всего, что философы говорили о любви, как я убежден, происхо­дит оттого, что они подступались к ней через психологию или через теорию страстей. Но любовь, хотя и включает в себя опыт блужданий и мучений лю­бящих, нисколько не раскрывает в этом опыте свою собственную сущность. Напротив, именно от этой сущности зависит возникновение субъектов любви. Скажем, что любовь — это процесс, который распределяет опыт так, что из­нутри этого опыта закон распределения не поддается расшифровке. Что можно сказать по-другому: опыт любящего субъекта, являющийся материей любви, не учреждает никакого знания о любви. Именно в этом особенность любовной процедуры (по сравнению с наукой, искусством или политикой): мысль, которой она является, не является мыслью о ней самой, как мысли. Любовь, являясь опытом мысли, не мыслит себя (s’impense). Знание в любви, несомненно, требует применения силы, в частности силы мысли. Но оно само остается неподвластным этой силе.

Следовательно, необходимо держаться в стороне от пафоса страсти, за­блуждения, ревности, секса и смерти. Никакая другая тема не требует чистой логики более, чем любовь.

Мой первый тезис будет следующим:

 

1. В опыте даны две позиции.

Под «опытом» я разумею опыт в самом широком смысле, презентацию[8] как таковую, ситуацию. И в презентации даны две позиции. Условимся, что обе позиции сексуированы, и назовем одну из них позицией «женщины», а другую позицией «мужчины». На данный момент мой подход строго номиналистский — никакое разделение, эмпирическое, биологическое или соци­альное, здесь не учитывается.

То, что имеются две позиции, может быть установлено лишь задним чис­лом. На деле именно любовь, и только она, позволяет нам формально утвер­ждать существование двух позиций. Почему? По причине второго тезиса, по- настоящему фундаментального, который гласит:

 

2. Эти позиции полностью разъединены.

«Полностью» необходимо понимать в буквальном смысле: в опыте ничто не является одним и тем же для позиции мужчины и позиции женщины. Что означает: позиции не разграничивают опыт так, что есть тип презентации, за­крепленный за «женщиной», тип презентации, закрепленный за «мужчиной», и, наконец, зоны совпадения или пересечения. Все, что презентировано, презентировано таким образом, что не может быть удостоверено никакое совпа­дение между закрепленным за одной и за другой позицией.

Назовем такое положение дел разъединением, дизъюнкцией. Сексуированные позиции разъединены в отношении опыта в целом. Разъединение не мо­жет быть обнаружено, оно не может само стать объектом конкретного опыта или непосредственного знания. Ибо такой опыт или знание сами находились бы в разъединении и не могли бы встретиться с чем-либо, что говорило бы о другой позиции.

Для того чтобы имелось знание, структурное знание разъединения, потре­бовалась бы третья позиция. Именно это запрещает третий тезис:

 

3. Третьей позиции не существует.

Идея третьей позиции вовлекает работу Воображаемого: это ангел. Спор о поле ангелов имеет фундаментальное значение, поскольку его ставка — ар­тикулировать разъединение. Что невозможно сделать лишь с одной из пози­ций в опыте или в ситуации.

Что же тогда позволяет мне здесь артикулировать разъединение, не обра­щаясь к ангелу, не превращаясь в ангела? Поскольку ресурсов самой ситуа­ции здесь недостаточно, необходимо, чтобы она была пополнена. Не третьей структурной позицией, но уникальным событием. Это событие запускает лю­бовную процедуру, и мы назовем его встречей.

 

4. УСЛОВИЯ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Но прежде, чем мы перейдем к встрече, необходимо коснуться, если так можно выразиться, другой крайности в этой проблеме. Это наш четвертый тезис:

 

4. Дано только одно человечество.

Что значит «человечество» в негуманистическом смысле? Этот термин не может быть основан ни на одном объективном предикате. Неважно, будет ли такой предикат биологическим или задающим идеал, в любом случае он не­релевантен. Под «человечеством» я понимаю то, что обеспечивает поддержку родовым, или истинностным, процедурам. Существует четыре типа таких процедур: наука, политика, искусство и, как раз, любовь. Человечество, сле­довательно, есть тогда, и только тогда, когда есть (эмансипаторная) политика, (концептуальная) наука, (созидающее) искусство — и любовь (не сведенная к коктейлю из сентиментальности и сексуальности). Человечество — это то, что поддерживает бесконечную сингулярность истин, которые вписываются в эти четыре типа. Человечество — это историческое тело истин.

Обозначим функцию человечества как Н(х). Эта запись означает, что дан­ный терм х, каким бы он ни был, поддерживает хотя бы одну родовую про­цедуру. Аксиома человечества тогда звучит так: если терм х (чтобы быть со­звучным широко распространенному кантианству, скажу: ноуменальный человек = х) активен, точнее, активирован в качестве Субъекта посредством одной из родовых процедур, тогда удостоверено, что функция человечества существует, — постольку, поскольку она допускает данный терм х в качестве аргумента.

Необходимо подчеркнуть, что существование человечества, то есть эффек­тивность его функции, возникает в точке, которую действующая истина ак­тивирует как «локальное подтверждение», являющееся субъектом. В этом смысле любой терм х принадлежит области значений или виртуальности функции человечества, которая в свою очередь локализирует его постольку, поскольку он охвачен истиной. Остается нерешенным, понуждает ли терм х функцию к существованию или, наоборот, функция «гуманизирует» терм х. Эта нерешенность подвешена на событиях, запускающих истину, оператором верности[9] которой является терм х (то есть х выдерживает трудоемкую дли­тельность любви, инициированную встречей: ему приходится быть — мето­нимией чему служит прославленное одиночество влюбленных — локализо­ванным в качестве доказательства, что Человечество существует).

Как таковой термин Н в целом (то есть существительное «человечество») предстает в качестве виртуальной сводки четырех типов — политики (х акти­вист), науки (хученый), искусства (хпоэт, художник и т.д.), любви (х, в разъ­единении «снятый» Двоицей, любовник, любовница). Термин Н связывает все четыре типа в узел. Как мы увидим, презентация этого узла находится в сердцевине разъединения между позициями «мужчины» и «женщины» в их отношении к истине.

Теперь наш четвертый тезис, утверждающий, что существует лишь одно человечество, будет означать: любая истина имеет значение для всего несу­щего ее исторического тела. Истина, любая истина, безразлична к каким бы то ни было предикатам, разделяющим то, что ее поддерживает.

Это видно хотя бы из того, что термы х — ноуменальные переменные для функции Человечества — образуют гомогенный класс, который не подвержен никакому другому разделению, кроме того, которое налагают субъективные активации, инициированные событием и помысленные внутри процедуры верности.

В частности, истина как таковая изъята из какой бы то ни было позиции. Истина транспозиционна. В общем-то, она — единственное, что обладает этим качеством, и именно поэтому истина будет именоваться родовой. В «Бытии и событии» я попытался построить онтологию из этого прилагательного.

 

5. ЛЮБОВЬ КАК РАБОТА С ПАРАДОКСОМ

Если соотнести следствия из четвертого тезиса с тремя предыдущими тези­сами, то можно четко сформулировать проблему, которая нас занимает: как возможно, чтобы истина была транспозиционной, как таковой для всех — если существуют, по крайней мере, две позиции, мужчины и женщины, ко­торые радикально разъединены в отношении опыта в целом?

Кто-то может подумать, что из первых трех тезисов вытекает следующее утверждение: истины сексуированы. Есть женская наука и мужская наука, как в свое время кое-кто полагал, что есть наука буржуазная и наука проле­тарская. Есть женское и мужское искусство, женские и мужские политиче­ские взгляды, женская любовь (стратегически гомосексуальная, как реши­тельно заявляют некоторые направления феминистской мысли) и мужская любовь. При этом обязательно добавят, что, хотя все это так, об этом невоз­можно ничего знать.

Все совершенно иначе в пространстве мысли, которое я хочу учредить. В нем одновременно утверждается, что разъединение радикально, что третьей позиции нет и, однако, что случаются истины, являющиеся родовыми, изъя­тыми из любого позиционного разъединения.

Любовь является именно тем местом, где имеют дело с этим парадоксом.

Рассмотрим это утверждение со всей серьезностью. В первую очередь оно означает, что любовь — операция, которая артикулируется через парадокс. Любовь не снимает этот парадокс, она с ним работает. Точнее, она производит истину из самого парадокса.

Знаменитое проклятие «каждый пол умрет сам по себе, со своей стороны»[10] на деле представляет собой очевидный — и не парадоксальный — закон вещей. Оставаясь на уровне ситуации (если в ней отсутствует событийное пополне­ние, а значит, и чистый случай), оба пола не прекращают умирать каждый сам по себе. Более того, под нажимом Капитала, который нисколько не озабочен половым различием, [гендерные] социальные роли оказываются неразличи­мыми: чем более явно — непосредственно и без протокола — действует закон разъединения, тем больше оба пола, практически неразличимые, умирают каж­дый со своей стороны. Ибо «сторона», на которой умирает пол, став невидимой, оказывается тем более порабощающей, препровождая обратно к тотальности разделения. Сама мизансцена половых ролей, распределение термов х в два на­блюдаемых класса, то есть hx и fx, нисколько не является выражением разъ­единения, служа для него лишь гримом, смутным опосредованием, управляе­мым всеми видами распределительных ритуалов и протоколов. Но ничто не подходит лучше Капиталу, чем существование одних лишь х. Наши общества с недавних пор заняты разгримированием разъединения, которое тем самым снова становится невидимым, теперь без опосредующей маскировки. Таким образом, на сексуированные позиции накладывается их видимая неразличи­мость, в которой упускается разъединение как таковое. Ситуация, в которой каждый чувствует, что убивает в себе возможное человечество, что он накла­дывает запрет на х, которым он является в верности истине.

Тогда становится очевидной функция любви в сопротивлении закону бы­тия. Мы начинаем понимать, что любовь, отнюдь не являясь тем, что «есте­ственным образом» налаживает мнимую связь между полами, производит истину из их развязанности.

 

6. ЛЮБОВЬ, КАК СЦЕНА ДВОИЦЫ, ПРОИЗВОДИТ ИСТИНУ ИЗ РАЗЪЕДИНЕНИЯ И ГАРАНТИРУЕТ ОДНО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Чтобы понять такое предназначение любви и, следовательно, утвердить ее как постоянную новизну в мысли — как говорит поэт Альберто Каэйро, «лю­бить значит мыслить», — необходимо вернуться к разъединению. Сказать, что оно тотально, что нет нейтрального наблюдателя или третьей позиции, значит сказать, что две позиции не могут быть сосчитаны за две. На основе чего мог бы быть сделан такой подсчет? Двое презентированы как таковые только в трех, они презентированы как элемент трех.

Необходимо тщательно различать любовь — и пару, чету. Пара — это то, что из любви видимо для третьего. Таким образом, два сосчитаны исходя из ситуации, где наличествуют трое. Но третий, о котором идет речь, кем бы он ни был, не представляет собой отдельную, третью позицию. Следовательно, двое, которых считает третий, являются какими угодно, неразличимыми двумя, полностью внешними Двоице разъединения. Феноменальная види­мость пары, подчиненная внешнему закону счета, ничего не говорит о любви.

Пара именует не любовь, но статус (и даже Государство[11]) любви. Не презен­тация любви, но репрезентация. Двое, сосчитанные с точки зрения трех, не существуют для любви. Для любви нет трех, а Двоица в ней пребывает изъя­той из любого счета.

Поскольку трех нет, необходимо модифицировать формулировку тезиса 1, ибо точнее будет сказать, что

 

1бис. Дана одна позиция и дана другая позиция.

Даны «одно» и «одно», не образующие два, единичность каждого «одного» при этом неотличима, хотя они тотально разъединены, от единичности дру­гого. В частности, никакая одиночная позиция не включает в себя опыт дру­гого, иначе это было бы интериоризацией двух.

Этот момент всегда ставил в тупик феноменологические подходы к любви: если любовь есть «сознание другого как другого», это значит, что другой идентифицируем в сознании как тот же. Иначе как помыслить, что созна­ние — которое является местом идентификации себя как того-же-как-себя — может (вос)принять или испытать другого как такового?

У феноменологии тогда лишь два выхода:

—или приглушить инаковость. На моем языке это означает, что она детотализирует разъединение и, по сути, сводит схизму мужчина/женщина к про­стому разделению человеческого, где сексуация как таковая исчезает;

— или же уничтожить тождественное. Это сартровский подход: сознание есть ничто, и у него нет места для самого себя, оно является сознанием себя, нететическим сознанием себя. Но известно, чем для Сартра становится лю­бовь, вынуждаемая этой чистой прозрачностью: безвыходным колебанием между садизмом (заставить другого быть объектом-собой) и мазохизмом (за­ставить себя быть объектом-собой для другого). Что означает, что Двоица яв­ляется лишь махинациями Одного.

Чтобы одновременно удержать и разъединение и то, что существует ис­тина разъединения, необходимо исходить не из сознания любящего, но из любви как процесса.

Скажем тогда, что любовь является именно свершением Двоицы как та­ковой, сценой Двоицы.

Но внимание: сцена Двоицы не является бытием Двоицы, которое пред­полагает трех. Сцена Двоицы является работой, процессом. Она существует лишь как траектория в ситуации, при условии гипотезы, что в ней имеется нечто от Двоицы. Двоица — это гипотетический оператор, оператор алеатор- ных запросов для той или иной траектории.

Свершение гипотезы о Двоице изначально событийно. Событие — это слу­чайное пополнение ситуации, которое мы называем встречей. Разумеется, со­бытие-встреча существует лишь в форме своего затмения и исчезновения. Оно удерживается лишь через именование, и это именование представляет собой декларацию, признание в любви. Декларирующее имя извлекается из пустоты места, в котором встреча заимствует минимум бытия для его пополнения.

Что за пустота выставляется через признание в любви? Это безотчетная пустота разъединения. Признание в любви запускает в оборот ситуации во­кабулу, извлеченную из нулевого интервала, который разделяет позиции мужчины и женщины. «Я тебя люблю» сцепляет два местоимения, «я» и «ты», несоединимые с точки зрения разъединения. Признание номинально фиксирует встречу, бытием которой является пустота разъединения. Осу­ществляющаяся в любви Двоица является подлинным именем разъединен­ного, схваченного в его разъединении.

Любовь — это нескончаемая верность первичному именованию. Она являет­ся материальной процедурой, которая переоценивает тотальность опыта, обо­зревает всю ситуацию — фрагмент за фрагментом, исходя из того, соединимы или нет эти фрагменты с номинальным предположением о наличии Двоицы.

Есть числовая схема, свойственная любовной процедуре. Эта схема гласит, что Двоица расщепляет Единое и испытывает бесконечность ситуации. Одно, Два, Бесконечность — такова нумеричность любовной процедуры. Она струк­турирует становление родовой истины. Истины чего? Истины ситуации, по­скольку в ней существуют две разъединенные позиции. Любовь — не что иное, как серия испытывающих запросов о разъединении, о Двоице, которая в рет­роактивном действии встречи удостоверяется как всегда представлявшая со­бой один из законов ситуации.

Если в ситуации разъединения свершается хотя бы одна истина, тогда ста­новится ясно, что всякая истина адресована всем и что она гарантирует един­ство проявлений и следствий функции человечества Н(х). Ибо тогда заново установлено, что есть только одна ситуация, та, в которой схватывается ис­тина. Одна ситуация, не две. Ситуация, в которой разъединение является не формой бытия, но законом. И все без исключения истины являются истинами этой ситуации.

Любовь есть место, работа которого в том, что разъединение не разделяет ситуацию в ее бытии. Или что разъединение является лишь законом, а не суб­станциальным разграничением. Это научная сторона любовной процедуры.

Любовь раскалывает Единое по линии Двоицы. И только исходя из этого, может быть помыслено, что, хотя ситуация и прорабатывается разъедине­нием, она такова, что в ней имеется что-то из Единого и что именно этим Еди­ным-множественным удостоверяется любая истина.

В нашем мире любовь является хранителем универсальности истинного. Она высвечивает его возможность, поскольку производит истину разделения.

Но какой ценой?

 

7. ЛЮБОВЬ И ЖЕЛАНИЕ

Двоица в качестве постсобытийной гипотезы должна быть отмечена матери­ально. У ее имени должны быть прямые референты. Этими референтами, как всем известно, являются тела, тела, отмеченные сексуацией. Отличительный признак, который несут тела, вписывает Двоицу в регистр своих имен. Сек­суальное связанно с любовной процедурой как приходом Двоицы в двух точ­ках: имени пустоты (признания в любви) и материального диспозитива, ограниченного телами. Извлеченное из пустоты разъединения имя и поме­ченные различием тела образуют оператор любви.

Вопрос о том, как тела входят в любовь, должен быть тщательно рассмот­рен, поскольку он затрагивает неизбежную развязанность между любовью и желанием.

Желание находится в плену у своей причины, которая не является самим телом, еще меньше «другим» как субъектом; причина — это объект, чьим носителем является тело, объект, перед которым субъект, оказавшись в фантазматической рамке, приходит к собственному исчезновению. Разумеется, любовь участвует в процессии желания, но для любви нет объекта желания как причины[12]. Таким образом, любовь, помечающая материальность тел ги­потезой Двоицы, которую она активирует, не может ни избежать объекта- причины желания, ни подчиниться его приказам. Ибо любовь имеет дело с телами со стороны разъединяющего именования, тогда как желание соотно­сится с ними как с основанием бытия расщепленного субъекта.

Поэтому любовь всегда оказывается в замешательстве, если не перед сек­суальностью, то, по крайней мере, перед блуждающим в ее поле объектом. Любовь проходит через желание, как верблюд через игольное ушко. Любовь вынуждена пройти через него, но лишь затем, чтобы жизнь тел удержала ма­териальную отметку разъединения, внутреннюю пустоту которой воплотило признание в любви.

Скажем, что любовь и желание имеют дело не с одним и тем же телом, хотя это тело, в сущности, «одно и то же».

В ночи тел любовь стремится, следуя разъединению, расширить всегда частичный характер объекта желания. Она стремится преодолеть ограниче­ние, нарциссическую опору и установить (что она может сделать, лишь бу­дучи изначально ограниченной объектом), что данное тело-субъект принад­лежит генеалогии события и что до того, как проявится блеск объекта желания, это тело было сверхштатной эмблемой грядущей истины, что это тело — встречено.

Только в любви перед телами стоит задача засвидетельствовать Двоицу. Тело желания — это состав преступления, преступления со стороны «я». Оно пытается заручиться поддержкой Единого в форме объекта. Лишь любовь отмечает Двоицу через определенное освобождение от объекта, которое предполагает соответствующую захваченность им.

Именно в точке желания любовь впервые раскалывает Единое, чтобы свершилась гипотеза Двоицы.

Хотя здесь есть какая-то насмешка — поскольку это тема Святых Отцов Церкви — необходимо принять то, что отличительные половые признаки сви­детельствуют о разъединении лишь при условии признания в любви. Без этого условия Двоицы нет и отмеченность полом целиком находится в разъединении, без возможности быть удостоверенной. Скажем чуть жестче: любое обнажающее раскрытие тел вне связи с любовью является в строгом смысле мастурбационным; оно имеет смысл лишь изнутри одной позиции. Это никакое не осуждение, а лишь простое разграничение, поскольку «сек­суальная» мастурбационная активность является вполне разумной со сто­роны каждой из разъединенных позиций. Но в этой активности нет ничего общего с той ситуацией, когда переходят — но можно ли здесь «перейти»? — от одной позиции к другой.

Только любовь предъявляет сексуальное как фигуру Двоицы. Следова­тельно, она является местом, где утверждается, что наличествуют два сексуированных тела, а не одно. Любовное раскрытие тел является доказательством того, что за уникальным именем пустоты, разверзающейся в промежутке разъединения, происходит разметка самого этого разъединения. Это и есть процедура верности, которая основывается на факте радикального разъеди­нения (дизъюнкции).

Но сексуированное удостоверение разъединения в постсобытийном имени его пустоты не отменяет разъединение. Дело лишь в том, чтобы произвести из него истину. Следовательно, действительно верно, что не существует сек­суальных отношений, ибо любовь основывает Двоицу, а не соотношение Од­них в Двоице. Два тела не презентируют Двоицу — тогда понадобился бы бес­полый третий, — они лишь отмечают Двоицу.

 

8. ЕДИНСТВО ЛЮБОВНОЙ ИСТИНЫ, СЕКСУИРОВАННЫЙ КОНФЛИКТ ЗНАНИЙ

Это очень тонкий момент. Необходимо понять, что любовь под эмблемой Двоицы производит истину из разъединения, но она производит истину из­нутри неотменимого принципа разъединения.

Не присутствуя, Двоица действует в ситуации как связка из имени и телес­ной отметки. Она служит для исчисления ситуации через трудоемкие запро­сы, включая запросы о своем сообщнике, который является также помехой: желании. Сексуальность, но также и совместное проживание, представлен­ность в обществе, выходы в свет, разговоры, работа, путешествия, ссоры, дети — все это представляет собой материальность процедуры, ее истинност­ную траекторию в ситуации. Но эти операции не объединяют партнеров. Двоица действует разъединенно. Будет наличествовать лишь одна любовная истина ситуации, но процедура этого единства движется внутри разъедине­ния, истину которого она производит.

Эффекты этого напряжения можно наблюдать на двух уровнях:

1)    В любовной процедуре наличествуют функции, соединения которых по-новому определяют позиции.

2)    То, что единая истина дозволяет в будущем предвосхищать относи­тельно знания, является сексуированным. Иначе говоря, отдаленные от ис­тины, позиции возвращаются к знанию.

По первому пункту я позволю себе отослать читателя к тексту (послед­нему в этой книге), опирающемуся на творчество Самюэля Беккета, под на­званием «Письмо родового»[13]. Там я показываю, что, по Беккету (я возвра­щаюсь к тому, что в романной прозе функционирует как мысль о любви как мысли), становление любовной процедуры задействует:

— функцию блуждания, алеа, случайностного путешествия по ситуации, которое обеспечивает артикуляцию Двоицы вкупе с бесконечностью. Эта функция выставляет гипотезу о Двоице к бесконечной презентации мира;

—функцию неподвижности, которая хранит и удерживает первоначальное именование и гарантирует, что имя события-встречи не исчезнет вместе с са­мим событием;

— функцию императива: всегда продолжать, даже в разлуке. Поддержи­вать само отсутствие как способ продолжения;

— функцию нарратива, которая последовательно записывает в виде не­кого архива становление-истиной блуждания.

Итак, можно установить, что разъединение заново вписывает себя в таб­лицу функций. «Мужчина» тогда будет аксиоматически определен как лю­бовная позиция, соединяющая императив и неподвижность, тогда как «жен­щина» соединяет блуждание и нарратив. Не страшно, что эти аксиомы могут совпасть с поверхностными (или весьма ценными) общими местами: «муж­чина» — это тот (или та), кто ничего не делает, я имею в виду ничего явного для и во имя любви, поскольку он полагает, что то, что сработало один раз, вполне может работать и дальше без переаттестации. «Женщина» — это та (или тот), кто отправляет любовь в путешествие и желает, чтобы любовная речь повторялась и обновлялась. Или в лексике конфликта: «мужчина» нем и жесток; «женщина» болтлива и требовательна. Это эмпирическая материя для труда любовных запросов об истине.

Второй пункт самый сложный.

В первую очередь я отвергаю то, что в любви каждый пол может узнать что-либо о другом поле. Я в это нисколько не верю. Любовь — это запрашива­ние о мире с точки зрения Двоицы, она никоим образом не является запросом одного из термов Двоицы о другом. Есть реальное разъединения, заключаю­щееся в том, что как раз никакой субъект не может занимать в одно и то же время и в одном и том же отношении обе позиции. Это невозможное, которое лежит в основе самой любви. Оно управляет вопросом о любви как месте зна­ния: что, с точки зрения любви, может быть познано?

Необходимо тщательно различать знание и истину. Любовь производит истину ситуации, в которой разъединение является законом. Эту истину она конструирует до бесконечности. Значит, истина никогда полностью не пре- зентирована. Любым знанием, связанным с этой истиной, можно располагать как предвосхищением: если эта незавершимая истина будет иметь место, ка­кие суждения тогда будут пусть не истинными, но достоверными? Такова об­щая форма знания, обусловленного родовой процедурой или процедурой истины. Из технических соображений я назвал ее вынуждением[14]. Можно вы­нудить знание через гипотезу об имении-места истины, которая осуществ­ляется. В случае любви осуществление истины обращено на разъединение. Каждый может вынудить знание о сексуированном разъединении исходя из любви, при гипотезе о том, что она имела место.

Но вынуждение осуществляется внутри ситуации, где действует любовь. Если истина одна, тогда вынуждение, а значит, и знание подчинены разъеди­нению позиций. То, что исходя из любви знает «мужчина», и то, что знает «женщина», остается разъединенным. Иначе говоря: достоверные суждения о Двоице исходя из ее событийного открытия не могут совпадать. В част­ности, знания о поле сами остаются непоправимо сексуированными. Оба пола не то чтобы не знали о себе, но они достоверно знают о себе разъединен­ным образом.

Любовь является сценой, где осуществляется единая истина о сексуированных позициях, проходящая через непримиримый конфликт знаний.

Дело в том, что истина находится в точке не-знаемого. Знания являются достоверными и антиципирующими, но при этом разъединенными. Это разъ­единение формально представимо внутри инстанции Двоицы. Позиция «мужчины» утверждает расколотое в Двоице — то между-двумя, где нахо­дится пустота разъединения. Позиция «женщины» утверждает, что Двоица длится в блуждании. Я как-то предложил следующую формулу: знание муж­чины направляет свои суждения на ничто Двоицы. Знание женщины — ни на что, кроме самой Двоицы. Можно также сказать, что сексуация знаний в любви разъединяет:

1)   достоверное мужское высказывание: «Истинным будет то, что мы были двумя, но никоим образом не одним»;

2)   не менее достоверное женское высказывание: «Истинным будет то, что мы были двумя, и иначе нас не было».

Женское высказывание направлено на само бытие. Таково ее предназначе­ние — онтологическое — в любви. Мужское высказывание направлено на из­менение числа, мучительное взламывание Единого гипотезой о Двоице. Оно сущностно логично.

Конфликт знаний в любви демонстрирует, что Единое какой-либо ис­тины всегда предъявляется одновременно логически и онтологически. Это отсылает нас к Книге гамма «Метафизики» Аристотеля — и к прекрас­ному комментарию к этой книге, озаглавленному «Решение смысла», не­давно появившемуся в издательстве «Врэн». Загадкой в этом тексте Арис­тотеля является переход между онтологической позицией науки о бытии- как-бытии и решающей позицией принципа тождества — чисто логиче­ского принципа. Этот переход переходим не более, чем переход от позиции мужчины к позиции женщины. Авторы комментария показывают, что Ари­стотель «вынужденно» впадает в опосредующий стиль — в опровержение софистов. Между онтологической и логической позициями есть лишь по­средничество опровержения. Таким образом, каждая из позиций, вовле­ченных в любовь, может войти в контакт с другой лишь как с некой софисти­кой, которую необходимо опровергнуть. Кому не знакома утомительная жестокость этих опровержений, в конце концов сводящихся к прискорбной фразе «ты меня не понимаешь»? Можно было бы сказать, что это раздра­женная разновидность признания в любви. Кто действительно любит, тот плохо понимает.

Я не могу считать случайностью, что комментарий к Аристотелю, который я здесь использую для моих собственных целей, написан женщиной и муж­чиной, Барбарой Кассэн и Мишелем Нарси.

 

9. ЖЕНСКАЯ ПОЗИЦИЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Здесь можно было бы закончить. Но я добавлю постскриптум, который вер­нет меня к тому, с чего я начал.

Существование любви ретроактивно проявляет то, что в разъединении по­зиция женщины является единственным носителем связи между любовью и человечеством, — человечеством, понимаемым, как это делаю я, в качестве функции Н(х), которая образует узел, вовлекающий истинностные про­цедуры, то есть науку, политику, искусство и любовь.

Скажут: еще одно общее место, гласящее, что «женщина» не может не ду­мать о любви, «женщина» — это бытие к любви.

Смело пересечем общее место.

Установим аксиоматически, что позиция женщины такова, что в случае изъятия из любви она оказывается затронутой бесчеловечностью. Иначе го­воря, функция Н(х) обладает значимостью, лишь поскольку существует ро­довая любовная процедура.

Эта аксиома означает, что для данной позиции предписание человечест­ва может иметь значение лишь тогда, когда удостоверено существование любви.

Мимоходом заметим, что такое удостоверение не обязательно принимает форму любовного опыта. Можно быть «захваченным» существованием ис­тинностной процедуры иным путем, нежели ее испытывание. Здесь опять- таки необходимо остерегаться любого психологизма: важно не сознание любви, но наличие для терма х доказательства ее существования.

Есть терм х — ноуменальная виртуальность человеческого, каким бы ни был ее эмпирический пол, — активирующий функцию человечества лишь при условии такого доказательства, и мы утверждаем, что этот терм — жен­щина. Таким образом, «женщина» — это та (или тот), для кого изъятие из любви обесценивает Н(х) в его других разновидностях — в науке, политике и любви. A contrario, существование любви виртуально развертывает Н(х) во всех его типах, и в первую очередь в наиболее связанных или пересекаю­щихся. Что, возможно, проясняет — если принять, что именно о «феминизи­рованном» терме х речь идет в письме романисток, — почему женщины до­стигли совершенства в романе.

Для позиции мужчины дело обстоит по-другому: каждый тип процедуры сам обеспечивает значимость функции Н(х), без учета других типов.

Таким образом, я пытаюсь последовательно дать определение словам «мужчина» и «женщина» исходя из точки, в которой любовь надрезает связку четырех типов истинностных процедур. Иначе говоря, будучи соотнесенным с функцией человечества, половое различие может быть помыслено лишь в осуществлении любви как различающего критерия.

Но разве может быть иначе, если любовь, одна любовь производит истину из разъединения? Желание не может обосновать мысль о Двоице, поскольку оно захвачено засвидетельствованием бытия-Одним, которое предписыва­ется объектом.

Можно также сказать, что желание, какой бы ни была сексуация, является гомосексуальным, тогда как любовь, даже между геями, является принципи­ально гетеросексуальной.

Проход любви через желание, о чьей проблематичной диалектике я гово­рил выше, может быть высказан так: заставить гетеросексуальное любви пройти через гомосексуальное желания.

В конечном счете, оставив за скобками пол тех, кого любовная встреча на­значает к истине, лишь внутри поля любви даны «женщина» и «мужчина».

Но вернемся к человечеству. Если принять, что Н является виртуальной композицией четырех типов истин, можно утверждать, что для женской позиции любовь связывает все четыре типа и что лишь при условии люб­ви человечество, Н, существует в качестве общей конфигурации. Тогда как для позиции мужчины каждый тип метафоризирует другие типы, и эта ме­тафора равняется утверждению имманентного присутствия в каждом типе человечества Н.

Тогда перед нами две следующие схемы[15].

Из этих схем ясно, что женская репрезентация человечества является од­новременно обусловленной и связанной, что обеспечивает более полное вос­приятие — и, в некоторых случаях, более короткий путь к бесчеловечности. В то же время мужская репрезентация является одновременно символиче­ской и разделяющей, что может привести к безразличию, но обеспечивает большую способность к заключениям.

Идет ли речь об ограничительной концепции женского? Не сводится ли это общее место, пускай и более утонченное, к схеме господства, гласящей в общем и целом, что доступ к символическому и универсальному более непо­средственен для мужчины? Что этот доступ менее зависим от встречи?

Можно возразить, что встреча есть всегда и везде: любая родовая про­цедура является постсобытийной.

Но не это является принципиальным. Принципиально то, что любовь, как я уже сказал, является гарантом универсального, поскольку только она вы­свечивает разъединение в качестве простого закона единой ситуации. То, что значение функции Н(х) для женской позиции зависит от существования любви, может быть высказано и так: женская позиция требует для Н(х) га­рантий универсальности. Лишь при таком условии она связывает составляю­щие Н. Позиция женщины в ее уникальном отношении к любви опирается на ясность формулы «для любого х, Н(х), какими бы ни были эффекты разъединения или разъединений (поскольку сексуальное разъединение, воз­можно, не является единственным)».

Здесь я совершаю дополнительный шаг по отношению к лакановским формулам сексуации. Очень схематично: Лакан исходит из фаллической функции Ф(х)[16]. Он назначает универсальный квантор для позиции муж­чины (для-всех-мужчин) и определяет позицию женщины через комбинацию экзистенциального квантора и отрицания, что приводит к утверждению, что женщина — это не-все и не-вся (pas-toute).

Во многих отношениях это классическая позиция. Когда Гегель говорил, что женщина — это ирония сообщества, он указывал именно на такой эффект экзистенциальной межи: женщина подрывает целое, которое мужчины от­чаянно пытаются упрочить.

Но это происходит строго внутри поля действия функции Ф(х). Наиболее очевидный вывод из того, что я здесь сказал, заключается в том, что функция человечества Н(х) не совпадает с функцией Ф(х).

В отношении функции Н(х) именно позиция женщины поддерживает универсальную всеобщность, а позиция мужчины метафорически диссеми- нирует виртуальности единой композиции Н.

Любовь является тем, что, отделяя Н(х) от Ф(х), возвращает женщинам — на всей протяженности истинностных процедур — универсальный квантор.

Пер. с франц. Сергея Ермакова

 

_________________________________

 

* Qu’est-ce que l’amour? — Глава из книги:  Badiou A. Conditions. © Editions du Seuil, 1992.

1) Этот текст представляет собой переработанную версию до­клада, прочитанного в рамках коллоквиума «Работа знания и половое различие» (1990). Коллоквиум проходил в Меж­дународном коллеже философии и был организован Женевьевой Фрэс, Моникой Давид-Менар и Мишелем Тором. Мой доклад был озаглавлен «Любовь — место сексуированного знания?», он был опубликован вместе с другими докла­дами коллоквиума в издательстве «L’Harmattan» (1991).

2) Сексуация, по определению Ж. Лакана, в отличие от био­логической сексуальности, обозначает способ, каким субъ­ект вписан в сексуальное различие. — Примеч. ред.

3) Подробнее о бадьюанской концепции противостоянии со­фиста и философа см.: Бадью А. Манифест философии. СПб.: Machina, 2003. С. 63—65.

4) ETEQog — иной, другой (гр.). Здесь «гетерос» не имеет ни­какого отношения к гетеросексуальности, поскольку, со­гласно Бадью (см. ниже), именно любовь и может ее за­свидетельствовать. — Примеч. перев.

5) Подробнее об этом см. статью Л. Кьезы в этом номере «НЛО».

6) Бадью противопоставляет здесь глаголы suppleer и sup- plementer, компенсацию-восполнение (нехватки) и сверх­штатную надбавку. По Бадью, событие никогда не является ответом на ту или иную нехватку внутри ситуации, любая ситуация при взгляде на нее изнутри — полна и не нужда­ется в событии. И лишь после сверхштатного события, зад­ним числом, становится очевидной «центральная пустота», которая подшивает ситуацию к ее бытию. В общем и целом, это вполне хайдеггеровская мысль: ведь и бытие в повсе­дневности является чем-то излишним для Dasein, которое может довольствоваться одними сущими. — Примеч. перев.

7) Ситуация — это «какое-либо положение вещей, произ­вольно предъявленная множественность» (Бадью А. Ма­нифест философии. С. 17) или «любая предъявленная кон­систентная множественность, то есть: множество и режим счета-за-одно, структура». См.: Badiou A. L’etre et l’evene- ment. Paris: Seuil, 1988. Р. 557.

8) «Презентация — первичное слово метаонтологии (или фи­лософии). Презентация — это бытие-множественным в его действительном развертывании. «Презентация» полностью соответствует «неконсистентному множеству»». См.: Badiou A. L’etre et l’evenement. P. 555. Презентация должна тщательно отличаться от присутствия (Ibid. P. 35). Мы пе­редаем presentation как презентацию, а глагол presenter в большинстве случаев как презентировать. — Примеч. перев.

9) Верность (процедура верности) — базовая операция бадьюанского субъекта — имеет очень простую логическую структуру: это случайностная траектория запросов (enquetes) субъекта о том, что может быть присоединено из ситуации к имени события. Например, в случае научной ситуации, о том, какие уже существующие ресурсы могут быть задействованы для развития новой революционной теории или интуиции и т.д. Субъект состоит из всех эле­ментов ситуации, запрошенных позитивно, то есть из всех элементов, присоединенных им к имени события. Таким образом, верность — это одновременно и верность собы­тию, и верность себе как субъекту — если субъект прекра­щает запрашивать ситуацию, он исчезает. — Примеч. перев.

10) «Les deux sexes mourront chacun de leur cote» — строчка из поэмы Альфреда де Виньи «Гнев Самсона» («La colere de Samson»,1839). Ср. с переводом Д. Проткина «Два пола встретят смерть, хотя и будут рядом». — Примеч. перев.

11) Бадью, начиная с «Бытия и события», часто пользуется тем, что во французском языке слово etat означает как «со­стояние, статус», так и «государство». Etat у Бадью — это «счет счета», «метаструктура», то, что накладывается на исходную ситуацию-множество (например, в случае с по­литикой — на общество), пересчитывая ее таким образом, что из ситуации исключаются все неконсистентные эле­менты и гарантируется, что ситуация не встретится с собственной «блуждающей пустотой», которая, однако, и является собственным бытием ситуации. Если изначаль­ный счет-за-одно — это презентация ситуации, то etat — это репрезентация. См.: Badiou A. L’etre et l’evenement. P. 109— 117, 542. — Примеч. перев.

12) Подробнее об этом см. статью Л. Кьезы. — Примеч. ред.

13) Badiou A. Conditions. P. 329—366.

14) О вынуждении см., во-первых, предисловие к данной книге Франсуа Валя (Badiou A. Conditions. P. 7—54), наш текст «Истина: вынуждение и неименуемое» (Ibid. P. 196—212) и, разумеется, последние размышления в «Бытии и событии».

15) Схемы не приведены на сайте по техническим причинам.

16) Подробнее об этом см.: LacanJ. On Feminine Sexuality, The Limits of Love and Knowledge: Book XX. New York; London: Norton, 1998 (рус. пер. готовится к публикации).

 

Что такое любовь? Понять христианское значение

Греческие определения любви

У древних греков было от четырех до восьми разных слов для обозначения любви (в зависимости от источника):

— Сторге: привязанность

— Филиа или Филео: дружба

— Эрос: сексуальный, эротический

— Агапе: безусловный, божественный, бескорыстный

— Людус: кокетливый, игривый, непринужденный, непринужденный

— Pragma: преданный, давний

— Филаутия: себялюбие

— Мания: навязчивая, притяжательная, зависимая, зависимая

Любовь была и всегда была сложной концепцией.Это эмоция, состояние, выбор, способность, дар, сила или все вышеперечисленное?

Английское определение любви

Согласно словарю Merriam Webster, английское слово «любовь» использовалось для обозначения «сильной привязанности к другому» еще до 12 ^— века. Было сказано, что в английском языке есть только одно слово для обозначения любви, но в английском языке есть и другие слова , подразумевающие любви, такие как привязанность, дружба, влечение и т. Д.Слово «любовь» — это постоянно развивающееся понятие с постоянно расширяющимися определениями. Следовательно, человеческую любовь нельзя просто определить, поскольку она все время переопределяется.

Что такое любовь к себе?

Сегодня любовь, вместо того чтобы быть просто сильной привязанностью к другому, синонимична принятию, терпимости, празднованию разнообразия, непредубежденности, желанию и удовольствию.

Другой тип любви, о котором мы сейчас много слышим, — это «любовь к себе» ( philautia ).В этой статье Psychology Today любовь к себе определяется как «состояние признательности к себе, которое вырастает из действий , которые поддерживают наш физический, психологический и духовный рост». Самолюбие может быть естественным и здоровым признанием себя, но также может легко стать чрезмерным, нарциссическим и самолюбивым ish !

Что в Библии говорится о любви к себе?

Писание говорит о любви к себе двумя разными способами:

1.Как предположение

• «Люби ближнего твоего, как себя » (Матфея 22:39; Марка 12:31).
• «К иностранцу, проживающему среди вас, следует относиться как к вашему коренному гражданину. Любите их как себя , ибо вы были иностранцами… »(Левит 19:34).

Мы, естественно, любим себя и заботимся о себе. Обратите внимание, что Библия никогда прямо не говорит нам любить себя, потому что в этом нет необходимости.(Он говорит нам любить Бога и других.) Мы заботимся о своих нуждах. Мы делаем это до такой степени, что ставим себя и свое благополучие, потребности, желания и амбиции на первое место перед Богом и перед другими. Именно по этой причине Слово Божье говорит: «Ничего не делайте из эгоистичных амбиций или тщеславия. Напротив, в смирении цени других выше себя »(Филиппийцам 2: 3). Проблема не в том, что мы не любим себя, а в том, что мы слишком сильно любим себя, а других слишком мало. Самолюбие может слишком легко превратиться из естественного состояния в искажение естественного.Вместо этого целью должно быть преобразование естественной любви в духовную любовь, подобную любви Христа.

Большинство грехов проистекает из любви к себе и отсутствия любви к Богу и другим. Подумайте об этом: ненависть, жадность, зависть, убийство, раздоры, сплетни, клевета, высокомерие и гордость — все это результат любви к себе. Когда мы любим себя, не заботясь ни о Боге, ни о других, результатом является грех. Если закон Божий сводится к любви к Богу и любви к другим (Матфея 22: 37-40), то грех, определяемый в Писании как «беззаконие», — это любая мысль, слово или действие, лишенное (духовной) любви.

2. Как коррупция

«Но отметьте это: в последние дни будут ужасные времена. Люди будут любителями самих себя , любителями денег, хвастливыми, гордыми, жестокими, непослушными своим родителям, неблагодарными, нечестивыми, без любви, беспощадными, клеветническими, без самообладания, жестокими, не любителями добра, вероломными, опрометчивые, тщеславные, скорее любящие удовольствия, чем любящие Бога — имеющие вид благочестия, но отрицающие его силу.Не имей ничего общего с такими людьми »(2 Тимофею 3: 1-5).

Вы слышите проблему? Придет день (а этот день уже наступил), когда люди будут любить себя без любви к другим, любить удовольствия, а не Бога. Самолюбие естественно, но это не христианская или духовная любовь.

Что в Библии говорится о любви? Как любит Бог?

Греческое слово, обозначающее духовную любовь, — это агапе, , что согласно Словарю.com, означает:

• Любовь Бога или Христа к человечеству.
• Любовь христиан к другим людям, соответствующая любви Бога к человечеству.
• Бескорыстная любовь одного человека к другому без сексуального подтекста; братская любовь.

1. Духовная любовь — это не любовь к себе, а самоотверженная любовь.

«Вот как мы узнаем, что такое любовь: Иисус Христос отдал за нас Свою жизнь. И мы должны отдать наши жизни за наших братьев и сестер. Если у кого-то есть материальные блага и он видит брата или сестру в нужде, но не жалеет их, как может любовь Бога быть в этом человеке? Дорогие дети, давайте любить не словами или словами, а действиями и истиной »(1 Иоанна 3: 16-18).

Согласно этому отрывку, благодаря Иисусу мы даже знаем, что такое духовная любовь! Положив Свою жизнь за нас, Он научил нас всему, что нам нужно знать об истинной любви.

2. Духовная любовь щедра, а не эгоистична или жадна.

«Этот — это , как Бог показал свою любовь среди нас: Он послал своего единственного Сына в мир, чтобы мы могли жить через него. Это — это любовь : не то, чтобы мы любили d Бога , но что он любил d нас и послал своего Сына в качестве искупительной жертвы за наши грехи »(1 Иоанна 4: 9-10).

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единственного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоанна 3:16).

3. Духовная любовь бесконечна, это не временное чувство, эмоция или влечение.

«Ибо я убежден, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни демоны, ни настоящее, ни будущее, ни какие-либо силы, ни высота, ни глубина, ни что-либо еще во всем творении не смогут отделить нас от любви Бог во Христе Иисусе, Господе нашем »(Римлянам 8: 38-39).

Ничто не может отделить нас от любви Бога! « Кто не любит, не знает Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Иоанна 4: 8). Бог не просто любит нас и не учит нас любить, Он — это любовь!

Мы, с другой стороны, любим кого хотим, когда хотим, как хотим, если хотим и в той мере, в какой хотим, а затем заявляем, что любим как Бог. Отнюдь не.

4. Духовная любовь недостойна и часто не взаимна.

«Вы слышали, что сказано:« Любите ближнего вашего и ненавидьте врага ». Но я говорю вам, любите врагов ваших и молитесь за тех, кто вас преследует» (Матфея 5: 43-44).

В этом заключается Евангелие (благая весть) Иисуса Христа: Ибо Бог так возлюбил Своих врагов (нас), что отдал Своего единственного Сына, Иисуса, на смерть за наши грехи. Через три дня после смерти Иисус воскрес, победив смерть. Через его смерть мы примирились с Богом (больше не врагами, а друзьями!).Благодаря Ему мы можем спастись. Всякий, кто верит в Иисуса через веру, будет иметь жизнь вечную!

«Ибо если, в то время как мы были Бог врагами , мы примирились с ним через смерть Его Сына, тем более, примирившись, мы будем спасены через его жизнь!» (Римлянам 5:10).

«Когда-то вы были отчуждены от Бога и были врагами в вашем сознании из-за вашего злого поведения. Но теперь он примирил вас физическим телом Христа через смерть, чтобы представить вас святыми в Его глазах, без порока и без обвинений — если вы продолжите в своей вере, утвердите и твердо, и выполните не отступи от надежды , удерживаемой в Евангелии »(Колоссянам 1: 21-23).

5. Духовная любовь щедра.

«Смотрите, какой великой любовью одарил нас Отец, да наречены мы детьми Божьими» (1 Иоанна 3: 1).

Когда-то мы были врагами Бога, но благодаря великой любви Бога к нам, проявленной в смерти и жизни Иисуса, мы можем называться Его детьми! (Заметьте, это из-за великой любви Бога к нам, а не из-за нашей великой любви к Нему.) В песне Sovereign Grace Music об этом говорится так: «Однажды Твой враг, теперь сидящий за Твоим столом, Иисус, спасибо Тебе».

Любовь Бога самоотверженная, щедрая, экстравагантная, щедрая, дорогостоящая, безграничная, безграничная, безмерная и безусловная.Почему мы так не любим?

Что такое любовь? Бог есть любовь.

Человечество всегда пыталось дать определение любви и постоянно переопределяет ее, но определение Бога ясно и никогда не изменится:

«Любовь терпелива», Любовь добра. Он не завидует, не хвастается, не гордится. Он не позорит других, он не корыстный, его нелегко разозлить, он не записывает ошибок. Любовь не радуется злу , но радуется истине. Всегда защищает, всегда доверяет, всегда надеется, всегда настойчиво. Любовь никогда не перестает »(1 Коринфянам 13: 4-8).

«Бог есть любовь» (1 Иоанна 4: 8).

Кристи Уокер была миссионером в Берлине, Германия, более 15 лет работала с международной церковью в качестве директора студенческого служения. Она является автором двух книг: Разочарование: тонкий путь от Христа, и Убежденный.Применение библейских принципов к выбору жизни .

Фото: Пекслес / Иланите Коппенс

5: Что такое любовь? — Римско-католическая епархия Феникса

В начале своей ораторской карьеры я провел двухдневный семинар для молодой (но теперь уже сильной!) Организации Family Honor. В середине второго дня одна из участниц многозначительно спросила: «Вы изучили много материала, но почему ничего не сказали о любви?»

Внутри я зашипел.Внешне я старался воздержаться от выражения ужаса, думая: «Любовь? Что ты имеешь в виду, я ничего не сказал о любви? Это все , о которых я говорил — «дар себя» — это любовь! »

Почему-то, на мой взгляд, связь была очевидна. Когда св. Иоанн Павел II говорит: «Человек … не может полностью найти себя, кроме как через искренний дар самого себя» [ Gaudium et Spes 24], это то же самое, что сказать: «Человеческая личность создана, чтобы выражать любовь через себя. подарок.«И все же эта связь не была очевидна для тех, кто посещал мою мастерскую.

С того дня, примерно 15 лет назад, мое собственное понимание любви как полного самоотдачи претерпевало волну за волной болезненного роста и расширения. Однако почему-то кажется, что наша современная культура пошла навстречу другому барабанщику. Сообщения, циркулирующие вокруг нас, провозглашают: «Любовь есть любовь!» «Любовь — это чувство!» «Любовь желает добра другим!» Итак, что это такое?

Проще говоря, два из этих ответов относятся друг к другу, а третий вводит в заблуждение.Сможете угадать, какой из них уводит нас от полноты истины? Ответ таков: «Любовь есть любовь», потому что она делает любовь самореферентной.

«Почему это проблема?» вы можете спросить. Потому что никакая реальность не может быть определена сама по себе. Например, что, если бы мой сосед постучал в мою дверь и сказал: «Я только что получил эту деризу по почте. Подскажите, пожалуйста, что это? » И я отвечаю: «О, это легко. Дериза — это дериза ».

Насколько это полезно? Нисколько. Чтобы понять, что такое , мы должны определить его по качествам и характеристикам, которые похожи на , но при этом явно отличаются от от других реальностей.(Подумайте: у собаки четыре ноги, хвост, мех, , и она лает, …)

Итак, что такое — это любовь? Как мы можем дать хотя бы начальное определение любви в ограниченном пространстве блога? Два других приведенных выше описания служат полезной основой.

В стольких католических кругах я слышал следующее заявление, как если бы оно было окончательной католической доктриной: «Любовь — это не чувство. Он желает добра другим ». Это правда? Любовь не чувство?

Давайте проведем эксперимент: если бы вы спросили любого мужчину, почему он женился на своей жене, как вы думаете, он бы ответил: «Я провел анализ затрат и выгод своих отношений с моей девушкой, и было очевидно, что лучший способ Я мог бы , если бы ее добрый женился на ней.«Вряд ли мы ожидали романтического ответа, а?

Конечно, любовь — это чувство . Родители любят своих детей, часто с первого взгляда, с поразительной силой, которая удивляет даже их самих. Лучшие друзья любят друг друга и могут испытать душераздирающее горе, когда кто-то переезжает в отдаленное место. Солдаты чувствуют защитную любовь к своей стране до такой степени, что готовы отдать свою жизнь за своих сограждан.

Любовь — это действительно чувство. Тем не менее, это не только чувство.Если бы любовь была просто эмоциональным ощущением, то любовь была бы временной, мимолетной, непредсказуемой и ужасно трагичной. Что происходит, когда любовные чувства ушли, испарились? Как правильно поступить? Действуем ли мы тогда в соответствии с другими чувствами ?

К счастью, разрыв, вызванный отсутствием любящих чувств, заполняется волей. Воля может обеспечить устойчивый и аргументированный настрой, даже когда исчезают чувства близости и единства, или когда требуются постоянные жертвы и дискомфорт, или когда неверность или трагическая потеря бьют нас по лицу.

Любовь как чувство и действие воли верно не только для наших человеческих отношений, но и для наших отношений с Богом. Бог не просто желает нам добра, Он движется к нам в интимных узах любви. Почетный Папа Бенедикт XVI смело повторил супружеское понимание спасения Иоанна Павла II (см. Блог прошлой недели, Блог 4) в своей первой энциклике «Бог есть любовь» ( Deus Caritas Est ). Кардинал Ратцингер / Папа Бенедикт XVI известен как глубоко мыслящий, тихий и рациональный мыслитель, и тем не менее он четко заявляет: любовь Бога к человеку, безусловно, может быть названа eros , но при этом она также полностью агапе (см. DCE, no.9).

Как это для землетрясения силой 6,6 балла? Божья любовь к вам — эрос; он желает и ищет союза с Возлюбленным (то есть с вами). В то же время любовь Бога к вам также полностью агапе; он всегда и только желает вам добра. Папа Бенедикт также писал: «[M] an действительно может вступить в союз с Богом…. единство, в котором Бог и человек остаются самими собой и все же становятся полностью одним целым »(DCE, № 10).

Ух ты! Я хочу иметь отношения с таким Богом! Я надеюсь, что такая любовь пронизывает всю нашу культуру, потому что она имеет содержание и значение, которые восходят к тому, что мы созданы мужчиной и женщиной, что мы созданы для союза и общения не только естественным, но и сверхъестественным образом.Бог не хочет изгнать нас или поглотить нас в Себе. Он хочет, чтобы двое, вы и Бог, оставались двумя, но все же полностью стали одним целым. Это настоящая любовь, !

На этой неделе, возможно, вы могли бы поразмышлять над этим двойным измерением любви, одновременно являющимся eros и агапе, одновременно чувством и желанием добра другого, и позволить ему расшириться, сделав подарок себе (даже если вы не чувствовал себя как он) в эросе, становясь одним с другим.И помните… вы подарок!

© Катрина Дж. Зено, МТС

Что такое любовь — как мы узнаем ее, когда видим ее?

Ройс Холладей • Февраль 2013

На дворе февраль , любовь витает в воздухе ! По крайней мере, это слово существует в бесчисленных формах, интерпретациях, значениях и намёках. На этой неделе вы, вероятно, были завалены рекламой — электронной почтой, печатной версией, телевидением и радио — играющей на тему сердец, любви и валентинок.И это не включает в себя визуальное нападение розовых и красных сердец на окна и почти каждый проход в продуктовых магазинах, аптеках, универмагах и сувенирных магазинах, которые побуждают вас сказать «Я люблю тебя», тратя деньги на их товары. Итак, мы хотели спросить вас о любви — что это такое? Что это значит в нашем сложном мире? и какие последствия это может иметь для наших собственных действий и понимания?

Что?

Люди, принявшие участие в опросе, описали любовь с точки зрения физических, эмоциональных и психологических паттернов.Они говорили о последовательности и выборе, волнении и экспансивности, оптимизме и щедрости, уязвимости и восторге. В основном они говорили о романтической любви, но были намеки и на другие виды любви — от любви к семье до всеобъемлющей любви ко всему человечеству. Поищите «виды любви» и посмотрите, что получится — мир описаний любви. На любом уровне было чувство изумления и энергии, связанное с общением, отношениями с другими, принятием решений. И почти треть респондентов признали неспособность человеческого выражения полностью исследовать или содержать глубину и широту проявлений любви, которые доступны или возможны в человеческих системах.

В своих ответах люди говорили о развивающейся, возникающей природе любви, которая со временем созревает. Истории изображали любовь сначала горячей, а затем переходящей в теплоту комфорта, заботы и уязвимости. Они говорили о нарастающей глубине дружбы и новых, значимых отношениях. Они описали эволюцию выражения любви: от удара кулаком в руку до первого поцелуя, до обширного включения, до глубокого восторга и неконтролируемых эмоций.Они говорили о неспособности слов или образов передать всю полноту любви.

Ну и что?

Общие закономерности, выявленные в этом кратком обзоре, были довольно ясны:

Любовь принимает разные формы. В разнообразии людей, мест, времен и отношений есть общие темы уязвимости, трепета и удивления, а также выполнения близких отношений с другими.

Любовь — это не закрытая, конечная игра. Давать и получать любовь расширяет границы и поддерживает свое существование. Даже зная, что мы иногда разбиваем сердца или страдаем от потери любимого человека, большинство из нас по-прежнему готовы вступить в новые приключения в отношениях всех видов.

Любовь учится на прошлом. Наши чувства в любви меняются по мере того, как мы строим отношения с течением времени. Любовь меняется, когда мы учимся доверять другому человеку, когда мы узнаем, что ему нужно и чего хочет, когда мы узнаем, что нам нужно и чего мы хотим в каждых новых отношениях.

Что теперь?

Если это те модели человеческого взаимодействия, которые люди описывают как любовь, что это может предложить в качестве возможных вариантов действий по созданию условий для сохранения любви в качестве устойчивой модели? Вот несколько вариантов, которые я вижу в ответах.

1. Укрепляйте идею любви, находя способы открыто выражать ее и отмечать ее в разных местах жизни. Помимо сердец, цветов и сентиментальности, осознайте силу признания других удобными для вас способами.
2. Найдите способы отметить различия, которые разделяют нас, но при этом делают нас интересными друг для друга. Что нас сближает? Что мы можем разделить, даже несмотря на различия, которые нас разделяют? Когда мы разделены, что мы можем разделить, чтобы преодолеть этот разрыв?
3. Ищите оправдания, чтобы общаться с другими, развивать отношения, участвовать в бесконечной игре совместной эволюции и взаимного исследования.
4. Помните, что любовь захватывающая, волшебная и трогательная, но в то же время обычная, обнадеживающая и уважительная.Отмечайте в своей жизни все виды любви.
5. Будьте в курсе того, что другие хотят и в чем нуждаются в их отношениях, и четко представляйте, как это может совпадать с вашими собственными желаниями и потребностями.

Какие еще варианты вы видели в шаблонах, описанных здесь? Выбираете ли вы одно из этих действий или другие варианты, которые кажутся вам возможными, сделайте шаг. Действуйте, чтобы создать устойчивые модели любви во многих сферах своей жизни. Тогда посмотрите, какая разница.Держите нас в курсе того, что вы найдете.

Что такое любовь? В науке есть ответ

Smitt / iStock

Любовь — это эмоция, побуждение, химия мозга или что-то совершенно другое? Это единственный вопрос, который доминировал в нашей культуре и отношениях на протяжении миллионов лет. Но что такое любовь? Он достаточно силен, чтобы побуждать нас создавать новую жизнь или разрушать ее, но хотя бесчисленные книги, стихи, фильмы, пьесы и карьеры были сделаны из попыток расшифровать ее или, по крайней мере, представить ее, можем ли мы определить, что это такое? на самом деле?

WIRED просит невролога Габию Толейките и биологического антрополога Хелен Фишер поделиться своим мнением.

Что такое любовь?

Оба ученых согласились с тем, что любовь — это не то, что можно контролировать, курировать, включать или выключать. Вместо этого он возникает из глубины нашего подсознания. «Наше подсознание содержит примерно в десять раз больше информации, чем наш рациональный мозг», — сказал Толейките WIRED. «Поэтому, когда мы на самом деле влюбляемся в человека, это может показаться кратковременным опытом, однако мозг очень усердно работает, чтобы вычислить и вызвать это чувство». Это то, что Фишер называет романтической любовью, что она несколько неромантично описывает как «основное стремление, которое развилось миллионы лет назад, чтобы позволить нам сосредоточить наше внимание только на одном партнере и начать процесс спаривания.«Итак, это сложная серия вычислений подсознательного мозга, которая дает нам эмоциональный опыт, который мы не можем контролировать.

Как мы можем определить, является ли то, что мы чувствуем, определенно любовью?

«Все в любимом приобретает особое значение», — сказал Фишер. «Машина, которую они водят, отличается от любой машины на стоянке. Улица, на которой они живут, дом, в котором они живут, книги, которые им нравятся, все в этом человеке становится особенным ». Хотя вы можете перечислить, что вам в них не нравится, у вас есть возможность отбросить это в сторону и сосредоточиться на положительном.Кроме того, есть сильные перепады энергии и настроения, вызванные любовью — восторг, когда дела идут хорошо, до ужасного отчаяния, когда они не пишут, не пишут и не приглашают вас куда-нибудь.

Физически любовь вызывает сухость во рту, ощущение бабочек в животе, слабость в коленях, тревогу разлуки и тягу к сексу, а также к эмоциональному союзу. «Вы хотите, чтобы они звонили, писали, и у них есть сильная мотивация завоевать этого человека — удивительно то, что люди будут делать, когда они влюблены», — сказал Фишер.

«Любовь эволюционировала, чтобы позволить нам начать процесс спаривания с определенным человеком, чтобы отправить нашу ДНК в завтрашний день» Габиджа Толейките, нейробиолог

В одном исследовании, проведенном Фишером, у 17 новых любовников (десять женщин и семь мужчин), которые были счастливы в любви около семи с половиной месяцев, сканировали мозг. Сканирование показало активность вентральной тегментальной области, области мозга, которая вырабатывает дофамин и посылает стимулятор в другие области. «Эта фабрика является частью системы вознаграждения мозга, сети мозга, которая порождает желание, поиск, тягу, энергию, сосредоточенность и мотивацию», — пишет Фишер.Это, как она обнаружила, означает, что любовники «кайфуют» от естественной скорости.

Подробнее: Другие статьи из этой серии: Почему мы зеваем?

Любовь длится вечно?

От периода медового месяца до семилетнего зуда существует множество теорий, которые предполагают, что любовь не предназначена, или даже может длиться . Но Толейките предполагает, что это зависит от того, как мы на это смотрим. По ее словам, любовь как эмоция имеет последующие эффекты: глубокая связь между людьми приводит к приверженности и определенным привычкам, а также устанавливает границы, в которых люди идентифицируют себя как часть отношений.«Так что любовь как большой опыт может длиться долго. Но если какие-то шаги были скомпрометированы, например, кто-то узнает, что человек полностью отличается от того, кого мы знали, это может изменить опыт ». На эмоциональном уровне она сказала, что любовь по-прежнему является функцией химии мозга, которая постоянно меняется. «Иногда мы не способны испытывать такие эмоции, как любовь, иногда мы переживаем моменты, когда мы ничего не чувствуем».

Фишер сказала, что проведенное ею исследование доказало, что это может длиться вечно (или, по крайней мере, после пары десятилетий брака).В одном исследовании 15 человек в возрасте от 50 до 60 лет, которые сказали Фишеру, что они влюблены, в среднем после 21 года брака, были помещены в сканер мозга. Она обнаружила, что некоторые из мозговых цепей, основных мозговых путей для интенсивной романтической любви, все еще были активны. «Эти давние партнеры все еще испытывают некоторые из первых сильных чувств романтической любви, так что да, это возможно», — сказала она, хотя и с оговоркой — «вы должны выбрать правильного человека».

Что такое любовь? Знаменитые определения из 400-летней истории литературы — Brain Pickings

После этих сборников примечательных определений искусства, науки и философии, здесь идет набор поэтических определений особого явления, которое одновременно более аморфно, чем искусство, более целеустремленно, чем наука, и более философски, чем сама философия.Здесь собраны одни из самых запоминающихся и неподвластных времени откровений о любви, почерпнутые из нескольких сотен лет литературной истории — наслаждайтесь.

Курт Воннегут, который был в некотором роде экстремистом в отношении любви, но также имел здоровую дозу непочтительности в отношении нее, в Сирены Титана :

Цель человеческой жизни, независимо от того, кто ею управляет, — любить того, кто рядом, чтобы быть любимым.

Анаис Нин, чья мудрость в любви не знала границ, в Грамотная страсть: письма Анаис Нин и Генри Миллера, 1932–1953 :

Что такое любовь, как не принятие другого, кем бы он ни был.

Стендаль в своем фантастическом трактате о любви 1822 года:

Любовь подобна лихорадке, которая приходит и уходит совершенно независимо от воли. … Для любви нет возрастных ограничений.

К. С. Льюис, очень мудрый человек, в Четыре любви :

Надежных вложений нет. Любить вообще — значит быть уязвимым. Любите что угодно, и ваше сердце непременно будет раздавлено и, возможно, разбито. Если вы хотите сохранить его нетронутым, вы не должны отдавать свое сердце никому, даже животному.Аккуратно заверните его в хобби и небольшие предметы роскоши; избегать всех запутанных ситуаций; заприте его в шкатулке или гробу своего эгоизма. Но в этой шкатулке — безопасной, темной, неподвижной, безвоздушной — все изменится. Он не сломается; он станет нерушимым, непроницаемым, непоправимым. Альтернатива трагедии или, по крайней мере, риску трагедии — проклятие. Единственное место за пределами Небес, где вы можете быть в полной безопасности от всех опасностей и возмущений любви, — это Ад.

Лемони Сникет в Хрен: горькие истины, которых нельзя избежать :

Любовь может изменить человека так же, как родители могут изменить ребенка — неловко и часто с большим беспорядком.

Сьюзан Зонтаг, чьи иллюстрированные идеи о любви были среди самых читаемых и распространенных в прошлом году статей в журнале As Conscious Is Harnessed to Flesh: Journals and Notebooks, 1964-1980 :

Нет ничего загадочного, никакого человеческого отношения. Кроме любви.

Чарльз Буковски, который, как известно, считал любовь «собакой из ада», в этом архивном видеоинтервью:

Любовь похожа на утренний туман, когда вы просыпаетесь еще до восхода солнца.Прошло совсем немного времени, а потом горит … Любовь — это туман, который горит первым дневным светом реальности.

Шекспир в фильме « Сон в летнюю ночь» :

Любовь смотрит не глазами, а умом.

Амвросий Бирс , с характерной кривизной The Devil’s Dictionary :

Любовь, н. Временное безумие, излечимое браком.

Кэтрин Хепберн в Я: Истории моей жизни :

Любовь не имеет ничего общего с тем, что вы ожидаете получить — только с тем, что вы ожидаете дать, — а это все.

Философ и математик Бертран Рассел, очень мудрый человек, в книге «Покорение счастья» :

Из всех форм осторожности осторожность в любви, пожалуй, самая фатальная для истинного счастья.

Федор Достоевский выражает это еще сильнее в Братья Карамазовы :

Что такое ад? Я утверждаю, что это страдание от невозможности любить.

Биолог-эволюционист Ричард Докинз в письме своей десятилетней дочери, объясняющем важность доказательств в науке и в жизни:

Иногда говорят, что нужно верить в чувства глубоко внутри, иначе вы никогда не будете уверены в таких вещах, как «Моя жена любит меня».Но это плохой аргумент. Доказательств того, что кто-то вас любит, может быть множество. В течение всего дня, когда вы находитесь с кем-то, кто вас любит, вы видите и слышите множество маленьких фактов, и все они складываются. Это не чисто внутреннее чувство, как то чувство, которое священники называют откровением. Есть внешние вещи, подкрепляющие внутреннее чувство: взгляд в глаза, нежные нотки в голосе, маленькие милости и доброта; это все реальные доказательства.

Пауло Коэльо в фильме Захир: роман одержимости :

Любовь — необузданная сила.Когда мы пытаемся контролировать его, он нас разрушает. Когда мы пытаемся заключить его в тюрьму, он порабощает нас. Когда мы пытаемся понять это, мы чувствуем себя потерянными и сбитыми с толку.

Джеймс Болдуин в фильме « Цена билета: сборник документальной литературы, 1948–1985 годы» :

Любовь не начинается и не заканчивается так, как мы думаем. Любовь — это битва, любовь — это война; любовь растет.

Харуки Мураками в Кафка на берегу :

Любой, кто влюбляется, ищет недостающие части себя.Поэтому любой влюбленный грустит, когда думает о своем возлюбленном. Это все равно что вернуться в комнату, о которой у вас остались приятные воспоминания, которую вы давно не видели.

Антуан де Сент-Экзюпери в фильме « Одиссея авиатора: ночной полет» / «Ветер, песок и звезды» / «Полет в Аррас» :

Любовь заключается не в том, чтобы смотреть друг на друга, но в том, чтобы вместе смотреть наружу в одном направлении.

Оноре де Бальзак, который кое-что знал о всепоглощающей любви, в Physiologie Du Mariage :

Чем больше судишь, тем меньше любишь.

Луи де Берньер в «Мандолине Корелли» :

Любовь — временное безумие, она извергается, как вулканы, а затем утихает. И когда он утихнет, вы должны принять решение. Вы должны понять, настолько ли переплелись ваши корни, что вы даже представить себе не можете, что когда-нибудь расстанетесь. Потому что это и есть любовь. Любовь — это не одышка, не возбуждение, не провозглашение обещаний вечной страсти, не желание совокупляться каждую секунду дня, не лежать без сна по ночам, воображая, что он целует каждую щельку твое тело.Нет, не краснеть, я говорю тебе правду. Это просто «влюбленность», которую может сделать любой дурак. Сама любовь — это то, что остается, когда любовь сгорела, и это одновременно искусство и счастливая случайность.

Э. М. Форстер в Комната с видом :

Вы можете трансмутировать любовь, игнорировать ее, сбивать с толку, но вы никогда не сможете вытащить ее из себя. Я по опыту знаю, что поэты правы: любовь вечна.

Английский романист Айрис Мердок , цитируется великим Милтоном Глейзером в Как мыслить как великий графический дизайнер :

Любовь — это очень трудное понимание того, что что-то другое, кроме вас самих, реально.

Но, пожалуй, самый верный, хотя и самый скромный из них исходит от Агаты Кристи , которая перекликается с Анаис Нин в своей автобиографии:

Это любопытная мысль, но только когда вы видите людей, которые выглядят нелепо, вы понимаете, насколько сильно вы их любите.

Архивные открытки любезно предоставлены Нью-Йоркской публичной библиотекой

Реальная любовь: наука, лежащая в основе похоти, влечения и общения

от Katherine Wu
фигурки от Tito Adhikary

В 1993 году Хэддэуэй спросил мир: «Что такое любовь?» Я не уверен, получил ли он когда-нибудь свой ответ, но сегодня вы можете получить свой.

Вроде.

Ученые в самых разных областях, от антропологии до нейробиологии, десятилетиями задают один и тот же вопрос (хотя и менее красноречиво). Оказывается, наука, лежащая в основе любви, проще и сложнее, чем мы думаем.

Погуглите фразу «биология любви», и вы получите ответы с разной степенью точности. Излишне говорить, что научная основа любви часто превращается в сенсацию, и, как и в случае с большинством других наук, мы не знаем достаточно, чтобы делать твердые выводы по каждой части головоломки.Однако мы знаем, что большая часть любви может быть объяснена с помощью химии. Итак, если действительно существует «формула» любви, что это такое и что она означает?

Полное затмение мозга

Вспомните, когда вы в последний раз встречались с кем-то привлекательным. Возможно, вы заикались, ладони вспотели; Вы, возможно, сказали что-то невероятно глупое и эффектно споткнулись, пытаясь отплыть (или это только я?). И, скорее всего, твое сердце колотилось в груди.Неудивительно, что на протяжении веков люди думали, что любовь (и большинство других эмоций, если на то пошло) зародились в сердце. Оказывается, любовь — это все, что связано с мозгом, который, в свою очередь, заставляет остальное ваше тело нервничать.

По мнению группы ученых под руководством доктора Хелен Фишер из Рутгерса, романтическую любовь можно разделить на три категории: вожделение, влечение и привязанность. Каждая категория характеризуется своим собственным набором гормонов головного мозга (таблица 1).

Таблица 1: Любовь можно разделить на три категории: вожделение, влечение и привязанность.Хотя у каждого из них есть общие черты и тонкости, каждый тип характеризуется своим собственным набором гормонов. Тестостерон и эстроген возбуждают похоть; дофамин, норэпинефрин и серотонин создают влечение; и окситоцин и вазопрессин опосредуют прикрепление.

Давайте займемся химикатом

Похоть движется желанием сексуального удовлетворения. Эволюционная основа этого проистекает из нашей потребности в воспроизводстве, потребности, разделяемой всеми живыми существами. В процессе размножения организмы передают свои гены и тем самым способствуют сохранению своего вида.

Гипоталамус головного мозга играет большую роль в этом, стимулируя выработку половых гормонов тестостерона и эстрогена семенниками и яичниками (рис. 1). Хотя эти химические вещества часто воспринимаются как «мужские» и «женские» соответственно, оба они играют определенную роль у мужчин и женщин. Как оказалось, тестостерон повышает либидо практически у всех. Эффект от эстрогена менее выражен, но некоторые женщины сообщают о большей сексуальной мотивации во время овуляции, когда уровень эстрогена самый высокий.

Рисунок 1: A: Яичники и яичники выделяют половые гормоны тестостерон и эстроген, стимулируя половое влечение. B и C: дофамин, окситоцин и вазопрессин вырабатываются в гипоталамусе, области мозга, которая контролирует многие жизненно важные функции, а также эмоции. Д .: Несколько областей мозга, влияющих на любовь. Похоть и влечение отключают префронтальную кору головного мозга, которая включает в себя рациональное поведение.

Любовь сама по себе награда

Между тем, притяжение кажется отдельным, хотя и тесно связанным, явлением.Хотя мы, безусловно, можем жаждать того, кто нас привлекает, и наоборот, одно может происходить без другого. Влечение задействовано в мозговых путях, контролирующих «вознаграждение» (рис. 1), что частично объясняет, почему первые несколько недель или месяцев отношений могут быть такими волнующими и даже всепоглощающими.

Дофамин , вырабатываемый гипоталамусом, является особенно широко известным игроком в системе вознаграждения мозга — он высвобождается, когда мы делаем то, что нам нравится.В данном случае это включает в себя времяпрепровождение с близкими и секс. Во время влечения выделяется высокий уровень дофамина и родственного ему гормона , норэпинефрина . Эти химические вещества вызывают у нас головокружение, бодрость и эйфорию, что даже приводит к снижению аппетита и бессоннице — а это значит, что вы действительно можете быть настолько «влюбленными», что не можете есть и не можете спать. На самом деле, норадреналин, также известный как норадреналин, может показаться знакомым, потому что он играет большую роль в реакции борьбы или бегства, которая срабатывает, когда мы испытываем стресс, и заставляет нас бодрствовать.Сканирование мозга влюбленных на самом деле показало, что основные центры «вознаграждения» мозга, включая вентральную тегментальную область и хвостатое ядро, срабатывают как сумасшедшие, когда людям показывают фотографию кого-то, к кому они очень привязаны, по сравнению с тем, когда им показывают кого-то, к кому они относятся нейтрально (например, старого школьного знакомого).

Наконец, кажется, что влечение приводит к снижению уровня серотонина , гормона, который, как известно, участвует в формировании аппетита и настроения.Интересно, что люди, страдающие обсессивно-компульсивным расстройством, также имеют низкий уровень серотонина, что заставляет ученых предполагать, что это то, что лежит в основе всепоглощающего влечения, характерного для начальных стадий любви.

Зона друга

И последнее, но не менее важное: привязанность является преобладающим фактором в долгосрочных отношениях. В то время как похоть и влечение в значительной степени связаны с романтическими привязанностями, привязанность опосредует дружбу, связь между родителями и младенцами, социальную сердечность и многие другие виды близости.Два основных гормона здесь, по-видимому, окситоцин и вазопрессин (рис. 1).

По этой причине окситоцин часто называют «гормоном объятий». Как и дофамин, окситоцин вырабатывается гипоталамусом и выделяется в больших количествах во время секса, грудного вскармливания и родов. Это может показаться очень странным набором занятий — не все из которых обязательно доставляют удовольствие, — но общим фактором здесь является то, что все эти события являются предвестниками связи.Это также довольно ясно показывает, почему важно иметь отдельные области для привязанности, вожделения и влечения: мы привязаны к нашим ближайшим родственникам, но эти другие эмоции не имеют к ним никакого отношения (и, скажем так, люди, которые это запутали, не имеют лучший послужной список).

Love Hurts

Все это рисует довольно радужную картину любви: гормоны высвобождаются, заставляя нас чувствовать себя хорошо, вознагражденными и близкими к нашим романтическим партнерам. Но это еще не все: любовь часто сопровождается ревностью, беспорядочным поведением и иррациональностью, а также множеством других, менее чем положительных эмоций и настроений.Кажется, что наша дружная когорта гормонов ответственна и за обратные стороны любви.

Дофамин, например, является гормоном, отвечающим за подавляющее большинство процессов вознаграждения мозга, а это означает контроль как хорошего, так и плохого. Мы испытываем прилив дофамина за наши добродетели и за наши пороки. Фактически, дофаминовый путь особенно хорошо изучен, когда дело касается зависимости. Те же области, которые загораются, когда мы чувствуем влечение, загораются, когда наркоманы принимают кокаин, а мы переедаем сладкое.Например, кокаин поддерживает передачу сигналов дофамина намного дольше, чем обычно, что приводит к временному «кайфу». В некотором смысле влечение очень похоже на пристрастие к другому человеку. Точно так же те же области мозга загораются, когда мы становимся зависимыми от материальных благ, когда мы становимся эмоционально зависимыми от наших партнеров (рис. 2). А наркоманы, впадающие в абстинентный синдром, мало чем отличаются от влюбленных людей, жаждущих компании кого-то, кого они не могут видеть.

Рисунок 2: Дофамин, который управляет цепочками вознаграждения в нашем мозгу, очень хорош в умеренных дозах, помогая нам получать удовольствие от еды, интересных событий и отношений.Однако мы можем слишком далеко продвинуть путь дофамина, когда становимся зависимыми от еды или наркотиков. Точно так же слишком много дофамина в отношениях может лежать в основе нездоровой эмоциональной зависимости от наших партнеров. И хотя здоровый уровень окситоцина помогает нам связываться и чувствовать тепло и нерешительность по отношению к нашим товарищам, повышенный уровень окситоцина также может подпитывать предрассудки.

То же самое и с окситоцином: слишком много хорошего может быть плохим. Недавние исследования наркотиков для вечеринок, таких как МДМА и ГОМК, показывают, что окситоцин может быть гормоном, обеспечивающим хорошее самочувствие и общительный эффект, который производят эти химические вещества.В этом случае эти положительные чувства доводятся до крайности, заставляя пользователя отстраняться от своего окружения и действовать дико и безрассудно. Кроме того, роль окситоцина как «связывающего» гормона, по-видимому, помогает усилить положительные чувства, которые мы уже испытываем по отношению к людям, которых мы любим. То есть, по мере того, как мы становимся более привязанными к нашим семьям, друзьям и значимым другим людям, окситоцин работает второстепенно, напоминая нам, почему нам нравятся эти люди, и усиливая нашу привязанность к ним. Хотя это может быть хорошо для моногамии, такие ассоциации не всегда положительны.Например, окситоцин также играет роль в этноцентризме, усиливая нашу любовь к людям в наших уже сформировавшихся культурных группах и заставляя тех, кто не похож на нас, казаться более чужеродными (рис. 2). Таким образом, как и дофамин, окситоцин может быть палкой о двух концах.

И напоследок, что бы любили без смущения? Сексуальное возбуждение (но не обязательно привязанность), по-видимому, отключает области нашего мозга, которые регулируют критическое мышление, самосознание и рациональное поведение, включая части префронтальной коры головного мозга (рис. 2).Короче говоря, любовь делает нас немыми. Делали ли вы когда-нибудь в любви что-нибудь, о чем позже сожалели? Возможно, нет. Я бы спросила одну звездную шекспировскую пару, но для них уже поздно.

Короче говоря, есть своего рода «формула» любви. Однако эта работа еще не завершена, и многие вопросы остались без ответа. И, как мы уже поняли, сложна не только гормональная сторона уравнения. Любовь может быть для вас как лучшим, так и худшим делом — это может быть то, что нас будит по утрам, или то, что заставляет нас никогда больше не просыпаться.Я не уверен, что смог бы дать вам определение «любовь», если бы оставил вас здесь еще на десять тысяч страниц.

В конце концов, каждый способен определить любовь для себя. И, хорошо это или плохо, если все дело в гормонах, может быть, у каждого из нас может быть «химия» практически с кем угодно. Но пойдет ли это дальше или нет, все еще зависит от вас.

С Днем святого Валентина!

Кэтрин Ву — студентка третьего курса Гарвардского университета. Она любит науку всем своим умом.

Дополнительная литература

1. Подробную историю человеческого интереса о любви см. В репортаже National Geographic о «Настоящей любви»
2. Для очень глубокого (и хорошо сделанного!) Знакомства с мозгом и его многочисленными, многими химическими веществами, посетите страницу NIH’s Brain Basics.
3. Чтобы узнать о том, как New York Times полюбила кого-либо, задайте эти 36 вопросов.

Что такое любовь? Как достичь высочайшего уровня любви?

Настоящая любовь подобна призракам, о которых все говорят и мало кто видел .~ Франсуа де Ла Рошфуко (Твитнуть)

Ааа… любовь! Такой банальный четырехбуквенный мир. Мы видим и слышим это повсюду с детства, но можем ли мы даже дать определение этому или когда-нибудь надеяться понять это? Что такое любовь? Если вы похожи на большинство людей, у вас есть собственная теория того, что это такое, но есть ли «правильный» ответ на этот извечный вопрос? Предположим, что есть, и попробуем разобраться.

Что такое любовь?

Во-первых, все мы знаем, что в мире существуют самые разные виды любви.То, как вы любите своего романтического партнера, не имеет ничего общего с тем, как вы любите свою мать, что не имеет ничего общего с тем, как вы любите свою собаку. Мы все такие, и из этого факта можно сделать важный вывод: мы все способны любить во всех вариациях любви, что делает всех нас удивительными существами.

Любовь — это когда счастье другого человека важнее вашего собственного. ~ Джексон Браун младший (Твитнуть)

Для целей этой статьи мы разделим разные способы, которые мы любим, на три отдельные категории и попытаемся объяснить каждую из них:

• Романтическая любовь,
• не романтической любви,
• любить себя.

Помимо ответа на вопрос «что такое любовь», мы также предложим советы о том, как достичь наивысшего уровня любви, на который мы способны.

Печальный факт заключается в том, что многие люди забывают о третьем виде любви, возможно, самом важном: любви к себе. То, как мы относимся к себе, практически определяет то, как мы относимся к другим и к миру. Тем не менее, в сети вы найдете множество теорий о химических реакциях в мозге, когда мы влюбляемся, или о том, как наши нейроклетки формируют чувство привязанности.Вы вряд ли когда-нибудь найдете что-нибудь о том, какие условия определяют состояние влюбленности в себя .

Итак, давайте погрузимся в…

1. Романтическая любовь

Когда ты смотришь на меня, когда думаешь обо мне, я в раю. ~ Уильям Мейкпис Теккерей (Твитнуть)

Вы, наверное, уже знаете о важности химии, когда дело касается эмоций, особенно таких сильных эмоций, как страх и любовь. Наши гормоны сходят с ума, когда мы находим кого-то даже несколько привлекательным, но для того, чтобы это переросло в настоящие отношения, должно произойти следующее:

Физическая часть

Это то, что люди обычно имеют в виду, когда говорят о «любви с первого взгляда».«Физическая часть влюбленности на самом деле очень малая часть любви. Он создается половыми гормонами в нашем организме, тестостероном и эстрогеном, и, по сути, ваш мозг кричит: «Давайте размножаться!» То, что вас физически привлекает кто-то, не означает, что между вами двоими что-то произойдет. Даже если это произойдет, кто знает, продлится ли это. Фактически, недавнее исследование показало, что чем сильнее эта сексуальная, чисто физическая привлекательность, тем больше вероятность того, что вы никогда не сможете стать парой.Просто половые гормоны захватывают слишком большую часть вашего сознательного мозга, что делает невозможным успешное развитие следующих этапов любви. А если говорить о следующих этапах…

Влюбленность

На этом этапе вы впервые обнаруживаете, что вам нравится этот человек таким, какой он есть, а не только за то, как он выглядит. В этом процессе огромную роль играют три гормона: адреналин, дофамин и серотонин.

Может показаться странным, что именно адреналин контролирует огромную часть нашего поведения на этом этапе любви, потому что это гормон, созданный для того, чтобы реагировать на стресс и давать нам силы, чтобы выжить в сложных ситуациях.Тот факт, что он обладает такой большой силой, когда дело доходит до любви, доказывает, что наш мозг воспринимает влюбленность отчасти как опасность, что также является одним из способов объяснить столь популярный страх обязательств (когда адреналин действительно берет верх).

Чтобы дать вам представление о том, что обычно делает дофамин в нашем организме, я должен сообщить вам, что такие вещества, как кокаин и сахар, повышают его уровень. Дофамин делает нас энергичными, иногда даже сверхактивными, сосредоточенными и счастливыми, и нам почти не нужна еда и сон.Я уверен, что тот, кто был влюблен, может отчетливо вспомнить чувство, будто он может делать все на свете, особенно если это что-то для их любимого человека.

Один гормон, уровень которого действительно снижается, когда мы влюбляемся, — это серотонин. Недавние исследования показывают, что уровень серотонина у влюбленных такой же низкий, как и у людей с обсессивно-компульсивным расстройством, что объясняет, почему на этой стадии все, о чем мы можем думать, — это наша влюбленность.

Однако даже после стадии влюбленности есть большой шанс, что в долгосрочной перспективе между вами и вашим партнером ничего не сложится.Для того, чтобы это произошло, вы должны пройти третий и последний этап романтической любви…

Приставка

Большинство людей думает, что после того, как эти начальные этапы романтической любви пройдут и гормональный хаос в их телах утихнет, именно они принимают решения — трезво и точно. Конечно, это не совсем так. Гормоны, которые играют роль в фазе привязанности в романтической любви, — это окситоцин и вазопрессин, которые чрезвычайно важны для того, чтобы пары могли оставаться вместе достаточно долго, чтобы иметь детей.

Окситоцин часто называют гормоном объятий. Это гормон, который создает чувство близости, и хотя он высвобождается во время оргазма, чтобы партнеры чувствовали себя еще более близкими, он также высвобождается в других ситуациях — например, во время родов.

Большинство этих гормонов являются очень логической реакцией организма, позволяющей спариваться. Однако есть один гормон, который какое-то время сбивал ученых с толку, — это вазопрессин. Вазопрессин — это гормон, который помогает почкам контролировать жажду.Так при чем здесь романтика?

Чтобы найти ответ, ученым пришлось исследовать — хотите верьте, хотите нет — грызунов. В частности, степные полевки. Известно, что степные полевки образуют прочные связи со своими партнерами и занимаются сексом чаще, чем это необходимо, чем просто для воспроизводства. Тем не менее, когда количество вазопрессина в их крови было подавлено, они потеряли интерес к своим партнерам и не смогли их защитить. Так что, возможно, вазопрессин не только контролирует вашу жажду жидкости.. . он также контролирует вашу жажду того, кого вы любите.

Любовь не знает преград. Он преодолевает препятствия, прыгает через заборы, пробивает стены, чтобы прибыть к месту назначения, полный надежды. ~ Майя Анжелу (Твитнуть)

Можно ли создать романтическую любовь намеренно?

Есть несколько беспомощных романтиков, которые считают, что настоящая любовь — это нечто большее, чем просто химия, но простой эксперимент может доказать их неправоту. Зачем пробовать эксперимент? Потому что, если мы сможем точно ответить на вопрос «что такое любовь», нам не нужно будет рассчитывать только на удачу или случайные обстоятельства, чтобы получить ее.Мы должны иметь возможность воссоздать его в любое время, когда захотим.

Профессору Артуру Аруну, создателю популярного эксперимента «Влюбиться за 34 минуты», удается именно это. Он полагал, что если какие-то два незнакомца собраны вместе, в течение получаса делятся глубоко личной информацией друг о друге, а затем целых четыре минуты смотрят друг другу в глаза, определенный уровень близости и любви практически неизбежен.

Знание о том, что мы можем почти «изготовить» любовь, заставляет задуматься.С одной стороны, это кажется слишком простым, как будто обесценивает силу наших искренних эмоций. Вот почему многие люди выступают против этого и не хотят верить этому эксперименту.

С другой стороны, это решение множества проблем. Подумайте обо всех несчастных одиноких людях повсюду, которые могут использовать это, чтобы найти любовь. Фактически, части этого эксперимента недавно были использованы для сближения немцев и сирийских беженцев, чтобы нация могла жить в мире

2.Не романтическая любовь

Есть разные виды любви, и я никогда не испытывал такой полностью платонической любви. Вся любовь, которую я испытал, всегда была чем-то вроде сделки, и теперь, когда я становлюсь старше, я понимаю, что существует другая любовь. ~ Трейси Эмин (Твитнуть)

Не романтическая любовь — это любовь, которую многие люди находят «самой легкой». По своей сути он напоминает последнюю стадию романтической любви — привязанность. Поскольку ему не хватает сексуальных желаний и адреналина, такая близость действительно проще.Это не предупреждает наш разум о потенциальных опасностях, потому что, когда дело доходит до неромантической любви, мы обычно очень уверены, что это разделяемое чувство.

Это та любовь, которую мы обычно испытываем к своим семьям. Поскольку они были рядом с нами с самого начала нашей жизни, можно даже сказать, что мы родились с этой любовью. На самом деле, если мы были лишены этой любви, как сироты, это очень часто влияет на нашу способность испытывать эту эмоцию на протяжении всей жизни. Мы бы больше боялись доверять другим и заводить дружбу, не говоря уже о романтических отношениях.В этом смысле вы можете назвать неромантическую любовь «базовой любовью», потому что она закладывает основы любви, которую вы почувствуете в будущем.

Это момент, чтобы упомянуть, что единственный способ двигаться вперед, когда вы упускаете эту «основную» любовь, — это прощать. Прощение само по себе является совершенно другим видом любви, поэтому прощение других и прощение себя необходимо для того, чтобы двигаться дальше. Что может упростить, так это осознание того, что окружающие будут любить вас на протяжении всей вашей жизни, даже если вы не чувствовали любви в семье, в которой родились.И всегда помнить, что можно любить себя — но об этом мы поговорим позже.

Неромантическая любовь также называется платонической любовью. «Платонический» — это термин, который мы теперь понимаем как синоним «несексуального», но на самом деле он происходит от Платона, который первым описал этот вид любви. Согласно его исследованиям, это любовь к тому, кто вдохновляет разум и душу и направляет разум к духовности, а не к телесным удовольствиям.

При таком описании становится очевидным, что этот вид любви более чем прост.«Это чистая любовь духа, которая заставляет человека расти. Здесь возникает интересный вопрос: исключают ли друг друга сексуальная и несексуальная любовь? Или есть способ получить лучшее из обоих миров — иметь партнера, который вас физически привлекает, но в то же время безоговорочно любить и поддерживать во всем (и вы получите то же самое взамен).

И ученые, и несколько старых счастливых пар говорят, что — это . Так что, если вы еще не нашли такой любви, продолжайте поиски.Или, еще лучше, поработайте над одной из главных причин, по которой люди не могут найти настоящую любовь: не любить себя…

3. Любить себя

Любите себя. Прости себя. Будьте верны себе. То, как вы относитесь к себе, устанавливает стандарт того, как другие будут относиться к вам. ~ Стив Мараболи (Твитнуть)

Как я уже говорил, это самый запущенный вид любви. Кажется, что мы живем в мире, который называет этот тип любви «эгоизмом», и именно поэтому мы сегодня видим так много несчастных людей.Потому что большинство не осознает, что вы видите так же, как всех и вся, .

Подумайте об этом. Если человек искренне верит в свои способности справляться со всем, что приносит жизнь, будет ли он бояться и обижаться на других? Если мужчина в глубине души знает, что достоин любви, будет ли он беспокоиться о том, что другие могут причинить ему боль? Будет ли он неправильно истолковывать шутки или защищаться по мелочам? Нет, не пойдет. Правильный перевод слова «любить себя» — это не эгоизм, а уверенность, и вот здесь мы погрузимся, чтобы объяснить, что это такое.

«Уверенность» — популярное слово, но мало кто его понимает. Для некоторых это полная противоположность застенчивости. По мнению других, это то, что вам нужно, прежде чем вы решите рискнуть. Когда вы смотрите на уверенность через призму любви, она внезапно становится совершенно ясной.

Любить себя — значит ценить себя и смело мечтать о том, кем ты хочешь быть. Речь идет о реалистичной оценке своих способностей, но также о том, что вы можете улучшить их, как только решите.Речь идет о прощении себя и других за то, что вы поступаете неправильно, и благодарности за все хорошее, что вы создали в своей жизни: прекрасная семья, которая у вас есть (потрясающе!), Отличное тело, которое вам удается содержать (хорошо для вас!), Получение высшего образования первым в своем классе. класс (отлично!), получить работу своей мечты (такая потрясающая!), начать свой бизнес (для этого нужна храбрость, мягко говоря!) или что-то еще, что вы сделали и чем гордитесь.

Этот вид любви представляет собой странное сочетание романтической и платонической любви.Это сложно и немного страшно, как романтическая любовь. Но она также естественна и безусловна (в своей здоровой форме), как платоническая любовь.

Одна вещь, которую я хотел бы прояснить, — это то, что не бывает такой вещи, как «слишком много уверенности». Да, я знаю, что некоторые из вас могут подумать: «Что вы имеете в виду, что такого не существует? Я могу назвать нескольких людей, которые слишком уверены в себе! » Вот в чем дело: когда кто-то ведет себя напористо, хвастается и в основном делает все возможное, чтобы его заметили и оценили, думаете ли вы в глубине души, что он уверен в себе, или вы думаете, что он неуверен?

Как вы думаете, он просто так любит себя, что не может сдерживать это, и ему нужно ходить и пихать это в лица людей? Или вы думаете, что он совсем не любит себя и старается изо всех сил получить эту любовь от кого-то другого (и всех остальных)?

Я говорю это, потому что как тренер я работал с сотнями людей с низкой уверенностью в себе или без нее.Странная часть? Многие из них даже не думали, что это их проблема. Они думали, что уверенность в себе — это высокомерие и грубость, и поэтому не хотели быть такими. Фактически, они так боялись быть такими, что предпочитали не любить себя.

Важно, чтобы вы понимали, насколько важна эта любовь не только для вашего процветания во всех сферах вашей жизни, но и для вашего выживания.

Теперь, если вы это понимаете, возникает другой вопрос: как этого добиться? Вот несколько шагов, которые помогут вам:

Посмотрите на себя таким, какой вы есть на самом деле

Трудно почувствовать желание, когда ты не чувствуешь себя желанным.~ Кристин Фихан (Твитнуть)

Некоторым это может показаться чрезмерным, но если вы не знаете себя, как вы должны любить себя? Поскольку мы так связаны со своим телом, а также потому, что неуверенность в себе часто связана с вашим телесным образом, это упражнение действительно полезно, и если вы откроете для него глаза, это займет у вас много времени.

Шаг № 1

Вам нужно побыть одному в комнате с зеркалом в полный рост. Теперь полностью разденься и просто посмотри на себя какое-то время.Да, я знаю, это звучит странно, но сделайте это. Посмотрите на себя несколько минут, повернитесь во все стороны, сделайте смешные позы и рожи — что угодно. Просто познай свое тело.

По прошествии нескольких минут добавьте минимум 5 функций, которые вы видите в этом зеркале. Скажите это вслух, как будто вы разговариваете с третьим лицом. Скажите что-нибудь вроде «Ух ты, у тебя такие длинные ноги! Хороший!» или «Твоя улыбка заразительна!» или «Ваши изгибы прекрасны!» Если вам действительно сложно придумать 5 искренних комплиментов, у меня есть трюк, который вы можете попробовать — придумайте 10! Ага, так устроен человеческий мозг.Когда вы знаете, что вам нужно придумать 5, вы думаете как минимум о 3. Но когда вы знаете, что вам нужно придумать 10, вы как-то думаете о 6.

В любом случае, чем больше, тем лучше! Повторяйте это упражнение, пока не почувствуете себя настолько комфортно в своем обнаженном теле, что вам не терпится увидеть его снова! Замечательным дополнением к любви к себе будет то, что вы каким-то образом получите энергию и мотивацию, чтобы исправить даже те части своего тела, которые вам не нравятся — если, конечно, они есть.

1. Если вам действительно не нравится ваше тело, начните выполнять это упражнение в темноте при нескольких свечах.Медленно увеличивайте освещение, пока не почувствуете себя комфортно при дневном свете.
2. Сделайте первый шаг…

Теперь, когда вы связаны со своим телом на совершенно новом уровне, пора создать такую ​​же глубокую связь со своим разумом. Это упражнение довольно обычное, но даже если вы слышали о нем, мало кто пробовал его.

Возьмите ручку и блокнот (желательно дневник, который будет использоваться только для аналогичных задач) и начните с того, что записывайте все, что вам нравится в своей жизни.Это может быть что угодно из прошлого или настоящего (и даже будущего, если вы верите, что что-то произойдет). Я хочу, чтобы вы по-настоящему открыли свой разум и задумались даже о самых незначительных, элементарных вещах, например, о том, насколько удобен ваш матрас. Или отличная погода в том месте, где вы живете. Или твои замечательные друзья. На самом деле, не просто говорите « друзей », назовите их.

Чем больше вы здесь напишете, тем лучше. Когда вы пишете, вы почувствуете позитив и энергию, и полюбите наполнить вас, и это будет только улучшаться и лучше.Продолжайте писать, пока вам действительно нечего будет добавить. Вы только что закончили первый этап упражнения.

Шаг № 2

Второй этап упражнения может показаться немного сложнее, если вы на самом деле не любите себя, но тот факт, что теперь у вас есть список вещей, которые вы обожаете в своей жизни, делает его намного проще. Это та часть, где вы должны записать все качества, которые вам нравятся в своем персонаже, и все, чем вы гордитесь. Опять же, вам следует записать как можно больше из них.Если вы чувствуете трудности, просмотрите список того, что вам нравится в жизни.

А теперь подумайте вот о чем: как вы пригласили эти вещи в свою жизнь? Универсальный закон притяжения уже хорошо известен, поэтому вам следует осознавать тот факт, что вы создаете свою жизнь (как сознательно, так и подсознательно). Это означает … Да, вы создали все те замечательные вещи, которые вам нравятся в своей жизни! Вы выбрали идеальный матрас и поселились в городе с отличной погодой. Вы смелы, хорошо разбираетесь в деньгах, хороший человек, умны и способны наилучшим образом решать проблемы.

Вы привлекли замечательных людей, завоевали их доверие и любовь. Вы — магическая сила в вашем собственном существовании. Когда вы перечисляете все, что вам нравится в себе, позвольте себе почувствовать непреодолимые эмоции самоуважения, благодарности, любви и оптимизма в отношении будущего. Похлопайте себя по спине. Ты обалденный!

Пока все хорошо. Вы можете подумать, что это упражнение на этом заканчивается, но это не так. Пришло время сделать вас еще круче, чем раньше. Пришло время быстро проверить реальность.Да, у всех нас есть что-то, что нам не нравится. Это нормально. Огромная часть любви — это принятие недостатков окружающих вас людей, а в данном случае и собственных недостатков.

В ваших собственных недостатках прекрасно то, что вы можете что-то сделать, чтобы их исправить, но только если вы не знаете, в чем они заключаются.

Шаг № 3

Итак, пришло время для третьего списка: списка качеств, которые вам в себе не очень нравятся и которые, по вашему мнению, следует изменить.Несколько слов о вашем списке…

• Во-первых, у некоторых из нас внутренняя критика громче, чем у других. Будьте осторожны, не позволяйте вашей власти взять верх. Это не о том, чтобы судить себя или плохо себя чувствовать. Речь идет о том, чтобы открыть свой разум возможности стать лучшей версией себя.
• Во-вторых, настоятельно рекомендуется, чтобы этот список был кратким. Почему? Человеческий мозг часто теряет мотивацию работать над чем-то, когда работа кажется бесконечной. Это список вещей, над которыми вам действительно нужно поработать, поэтому перечислить три основных элемента, которые вы хотите изменить, абсолютно достаточно.Начните с малого; Позже у вас будет возможность поработать над остальными своими милыми маленькими недостатками.
  Когда я выполняю это упражнение со своими коучинговыми клиентами, мне часто задают один и тот же вопрос: как мне определить, какие три из моих «плохих» характеристик являются главными? Ответ прост: не думай слишком много, просто чувствуй это. Что ты действительно ненавидишь в себе? Что в вас заставляет поверить в то, что вы не можете достичь того или другого? Это твой вес? Образование или его отсутствие? Вы не можете говорить и боитесь конфликтов? Вы слишком напуганы и никогда не рискуете? Вам не хватает силы воли и / или мотивации для достижения своих целей? Вам не хватает дисциплины? Что вас действительно останавливает? вещи, которые, если их изменить, существенно повлияют на ваш образ жизни? Получили их? Хороший!

• А теперь последняя часть.Что вы собираетесь делать, чтобы это изменить? Подумайте о методах, которые вам действительно понравятся. Например, если вы хотите похудеть, не говорите себе, что завтра вы сядете на диету и будете ходить в спортзал 4 раза в неделю. Вы знаете, что не сможете продержаться так долго — если вообще начнете. Вместо этого возьмите на себя обязательства, например, сходите на уроки здоровой кулинарии и научитесь готовить любимые блюда, полезные для вас. Или отправляйтесь на длительную прогулку, или на велосипедную прогулку (или плавание, или что-то, что вы любите делать) в любое время.Если вы хотите научиться говорить открыто, не начинайте ссориться с окружающими вас людьми — отправляйтесь в класс дебатов. К классу публичных выступлений. Тренеру. Посвятите себя вещам, которые на самом деле сделают вас лучше и позволят расти, делая вас счастливыми.

Готовы любить всех?

Самолюбие и любовь к другим не только идут рука об руку, но в конечном итоге они неотличимы друг от друга. ~ Скотт Пек (Твитнуть)

В конце концов, не имеет значения, можем ли мы ответить «что такое любовь» или согласны с этим.Потому что, прежде всего, любовь — это чувство, которое заставляет мир вращаться, и нам не нужно его анализировать. Мы должны просто почувствовать это. Ты?

Мы попытались ответить на вопрос, что же такое любовь; мы внимательно изучили различные аспекты разных видов любви; но что еще более важно, мы искали способы любить сильнее. Чтобы сильнее любить наших романтических партнеров, нашу семью, друзей и себя. Любить сильнее, потому что любовь ведет к единству, к терпимости, к жизни.

No related posts.