Русский нигилист как герой английской литературы XIX-XXI веков Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2016 РОССИЙСКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОЛОГИЯ Вып. 1(33)
УДК 821.111
РУССКИЙ НИГИЛИСТ КАК ГЕРОЙ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX-XXI ВЕКОВ
Ольга Михайловна Ушакова
д. филол. н., профессор кафедры зарубежной литературы
Тюменский государственный университет, Институт филологии и журналистики
625003, Тюмень, ул. Семакова, 10. e-mail: [email protected]
В статье рассматривается динамика развития образа русского нигилиста в английской литературе XIX-XXI вв.
Ключевые слова: нигилист; архетип; базаровский миф; «Отцы и дети» И.С. Тургенева; О. Уайлд; А.К. Дойл; С. Моэм; Т. Стоппард.
Рецепция русской литературы на Западе -процесс динамичный, разновекторный и многосторонний1. Образы, созданные русскими писателями, стали архетипами и символами, претерпели метаморфозы и трансформацию, обретя собственное место и статус, новый характер и значение в иных культурных и литературных контекстах.
В настоящей работе мы обращаемся к типу нигилиста, «изобретенного» в русской литературе и реинкарнированного и мифологизированного в произведениях английских писателей (от О. Уайлда до Т. Стоппарда).
Понятия «нигилизм» и «нигилист», появившиеся в западной культуре еще на исходе XVIII в., получили новую жизнь и литературную судьбу в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»2 (1862). Именно тургеневский Базаров становится прообразом многих «литературных» нигилистов, а за Тургеневым прочно закрепляется репутация «изобретателя нигилизма». Так, Г. де Мопассан («Изобретатель слова «нигилизм» (L ‘inventeur du mot «nihilisme», 1880), «Иван Тургенев» (Ivan Tourgueniev, 1883) и др.) утверждает: «Это новое состояние умов он запечатлел в знаменитой книге «Отцы и дети». И этих новых сектантов, обнаруженных им во взволнованной народной толпе, он называет нигилистами, подобно тому как натуралист дает имя неведомому живому орга-
низму, существование которого он открыл» [Мопассан 1983: 260].
В письме к Тургеневу от 4 (16) ноября 1880 г. Мопассан, сообщая о намерении приступить к серии статей о русской литературе, подчеркивает актуальность и универсальность темы, которую русский писатель вводит в широкий культурный и социальный контекст, отмечает значение пророческого видения Тургенева: «<…> нигилизм, который Вы предчувствовали и который ныне (en ce moment) волнует мир…» [Переписка И.С. Тургенева 1986: 414].
Главный герой романа «Отцы и дети» положил начало целому ряду героев-нигилистов в русской и зарубежных литературах. Такой мощный заряд творческой энергии возник благодаря гениальному дару Тургенева создавать яркие и убедительные характеры. «Чистые беспримесные типы» [Гинзбург 1971: 309] Тургенева, с одной стороны, универсальны, с другой стороны, глубоко индивидуальны, сложны, противоречивы, что и позволяет им становиться архетипами, прообразами, «брендами», притягивающими внимание и вызывающими стремление к их постоянной актуализации в новых контекстах и текстах: «нигилист», «тургеневская девушка», «тургеневская женщина», «русский человек на rendez-vous» и т.
© Ушакова О. М., 2016
пишет: «В высшей степени ему удалось соединить постижение глубинной универсальной схожести всех людей, мужчин и женщин, с пониманием того, насколько велики их внешние различия. Он видел эти различия и показал, что отличает русских людей не как кукольник, а как художник» [Элиот 2011: 152].
Универсальность, «надтиповая общность», индивидуальность как скрещение «многообразных несовпадений и несоответствий» [Маркович 1975: 55, 59] и, наконец, масштаб личности героя позволили тургеневским персонажам встать в ряд «вечных образов» мировой литературы. Основной конфликт книги, лежащий на поверхности, конфликт «отцов и детей», имеет сложную и универсальную природу и восходит к античной традиции. М. Бодкин, обращаясь к конфликту поколений в трагедиях У.
Конфликт отцов и детей обнаруживает также заложенное в философской концепции романа противостояние индивидуальной воли и рока, позволяя увидеть в фигуре Базарова центральный тип греческой трагедии — «гибриста». В романе Тургенева, как и в греческой трагедии, судьба сильнее героя, она равнодушна к проявлениям личной гениальности и силе характера гибриста. Любовь, мировая скорбь и прочие романтические затеи, столь презираемые Базаровым, обряд соборования перед смертью, совершаемый против его воли, и, наконец, природа-сфинкс, оставшаяся равнодушной к естественнонаучным интересам протагониста, по трагической иронии становятся воплощением судьбы героя.
же философская идея, что и в финальной песне хора «Царя Эдипа» Софокла: «Значит, смертным надо помнить о последнем нашем дне».
Обращение в данном контексте к античным параллелям помогает понять не только масштаб характеров, созданных русским писателем, но и их укорененность в европейской литературной традиции, присущую им «нормативность» в аристотелевском смысле, а следовательно, заложенные в них возможности для дальнейшей воспроизводимости и моделируемости в литературной традиции.
Образ Базарова сопоставим с героем именно софокловского типа (об «антигоновском конфликте» романа упоминалось в тургеневеде-нии)3. Как и Софокл, соблюдающий равновесие объективного и субъективного, общего и частного, внешнего и внутреннего, Тургенев выдерживает «золотую середину», избегает погружения в бездны психологии и стихию патоса, что определяет цельность, внешнюю пластическую выразительность («аполлонизм») и скульптурную рельефность образа. Античная параллель позволяет осознать, почему именно характеры Тургенева чаще других (по сравнению с условно «эсхилов-скими» типами Л.Н. Толстого или «еврипидов-скими» Ф.М. Достоевского) поддавались дальнейшему копированию, клишированию и тиражированию.
В категориях аристотелевской «Поэтики» Базаров — характер «благородный», «соответствующий действующему лицу», «правдоподобный», «последовательный». Эти нормативность и высокий уровень типизации облегчают процесс дальнейшего перемоделирования и схематизации. Как в современном массовом сознании с Эдипом ассоциируется «эдипов комплекс» (конфликт «отцов и детей» также вписывается в эту фрейдовскую теорию), так и от тургеневского Евгения Васильевича Базарова в последующих образах нигилистов остаются по большей части «базаровщина» и «нигилизм». А. Камю в «Бунтующем человеке» (глава «Трое одержимых») выражает стереотипное мнение о Базарове как об уже «законченном» типе нигилиста: «Общеизвестно, что сам термин «нигилизм» был впервые употреблен Тургеневым в его романе «Отцы и дети», главный герой которого Базаров, воплотил в себе законченный тип нигилиста. В рецензии на эту книгу Писарев утверждал, что ниги-
листы признали в Базарове свой прообраз» [Камю 1990: 237].
Базаровский миф практически сразу же отягощается грузом производных от него литературных «потомков» («Что делать?», «Преступление и наказание», «Бесы» и т.д.) и наложением качеств реальных исторических деятелей (М.А. Бакунин, С.Г. Нечаев, народовольцы и т.д.). Одним из первых в английской литературе эту особенность «напластования» отметил О.Уайлд. В диалоге «Упадок лжи» (The Decay of Lying, 1889), обосновывая принципы своей теории «искусства для искусства», он замечает: «Нигилист, сей странный страдалец, лишенный веры, рискующий без энтузиазма и умирающий за дело, которое ему безразлично, — чистой воды порождение литературы. Его выдумал Тургенев, а довершил его портрет Достоевский» [Уайльд 1993: 235].
Постепенно понятие «нигилист» начинает ассоциироваться с «революционером», «радикалом», «террористом», «заговорщиком», «бунтарем» и шире — с «русским интеллигентом». С.Л. Франк в «Этике нигилизма» (1909) констатирует: «.
..мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия» [Вехи. Из глубины 1991: 193]. Но при всех привходящих контекстах именно за Тургеневым в западной литературе сохранилось звание «изобретателя» нигилиста, а нигилист в большинстве случаев — это «русский нигилист». В первой английской монографии о Тургеневе, в главе «Отцы и дети», Э. Гарнетт провозглашает: «Тургенев был первым человеком, который открыл существование этого нового типа — нигилиста» [Garnett 1917: 199]4. Выражаясь словечком, позаим-ствованым в воспоминяниях П.Д. Боборыкина о Тургеневе, именно Базаров, непосредственно или опосредованно, «отлинял» на все последующие образы нигилистов в европейской литературе5.
Одной из первых художественных рефлексий на тему русских нигилистов стала пьеса Уайлда «Вера, или Нигилисты» (Vera, or the Nihilists, 1880). Непосредственным поводом для ее написания была история русской революционерки, социалистки Веры Засулич (1849-1919), необычайно популярной в Англии.
Среди причин, побудивших Уайлда обратиться к этой теме, называют его обеспокоенность общей политической ситуацией в Европе, взгляды его матери как активного борца за независимость Ирландии [Ва-лова 2011: 237], угрозы ирландского радикализма, антибуржуазный бунт самого Уайлда, его теорию семейной и сексуальной эмансипации [Уилсон 2015], и, конечно, нельзя не добавить к
этому списку увлечение социализмом и собственный «нигилистический» Modus Vivendi великого эстета. Дендизм Уайлда можно рассматривать как одну из разновидностей нигилизма, о чем убедительно рассуждает Д.С. Шиффер в работе «Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер)» (Phi-losophie du dandysme, 2008): «<…> Уайльду, этому «антиномисту от рождения», как определял себя он сам в «De Profundis», в этом плане нет оснований завидовать Ницше, потому что если последний в знаменитом афоризме 108 из книги «По ту сторону добра и зла» фактически утверждал, что «нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов», то совершенно так же верно и то, что заявил Уайльд в предисловии к «Портрету Дориана Грея» <.
..>» [Шиффер 2011: 121].
В пьесе «Вера, или Нигилисты» (драма в четырех актах с прологом) действуют четыре типа героев-нигилистов — нигилист базаровского («литературного») типа (Вера), нигилисты-заговорщики, безымянные арестанты, которые фигурируют в тексте как «нигилисты», и, наконец, примкнувший к нигилистам царевич Алексей. Нигилист — общее наименование борцов против правящего режима, которое используют и сами нигилисты, и их гонители, и сторонние персонажи. В прологе Вера, спрашивая у арестанта, кто они такие, получает ответ: «нигилисты»: «VERA:[(advances to the Nihilists)] Sit down; you must be tired. [(Serves them food.)] What are you? A PRISONER: Nihilists» [Wilde: 3].
Сама Вера, подобно Базарову, нарушает нигилистические заповеди, влюбившись в Алексея (Alexis Ivanacievitch, known as a Student of Medicine). Даже фамилия Веры — Сабурова (Sabouroff) — напоминает один из вариантов написания имени Базарова по-английски — Bazaroff (см.
, например, «Исповедь молодого человека» Дж. Мура, 1886). Тургенев, как свидетельствуют мемуаристы, намеревался создать образ женщины-нигилистки: «Видите ли, мне хочется представить нигилистку, честную, добрую, даже нежную, но …с шорами на глазах» [Островская 1983: 71].
Как и Базаров, Вера — персонаж противоречивый и страдающий. Любовь к Алексею — причина ее внутренней драмы, она осознается ею как предательство жизненных принципов: «VERA: [(loosens her hands violently from him, and starts up)] I am a Nihilist! I cannot wear a crown! <…> VERA: [(clutching dagger)] To strangle whatever nature is in me, neither to love nor to be loved, neither to pity nor—Oh, I am a woman! God help me, I am a woman! O Alexis! I too have broken my oath; I
am a traitor. I love» [Wilde: 32]. Страдание, по мнению Уайлда, неотъемлемое качество русского нигилиста, более того, оно придает религиозный характер его деятельности по свержению существующего режима, олицетворяющего силы зла: «Все, кто живут или жили в России, могли реализовать своё совершенство только через страдание.
Несколько русских художников реализовали себя в Искусстве, некоторые писатели -в прозе, которая по духу остается средневековой, потому что основной нотой является, все же, реализация души людей через страдание. Для тех, кто не является художником и для кого нет другой жизни, кроме фактического существования, страдание — единственная дорога к совершенству. Тот русский, который живет счастливо при нынешней системе правительства в России, или не должен вообще иметь души, или имеет душу совершенно неразвитую. Нигилист, отвергающий всякую власть, потому как знает, что власть — это зло, и принимающий всякое страдание, реализует свое совершенство и поступает как настоящий христианин. Для него идеалы христианства верны» [Уайльд 1993: 373].
Алексей, примкнувший к нигилистам, — также борец со злом и страдалец, но лишенный фанатизма и цинизма соратников Веры. Этот «сложный» тип нигилиста, обладающий признаками человечности, в дальнейшем будет в меньшей степени востребован в литературной традиции.
В какой-то степени литературным «потомком» Веры и Алексея станет «императрица-большевичка» великая княжна Аннаянска, главная героиня революционно-романтической «пьески» Дж. Б. Шоу «Аннаянска, сумасбродная великая княжна» (Annajanska, The Wild Grand Duchess, 1917), «мужчина», «солдат» и «циркач». Образ великой княжны решен Шоу в гротесковом, фарсовом ключе, при этом она, как и Алексей, «царевна-нигилистка», но в соответствии с законами жанра Аннаянска не одержима теми страстями и противоречиями, которые сгубили Веру и сделали несчастным Алексея. И, безусловно, отсутствие «страдательной» компоненты и победный пафос героини объясняются как мировоззрением драматурга, так и временем написания, триумфом Русской революции.
Нигилисты, соратники Веры, наделены теми чертами, которые наиболее прочно закрепятся за образами нигилистов в последующей литературе: фанатизм, суровость, жесткость, отсутствие человеческих слабостей, спартанский образ жизни, преданность принципам, переходящая в ограниченность, абсолютная дегуманизация всех жизненных проявлений и т.
п. Этот набор качеств станет определяющим в мифологеме нигилиста.
Еще один тип нигилиста, уже скорее карикатурного плана, Уайлд создает в своем рассказе «Преступление лорда Артура Сэвила. Размышление о чувстве долга» (Lord Savile ‘s Crime. A Study of Duty, 1887). Это молодой человек с революционными взглядами по фамилии Рувалов (Rouvaloff), который является «агентом нигилистов» («a Nihilist agent»). Именно он сводит главного героя с немецким специалистом по взрывным устройствам. В рассказе характер нигилиста подается в лишенном героизма, сниженном плане, что объясняется самой ситуацией неудавшегося «террористического акта» и отвечает пародийному модусу текста: «В повести «Преступление лорда Артура Сэвила» происходит травестирование викторианских романов, идейной основой которых оставалась незыблемость традиций, значимость морали, образования, чувства долга, семейных обязанностей» [Анцыферова; Листопадова 2014: 205]. Наличие образа русского нигилиста в этом рассказе свидетельствует о том, что радикальный политический элемент в английском обществе конца XIX в.
ассоциировался с Россией, в коллективном сознании складывался набор стереотипов, связанных с «русским нигилистом».
Сочетание травестирования и одновременно демонизации русских нигилистов характерно для творчества Конан Дойла. В 1881 г. в журнале «Ландон Сэсайти» (London Society) публикуется рассказ «Ночь среди нигилистов» (A Night Among the Nihilists), впоследствии вошедший в сборник «Тайны и приключения» (Mysteries and Adventures, 1889). Главный герой рассказа, мистер Робинсон (Robinson), сотрудник одесского представительства английской зерноторговой фирмы, отправившийся с поручением в периферийный город Солтев (Solteff), по недоразумению попадает в логово нигилистов («а gang of cold-blooded nihilists»). Местные нигилисты принимают его за представителя английской радикальной организации, «братства по духу» («a spiritual brotherhood»), а полиция за «агента нигилистов» («the Nihilist agent»). Дойл отражает как реалии тогдашней политической жизни, в частности, широкие международные связи русских революционеров, так и стереотипные представления о заговорщиках (строгая конспирация, сектантство, жестокость, фанатизм, радикализм).
Образы нигилистов шаржированы, что определяется характером самой трагикомической ситуации и отношением автора к этим персонажам. Главному герою удается остаться в живых благодаря вмешательству полиции, которая за ним следит, так как сыщики также принимают его за нигилиста: «Пока мы шли в гостиницу, мой
бывший попутчик объяснил, что возглавляемая им сотлевская полиция вот уже некоторое время как получила уведомление и все эти дни ждала нигилистического посла. Мой приезд в это глухое местечко, мой таинственный вид и английские наклейки на чемоданчике завершили это дело» [Дойл 2008: 326]. Перенесенные страхи и ужас от увиденного остаются с рассказчиком на всю оставшуся жизнь, он, по словам полицейского, «единственный посторонний, кто смог выбраться из этого логова живьем» [там же]. Стоит отметить любопытную деталь из разряда тех, что подтверждают репутацию Дойла как писателя, обладавшего «предсказательной мощью» и «блистательной прозорливостью», о которых рассуждает Г. Панченко, автор предисловия и составитель сборника «Забытые расследования» [там же: 7], включающего новый перевод рассказа на русский язык. Комната «для увольнений» со следами крови, которые наивный рассказчик принимает за пятна от кофе, «тройка», осуществляющая репрессивные меры (казнь предателя, несостоявшееся убийство Робинсона), напоминают отечественному читателю печально известные тройки НКВД: «Трое <…> силой выволокли Павла Ивановича из комнаты» [там же: 321].
Русская нигилистка становится главной героиней рассказа «Пенсне в золотой оправе» (The Adventure of the Golden Pince-Nez, 1904) из сборника «Возвращение Шерлока Холмса» (The Return of Sherlock Holmes). Нигилистка Анна совершает непреднамеренное убийство, которое раскрывает Шерлок Холмс. В соответствии с законами жанра история лишена какого-либо идейно-политического подтекста: «В рассказах Конан Дойля даже подслеповатые русские нигилистки, босые дикари с Андаманских островов или вульгарные немецкие князья становятся своими, начинают играть так, как нужно Шерлоку Холмсу, а в итоге — и как нужно платоновскому архетипу холмсовского мира» [Кобрин 2015: 7]. Тем не менее в сюжете и в образах Анны и ее бывшего супруга, в прошлом — революционера, профессора Корэма (Сергея), отражены реалии английской жизни того времени (в частности, большое число русских революционеров, проживающих в Лондоне), стереотипные представления о «нигилистах».
Анна представляет собой тип «сложного» нигилиста и напоминает уайлдовскую Веру. Она также жертвует собой ради любви (совершает преступление, принимает яд), являясь олицетворением русской «религии страдания» (во время написания рассказа книга М. Де Вогюэ «Русский роман» (1886), которая делает общеупотребимым и популярным это понятие, уже известна англий-
ской публике). Возлюбленного Анны, ради которого совершается самопожертвование, также зовут Алексей (Alexis), и он, как и уайлдовский Алексей, противник насильственных методов и террора. Анна, как и Вера, выводится автором бесстрашной, целеустремленой, благородной, преданнной идее и любимому человеку.
В образе Анны мы видим отражение стереотипных представлений о женщине-нигилистке, увлеченной идеями классовой борьбы и лишенной внешних признаков женственности: «Притчей во языцех сделались нигилистки, сменившие фижмы и кринолины на черные блузы, носившие синие очки, курившие папиросы, коротко стригшиеся и встречавшиеся с мужчинами наедине» [Уилсон 2015]. Анна близорука, некрасива, нелепо выглядит: «Она была вся в пыли и паутине, которую собрала, видимо, со стен своего убежища. Лицо ее, которое никогда нельзя было бы назвать красивым, все было в грязных потеках. Холмс правильно угадал ее черты, и, кроме того, у нее был еще длинный подбородок, выдававший упрямство. Из-за близорукости и резкого перехода от темноты к свету она щурилась и моргала глазами, стараясь разглядеть, кто мы такие. И все же, несмотря на то, что она предстала нам в столь невыгодном свете, во всем ее облике было благородство, упрямый подбородок и гордо поднятая голова выражали смелость и внушали уважение и даже восхищение» [Дойл 2014: 334].
Анна представляется Холмсу и его спутникам именно как «нигилистка»: «Мы были революционеры, нигилисты («reformers—revolutionists— Nihilists»), вы знаете» [там же: 336]. Так же, как в «Ночи среди нигилистов», нигилисты, соратники Анны, составляют сплоченную организацию, тайный орден (в оригинале: «the Brotherhood» и «the Order»), который незамедлительно расправится с предателем, как только узнает о его местонахождении. В этом рассказе Дойл создает гораздо менее монструазный образ нигилиста, чем в «Ночи среди нигилистов», но сохраняет все традиционные для этого типа героя атрибуты, как внешние (конспирация, терроризм, ссылка, Сибирь), так и внутренние (самопожертвование, бесстрашие, радикализм, фанатизм, аске-тичность).
Сатирическая и любовно-драматическая линия в изображении русских нигилистов (Александр Осипов, Кирилл Разумов, Виктор Халдин и др.) продолжена в творчестве Дж.Конрада. Подробный и глубокий анализ образов «русских студентов» и «русских революционеров» представлен в монографии Е. Е. Соловьевой «Джозеф Конрад и Россия» (2012). По мнению автора, «Конрад внимательно и напряженно вдумывался
в феномен русского революционера, пытался понять, что движет молодым человеком, приходящим к революционной борьбе. Что заставляет стариков хранить верность убеждениям юности, как переплетаются в этом движении фанатизм и практицизм, искренность и фальшь, благородство и низость» [Соловьева 2012: 103-104].
В произведениях «Тайный агент» (The Secret Agent, 1907), «На взгляд Запада» (Under the Western Eyes, 1911) и других благодаря углубленному психологическому анализу и гораздо большему уровню «русской рефлексии» Конрада, обусловленному его биографией, стереотипные «нигилистические» черты образов русских революционеров изображены лишь в той мере, в какой они соответствуют художественной правде. «Базаровский след» есть и в русских героях Конрада. Конрад был внимательным читателем произведений русского писателя и почитателем его таланта. Именно Конрад пишет предисловие к монографии Гарнетта о Тургеневе, не преминув подчеркнуть, что ставит его гений гораздо выше Достоевского. Как и его англоязычные современники (например, Г. Джеймс), Конрад отмечает человеческую убедительность, полновесность и полноценность человеческой природы тургеневских героев: «Все его творения, счастливые и несчастливые, теснимые и их притеснители — именно люди, а не причудливые обитатели зверинца или проклятые души, странствующие в душной темноте мистических противоречий. Они — люди, способные жить, способные страдать, способные бороться, способные побеждать, способные проигрывать в бесконечной и воодушевляющей гонке преследования будущего изо дня в день» [Conrad 1917: viii].
Победа революционного движения в России в 1917 г. не могла не наложить отпечаток на восприятие и художественное осмысление образа русского нигилиста, поскольку революционеры («нигилисты») пришли к власти. Образ нигилиста в романе У.С. Моэма «Рождественские каникулы» (Christmas holiday, 1939) становится результатом трансформации, обусловленной изменениями исторического контекста. Один из главных героев, Саймон Фенимор (Simon Fenimore), представляет собой тип «английского нигилиста». Но образцом для подражания, парадигматическим типом, является «русский нигилист», Ф. Э. Дзержинский, основатель ВЧК, теоретик и практик «красного террора». Литературными же протопипами «английского нигилиста», как уже было отмечено отечественными исследователями, стали Е. В. Базаров и П. С. Верховенский [Никола, Петрушова 2015: 245].
Показательно, что сам сюжет, основной конфликт романа, особенности характеров главных героев строятся по модели «Отцов и детей». Чарли Мейсон (Charley Mason) и вся семья Мей-сонов — своего рода английские Кирсановы. А отец Чарли, Лесли Мейсон, даже внешне напоминает Павла Петровича: кирсановская англомания коррелирует с «английскостью», культурной недпредвзятостью и либерализмом старшего Мейсона. В то же время облик, манеры, поведение, принципы Саймона, базаровское «все отрицаем» соответствуют стереотипным представлениям о Базарове-нигилисте: «Я родился не в роскоши, как-нибудь перебьюсь. В Вене я провел опыт самоограничения, месяц жил на хлебе и молоке» [Моэм 1992: 23].
Саймон — герой нового времени и его непомерная гордыня и «опыты самоограничения» приводят к интеллектуальной и душевной ограниченности, мизантропической жажде власти, которые были чужды его литературному прототипу. Образцом для жизнестроения для него служит Дзержинский как логическое завершение и триумф нигилистической идеи: «При исполнении своих обязанностей он не давал воли ни любви, ни ненависти <…>. Собственной рукой он подписал сотни, нет, тысячи смертных приговоров. Жил он по-спартански. Сила его заключалась в том, что для себя ему не нужно было ничего и т.п.» [там же: 174].
Дзержинский в романе Моэма — это победивший нигилист, нигилист, захвативший власть, но оставшийся верным философии тотального нигилизма. Не случайно, Саймон, переболевший, как и положено студенту Кембриджа образца 30-х, увлечением коммунистическими идеями, с чу-довищниым цинизмом отзывается о коммунистических идеалах: «Коммунизм? Кто говорит о коммунизме? Теперь уже все знают, коммунизм вздор. То была мечта оторванных от жизни идеалистов <…>. Огромная масса людей по самой своей природе рабы, они не способны собой управлять, и для их же блага им нужны хозяева <…>. Каков результат революций, которые совершились на нашем веку? Народ не лишился хозяев, только сменил их, и никогда власть не правила такой железной рукой, как при коммунизме» [Моэм 1992: 171].
В своем романе Моэм показывает, что террор, являющийся одной из составляющих нигилистической теории, из антигосударственного переходит в разряд государственного. Разрушение как осознание своей силы — мысль, вложенная в уста Саймона, продиктована автору историческим опытом Русской революции, красным и белым террором Гражданской войны и, наконец,
«Большим террором» 1930-х. Хотя термин Роберта Конквеста (Robert Conquest), предложенный им в конце 1960-х (The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties, 1968), некоторые историки считают не совсем корректным, в контексте данной темы он помогает увидеть генетическую связь нигилистов XIX в. с их духовными потомками и отражение этой преемственности в логике развития образа нигилиста в английской литературе с 80-х гг. XIX в. по 30-е гг. XX в.
Нельзя не отметить в этом романе полемику Моэма с писателями-современниками, не желающими замечать реалий советской жизни, Б. Шоу, Т. Драйзером, Р. Ролланом и др. Нигилист у власти распоряжается уже не жизнями отдельных людей, а манипулирует огромными массами. Описывая бледного, небритого, взлохмаченного, нелепого, возбужденного собственной риторикой Саймона, Моэм от своего лица, что не оставляет сомнений по поводу авторской позиции, отмечает: «Но в прошлом, не таком уж далеком прошлом, другие молодые люди, такие же бледные, тощие, неухоженные, в поношенных костюмах или студенческих тужурках ходили по своим убогим жилищам и высказывали столь же, казалось бы, несбыточные мечты; и однако, как ни странно, время и благоприятный случай помогли их мечтам осуществиться, и, сквозь кровь прорываясь к власти, они держали в своих руках жизнь миллионов» [там же: 174].
Жертвами этого нигилизма становятся главная героиня романа Лидия (Lydia) и Алексей, ученик ее отца, а ныне спившийся русский эмигрант, в судьбе которого Дзержинский непосредственно сыграл роковую роль. Именно Лидия отчетливо видит нигилистическую сущность Саймона, объясняя Чарли свою неприязнь к нему: «Вы в нем обманываетесь. Приписываете ему вашу доброту и бескорыстное внимание к людям. Говорю вам, он опасен. Дзержинский был узколобый идеалист и ради своего идеала мог без колебаний обречь свою страну на погибель. Саймон еще хуже. У него нет сердца, нет совести, нет чести, и при случае он без сожаления пожертвует вами, своим лучшим другом» [там же: 135]. Таким образом, в «Рождественских каникулах» Моэм показывает преемственность нового вида нигилиста его предшественникам и пытается осмыслить эту новую роль в современном мире, накануне новых глобальных событий, Второй мировой войны.
Казалось бы, возможности архетипа нигилиста с наступлением новейшей истории исчерпаны, тем не менее образы нигилиста-«борца с режимом» и «победившего» нигилиста — продолжают привлекать внимание английских публи-
цистов и писателей. Предельно ясно эту тенденцию выразил И. Берлин, рассуждая о современном нигилизме, ставшем всемирной идеологией, в своем эссе «Отцы и дети: Тургенев и затруднения либералов» (Fathers and Children: Turgenev and the Liberal Predicament, 1972): «Этот болезненный конфликт, который стал постоянным затруднением русских либералов на полвека, сейчас распространился на весь мир. Мы должны ясно понимать: сегодня герои мятежа не Базаровы. В каком-то смысле Базаровы выиграли. Победное продвижение количественных методов, вера в организацию человеческой жизни с помощью технологического управления, упование на один лишь расчет утилитарных последствий при выработке политики, которая затрагивает огромные массы людей, — это Базаров, а не Кирсановы» [Берлин 2014: 176].
Расширение английского литературного «нигилистического» текста на рубеже тысячелетий происходит также благодаря постмодернистской рефлексии на темы русского нигилизма. Дискуссия о генезисе и развитии русского нигилизма ведется в характерных для постмодернизма эстетических формах, в частности, в рамках «историографической металитературы», осмысляющей природу литературного творчества. Интертекстуальность, игра, стилизация, цитирование, размывание границ между документальным и художественным повествованием, квазибиогра-фичность и т.д. — тот инструментарий, с помощью которого тема русского нигилизма предстает в новых, неожиданных ракурсах. Героями текстов становятся сами творцы архетипа нигилистов — Тургенев и Достоевский. Современные авторы делают попытки реконструирования творческого процесса и культурно-исторического контекста, который определил появление и специфические характеристики нигилиста как литературного персонажа.
Роман англоязычного писателя Дж.М. Кутзее «Осень в Петербурге» (The Master of Petersburg, 1994) посвящен вымышленной истории из жизни Достоевского. Кутзее устами своего героя рассуждает о нигилизме как о специфически русском и вневременном явлении: «Только не мода. То, что вы зовете нечаевщиной, всегда существовало в России, разве что под другими именами. Нечаевщина — явление такое же русское, как разбой» [Кутзее 2009: 63]. Тема отцов и детей также является важной в этом романе Кутзее и разворачивается, как убедительно показывает Д. Бержайте, в тургеневской плоскости: «Проблемы отцов и детей, введение темы нигилизма — во главе всего этого в русской литературе стоит имя Тургенева. Достоевский, как из-
вестно, в «Бесах» не просто продолжает начатое Тургеневым, но полемизирует с ним, как и подобает всем, действующим по схеме «отцы и дети». Через много лет на другом континенте другой художник включается в ту же полемику об извечном идеологическом (и не только) конфликте поколений и тоже диалектически опровергает истины, установленные предшественником, вместе с тем, доказывая, что все в этом мире действует по одному и тому же принципу: «злободневность оказывается лишь кажимостью, а вечное — сущностью» [Бержайте 2009: 33].
Развернутой иллюстрацией экстравагантного заявления Уайлда о Тургеневе как изобретателе нигилизма, покоящегося в основании всей конструкции традиции темы русского нигилиста в английской литературе, является эпизод из трилогии английского драматурга Т. Стоппарда «Берег утопии» (The Coast of Utopia, 2002). Это еще одно пространство освоения как личности Тургенева, так и созданного им типа и понятия «нигилист». У Стоппарда Тургенев предстает как литературный персонаж, реальный исторический контекст его творчества пересекается с контекстом мемуарно-документальным (воспоминания о Тургеневе, его переписка) и вымышленным. Тургенев является одним из главных героев трилогии и, если доверять многочисленным ссылкам на высказывание Стоппарда, его alter ego: «Возможно, все-таки художник в конечном счете, а не три гениальных публициста, является подлинным героем «Берега утопии»» [Stoppard 2006].
Стоппарда интересуют различные стороны личности Тургенева: его политические симпатии, отношение к любви, дружеские привязанности и т.п. Тургенев предстает как оппонент своих приятелей социал-демократов, либерал, западник, «русский европеец» (см. об этом подробнее нашу статью «Английские связи русских изгнанников. Париж как культурный перекресток» [Ouchakova 2012: 467-475]). Творческая алхимия проступает как один из глубинных слоев палимпсеста, что точно подмечает и формулирует Е.Г. Доценко: «Произведения И.С. Тургенева должны восстанавливаться из подтекста, но и служить в свою очередь неким контекстом для понимания личности писателя, потому что Тургенев в пьесе о собственных литературных достижениях друзьям практически не рассказывает. Предполагается, что стоппардовский зритель и читатель узнает классические произведения на уровне аллюзий и неполных цитат, в данном случае — из «Отцов и детей». В пьесе присутствует разговор Тургенева с Доктором-нигилистом, прототипом
Базарова: автор и его герой встречаются в 1860 г. на острове Уайт» [Доценко 2007: 242].
История возникновения идеи нигилиста прописана детально, что указывает на особое значение этого героя для творчества Тургенева и в целом для русской и европейской культуры. В трилогии обыгрывается одна из известных версий создания персонажа-нигилиста, усиленная и дополненная воображеним драматурга: «Тургенев. Совершенно ничего? Доктор. Ничего. Тургенев. Вы не верите в принципы? В прогресс? Или в искусство? Доктор. Нет, я отрицаю абстракции. Тургенев. Но вы верите в науку. Доктор. В абстрактную науку — нет. Сообщите мне факт, и я соглашусь с вами. Два и два — четыре. Остальное
— конский навоз. Вам не нужна наука, чтобы положить хлеб в рот, когда вы голодны. Отрицание
— это то, что сейчас нужно России. Тургенев. Вы имеете в виду народу, массам? Доктор. Народ! Он более чем бесполезен. Я не верю в народ. Даже освобождение крестьян ничего не изменит, потому что народ сам себя ограбит, чтобы напиться. Тургенев. Что же вы в таком случае предлагаете? Доктор. Ничего. Тургенев. Буквально ничего? Доктор. Нас, нигилистов, больше, чем вы думаете. Мы — сила. Тургенев. Ах да… нигилист. Вы правы, мы не встречались раньше. Просто я все искал вас, сам того не зная» [Стоппард 2006: 432-433]. Таким образом, история идет по кругу, от нигилистов, реализовавших многие из своих потенций, мы вновь возвращаемся к истокам создания этого образа.
Рассмотрев различные типы рефлексии вокруг понятия «нигилисты», нельзя не заметить определенную диалектику сужения и расширения семантики изначального образа, актуализацию отдельных его составляющих, не увидеть динамику развития базаровского мифа в английской литературе. Универсальность типа, наряду с художественной честностью Тургенева и точностью изображения («надтиповой» тип), обеспечили Базарову долгую и счастливую литературную судьбу. А богатая история развития трансформаций и метаморфоз «литературного нигилиста», которая отнюдь не исчерпывается приведенными в данной работе примерами, открывает перспективы появления новых поворотов, площадей и тупиков в «городе Базарове»6. Судя по тому, что история Евгения Васильевича Базарова продолжает писаться в XXI в., представляется дискуссионным положение И.Л. Волгина о том, что «в глазах современного Запада русский сюжет завершен» [Волгин 1999: 239]. И то, что русская литература «превращается в одну из современных мировых мифологий» [там же], лишь
является основанием для постоянного обновления и живой циркуляции ее мифов и архетипов.
Примечания
1 Исследования в этом направлении ведутся довольно давно. Из новых работ на эту тему см. работы С.Б. Королевой [Королева 2014], Л.Ф. Хабибуллиной [Хабибуллина 2010], содержательную рецензию Н.С. Бочкаревой и Б.М. Проскурнина на компаративистские исследования в области русско-английских литературных связей [Бочкарева, Проскурнин 2015], сборник статей по материалам Пятого Фицвильям-ского коллоквиума в Кембридже под редакцией корифея британской славистики Э. Кросса [A People Passing Rude: British Responses To Russian Culture 2012] и др.
2 Традиция исследования понятия «нигилист» — одна из самых длительных и значительных в философии, культурологии, литературоведении, публицистике. Существует огромное количество серьезных исследований по этой теме как в России, так и за рубежом. Среди работ, представляющих традицию изучения нигилизма: монография В.Г. Косыхина [Косыхин 2009], статьи А.В. Михайлова [Михайлов 2000], Г. И. Данилиной [Данилина 2006], сборник, включающий работы Э. Юнгера и М. Хайдеггера и их комментарий [Судьба нигилизма 2006] и др.
3 Заметим, что Тургенев, получивший в Европе классическое образование, серьезно размышлял над характерами софокловских героев. Так, в воспоминаниях Я.П. Полонского читаем: «И, развивая теорию трагического, Иван Сергеевич, между прочим, привел в пример Антигону Софокла» [Полонский 1983: 367-368].
4 О восприятии И.С. Тургенева в английской литературе см. монографию М.Б. Феклина [Феклин 2005].
5 «Он слишком много жил с французскими писателями, артистами и светскими людьми, чтобы на него не отлинял их язык». «Но, повторяю опять, немецкий склад жизни, ума и вкусов на него резким образом не отлинял» [Боборыкин 1983: 10].
6 Имеется в виду литературный анекдот об американце, завлекавшем Тургенева в Америку рассказом об основании города Базарова: «<…>Базаров родственный тип американцам и что лет через десять в Америке будет город под именем Базаров, так как уже заложено его основание. Теперь, убеждал он Тургенева, существует один только намек на этот город, но уже разбиты колышки, очерчены площади, места для лавок и рынков<…>» [Колбасин 1983: 25].
Список литературы
Анцыферова О.Ю., Листопадова О.Ю. Жанровая травестия в сборнике Оскара Уайльда «»Преступление лорда Артура Сэвила» и другие рассказы» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 2 (3). С.203-206.
Бержайте Д. Посвящение отцам, или диалог с русской литературой (Дж. М. Кутзее. «Осень в Петербурге») // LITERATURA. 2009. № 51(2). С.21-34.
Берлин И. Отцы и дети: Тургенев и затруднения либералов/ пер. с англ. Г. Дурново// История Свободы. Россия. 2-е изд. М.: Новое лит. обозрение, 2014. С. 127-182.
Боборыкин П.Д. Из воспоминаний // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 5-16.
Бочкарева Н.С., Проскурнин Б.М. Образ и миф в английской литературе о России // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2015. № 4 (32). С. 142-145.
Валова О.М. Перекрестки культур и эпох в драматургии Оскара Уайльда // Образ провинции в русской и английской литературе. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011. С. 235-239.
Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. 607 с.
Волгин И. Из России — с любовью? «Русский след» в западной литературе // Иностр. лит. 1999. № 1. С. 230-239.
Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971. 464 с.
Данилина Г.И. История как ключевое слово культуры (А.В. Михайлов, «Из истории «нигилизма»») // Филол. журн. 2006. № 1(2). С. 216228.
Дойл А.К. Пенсне в золотой оправе/ пер. с англ. Н. Санникова// Возвращение Шерлока Холмса. СПб: Амфора, 2014. С. 308-341.
Дойл А. К. Ночь среди нигилистов/ пер. с англ. М. Маковецкой, Г. Панченко // Забытые расследования. Рассказы и повести / сост. Г. Панченко. Харьков; Белгород: Кн. клуб «Клуб семейного досуга», 2008. С. 312 -327.
Доценко Е.Г. Русская классика Т. Стоппарда // Русская классика: динамика художественных систем: сб. науч. трудов. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, РОПРЯиЛ, УрО РАО, ИФИОС «Словесник», 2007. Вып. 2. С. 231-246.
Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика, Искусство/ пер. с фр. М.: Политиздат, 1990. 415 с.
Кобрин К.Р. Шерлок Холмс и рождение современности: Деньги, девушки, денди Викторианской эпохи. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2015. 184 с.
Колбасин Е.Я. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т. 2. С. 17-26.
Королева С.Б. Миф о России в британской культуре и литературе (до 1920-х годов). М.: Ди-рект-Медиа, 2014. 314 с.
Косыхин В.Г. Нигилизм и диалектика. Саратов: Науч. книга, 2009. 256 с.
Кутзее Дж. М. Осень в Петербурге/ пер. с англ.С. Ильина. М.: Эксмо, 2009. 368 с.
Маркович В.М. Человек в романах И.С. Тургенева. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. 152 с.
Михайлов А.В. Из истории «нигилизма» // Михайлов А.В. Обратный перевод. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 537-623.
Мопассан Ги де. Иван Тургенев // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 258-261.
Моэм У.С. Рождественские каникулы/ пер. с англ. Р. Облонской. М.: А/О «Книга и бизнес», 1992. 189 с.
Никола М.И., Петрушова Е.А. Образ Дзержинского в романе Сомерсета Моэма «Рождественские каникулы» // Филология и культура. Philology and Culture. 2015. № 3 (41). С. 242-247.
Островская Н.А. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 57-95
Переписка И.С. Тургенева: в 2 т. М.: Худож. лит., 1986. Т.2. 543 с.
Полонский Я.П. И.С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину (Из воспоминаний) // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож.лит., 1983. Т.2. С. 358-406.
Соловьева Е.Е. Джозеф Конрад и Россия. Череповец: ЧГУ, 2012. 229 с.
Стоппард Т. Берег Утопии: Драматическая трилогия/ пер. с англ. И. Кормильцева. М.: Иностранка, 2006. 280 с.
Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампар. Гюнтер Фигаль/ пер. с нем. Г. Хайдаровой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. унта, 2006. 222 с.
Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Романы. М.: Детская лит., 1975. С. 421-592.
Уайльд О. Упадок лжи/ пер. с англ. А.М. Зверева // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 218-245.
Уайльд О. Душа человека при социализме/ пер. с англ. О. Кириченко // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 344 -374.
Уилсон Дж. Как важно любить нигилиста: «Вера» Оскара Уайльда и сексуальная политика русского радикализма // НЛО. 2015. № 5 (135). URL:
http://magazines.russ .ru/nlo/2015/5/14yu.html (дата обращения: 28.01.16).
Феклин М.Б. The Beautiful Genius. Тургенев в Англии: первые полвека. Oxford: Perspective Publications, 2005.240 c.
Хабибуллина Л. Ф. Миф России в современной английской литературе. Казань: Казан. ун-т, 2010. 206 с.
Шиффер Д. С. Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер) / пер. с фр. Б.М. Скуратова. М.: Изд-во гуманит. лит., 2011. 296 с.
Элиот Т.С. Тургенев/ пер. с англ. О.М. Ушаковой // Вестник Православного Свято-Тихоновского университета (Филология). 2011. № 1 (23). С. 151-153.
A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.
Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.
Conrad J. Foreword // Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.
Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.
Ouchakova O. Les contacts anglais des émigrés russes. Paris, un carrefour des cultures // Figures de l’émigré russe en France au XIXe et XXe siècle. Fiction et réalité. Amsterdam; New York: Rodopi, 2012. P.467-475.
Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Ba-kunin, Belinksy and Herzen…I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43 // URL: http://www.lctreview.org/article.cfm?id_issue=36549 3 92&id_article=75124103&page=2 (дата
обращения: 20.08.2009).
Wilde О. Vera, or the Nihilists // URL: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (дата обращения: 15.01.2016).
References
A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / Ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.
Antsyferova O Yu., Listopadova О. Yu. Zhanrovaja travestija v sbornike Oscara Uajlda «Prestuplenije Ar-tura Sevila i drugije rasskazy» [Genre Travesty in «Lord Arthur Savile’s Crime and Other Stories» by Oscar Wilde] Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo [Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod]. 2014. № 2 (3). P. 203-206.
Berzhaite D. Posvjashchenije ottsam, ili dialog s russkoj literaturoj (Dzh. Kutzee «Osen’ v Peterburge»)
[Dedication to Fathers, or the Dialogue with Russian Literature (J. M. Coetzee’s The Master of Petersburg)]. LITERATURE Publ., 2009. Iss. 51(2). P. 2134.
Berlin I. Ottsy i deti: Turgenev i zatrudnenija liber-alov [Fathers and Children: Turgenev and the Liberals’ Predicament] / transl. from English by G.Durnovo. Istorija Svobodi. Rossija [History of Freedom. Russia]. M.: Novoje literaturnoje obozrenije Publ., 2014. P. 127-182.
Boborykin P.D. Iz vospominanij [From the Memoirs] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memories of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 5-16.
Bochkareva N.S., Proskurnin B.M. Obraz i mif v anglijskoj literature o Rossii [Image and Myth in English Literature about Russia]. Perm University Herald. Russian and Foreign Philology. 2015. Iss. 4 (32). P.142-145.
Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.
Camus А. Buntujushchij chelovek. Filosofija. Poli-tika. Iskusstvo / transl. from French [The Rebell. Philosophy. Politics. Art]. M.: Politizdat Publ., 1990. 415 p.
Conrad J. Foreword . Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.
Coetzee J. M. Osen’ v Peterburge/ transl. from English by S. Il’in [The Master of Petersburg]. M.: Eksmo Publ., 2009. 368 p.
Danilina G.I. Istorija kak kljuchevoje slovo kul’tury (A.V. Mikhailov, «Iz istorii nigilizma») [History as a Key Word of Culture (A.V. Mikhailov «From the History of Nihilism»)] Filologicheskij zhurnal [Phylological Journal]. 2006. Iss. 1(2). P.216-228.
Doyle А.C. Pensne v zolotoj oprave / transl. from English by N.Sannikov [The Adventure of the Golden Pince-Nez] Vozvrashchenie Sherloka Holmsa [The Returns of Sherlock Holmes]. SPb: Amfora Publ., 2014.P 308-341.
Doyle А.C. Noch’ sredi nigilistov/ transl. from English by M. Makovetskaja, G. Panchenko [A Night among the Nihilists] Zabytyje rassledovanija. Ras-skazy i povesti [Forgotten investigations. Tales and stories]. Kharkov; Belgorod: Knizhnij klub «Klub semejnogo dosuga» Publ., 2008. P. 312 -327.
Dotsenko E.G. Russkaja klassika T. Stopparda [Russian Classics by T. Stoppard] Russkaja klassika: dinamika khudozhestvennykh sistem: sbornik nauch. trudov [Russian Classics: the dynamics of artistic systems]. Ekaterinburg: Ural. gos. ped. un-t, ROPRJAiL, UrO, RAO, IFIOS «Slovesnik» Publ., 2007. P. 231246.
Eliot T.S. Turgenev / transl. from English by O.M. Ushakova [Turgenev] Vestnik Pravoslavnogo Svjato-Tikhonovskogo universiteta (Filologija) [St.Tikhon’s University Review (Phylolgy)]. 2011. Iss. 1 (23). P.151-153.
Feklin M.B. The Beautiful Genius. Turgenev v Anglii: pervyje polveka [The Beautiful Genius. Turgenev in England. The First Semicentenary]. Oxford: Perspective Publications, 2005. 240 p.
Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.
Ginzburg L.J. O psikhologicheskoj proze [On the Psychological Fiction]. L.: Sovetskij pisatel’Publ., 1971.464 p.
Khabibullina L.F. Mif Rossii v sovremennoj anglijskoj literature [Myth of Russia in Contemporary English Literature]. Kazan: Kazan University Publ., 2010. 206 p.
Kobrin K.R. Sherlock Holmes i rozhdenije sov-remennosti: Den’gi, devushki, dendi viktorianskoj epokhi [Sherlock Holmes and the Birth of Modernity: Money, Girls, Dandies of the Victorian Age]. SPb: Izd-vo Ivana Limbakha Publ., 2015. 184 p.
Kolbasin E.J. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 17-26.
Koroljova S.B Mif o Rossii v britanskoj kul’ture i literature (do 1920-kh gg.) [Myth of Russia in British Culture and Literature (up to the 1920s)]. M.: DirektMedia Publ., 2014. 314 p.
Kosykhin V.G. Nigilizm i dialektika [Nihilism and Dialectics]. Saratov: Nauchnaja kniga Publ., 2009. 256 p.
Markovich V.iM. Chelovek v romanakh I.S. Turge-neva [An Individual in I.S. Turgenev’s Novels]. L.: Leningrad Univ. Publ., 1975. 152 p.
Mikhailov A.V. Iz istorii «nigilizma» [From the History of «Nihilism»]. Mikhailov A.A. Obratnyj perevod [Reverse translation]. M.: Jazyki russkoj kul’tury, 2000. P. 537-623.
Maupassant Gi. de Ivan Turgenev [Ivan Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremenni-kov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 258-261.
Maugham W.S. Rozhdestvenskije kanikuly/ transl. from English by R. Oblonskaja [Christmas Holiday]. M.: «Kniga i biznes» Publ., 1992. 189 p.
Nikola M.I., Petrushova E.A. Obraz Dzerzhinskogo v romane Somerset Maugham»Rozhdestvenskije kan-ikuly» [The Image of Dzerzhinsky in the novel «Christmas Holiday» by William Somerset Maugham] Filologija i kul’tura [Philology and Culture]. 2015. Iss. 3 (41). P. 242-247.
Ostrovskaja N.A. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 57-95.
Perepiska I.S. Turgeneva [Corespondence of I.S. Turgenev: in 2 vols. Vol.2].. M.: Hudozh. lit. Publ., 1986.543 p.
Polonskij J.P. I.S. Turgenev u sebja v ego poslednij priezd na rodinu (Iz vospominanij) [I.S. Turgenev at Home during His Last Visit to the Motherland (From the Memoirs)] I.S. Turgenev v vospo-minanijah sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 358-406.
Schiffer D.S. Filosofja dendizna: Estetika dushi i tela (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire) / transl. from French by B.M. Skuratov [Philosophy of Dandyism. Aesthetics of Soul and Body (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire)]. M.: Izd-vo gumanitar-noj literatury Publ., 2011. 296 p.
Solovjeva E.E. Joseph Conrad i Rossija [Joseph Conrad and Russia]. Cherepovets: Chuvash State University Publ., 2012. 229 p.
Stoppard T. Bereg utopia / transl. from English by I. Kormiltsev [The Coast of Utopia]. M.: Inostranka Publ., 2006. 280 p.
Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Ba-kunin, Belinksy and Herzen… I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43. Available at: http://www.lctreview.org/article.cfm?id_issue=365 49392&id_article=75124103&page=2 (accessed 20.08.2009).
Sud’ba nigilizma: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal / transl. from German by G. Khaidarova [The Way of Nihilism: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal]. SPb.: St. Petersburg State Univ. Publ., 2006. 222 p.
Turgenev I.S. Ottsy i deti [Fathers and Sons] Turgenev I.S. Romany [Novels]. M.: Detskaja literatura Publ., 1975. P. 421-592.
Ushakova O. English Contacts of Russian Exiles. Paris as a Cultural Crossroads. Figures of the Russian Emigrants in France of the 19-20th Centuries. Fiction and Reality. Amsterdam/New York, NY: Rodopi, 2012. P.467-475.
Valova О.М. Perekrestki kul’tur i epokh v drama-turgii Oscara Uajlda [Crossroads of Cultures and Epochs in Oscar Wilde’s Plays] Obraz provintsii v russkoj i angliiskoj literature [The Image of Province in Russian and English Literature]. Ekaterinburg: Ural Univ. Publ., 2011. P. 235-239.
Vekhi. Iz glubiny [Milestones. De Profundis]. M.: Pravda Publ., 1991. 607 p.
Volgin I.L. Iz Rossii — s ljubovju? «Russkij sled v zapadnoj literature [From Russia with Love? Russian Trace in Western Literature]. Inostrannaja literatura Publ., 1999. Iss. 1. P. 230-239.
Wilde О. Upadok lzhi / transl. from English by A.M. Zverev [The Decay of Lying] Wilde O. Izbran-nie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 218-245.
Wilde О. Dusha cheloveka pri sotsializme / transl. from English by O. Kirichenko [The Soul of the Man under Socialism] Wilde O. Izbrannie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 344 -374.
Wilde О. Vera, or the Nihilists. Available at: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (accessed 15.01.2016).
Wilson J. Kak vazhno ljubit’ nigilista: «Vera» Oskara Wilda i seksual’naja politika russkogo radikalizma [The Importance of Loving a Nihilist: Oscar Wilde’s «Vera» and the Sexual Politics of Russian Radicalism]. NLO. 2015. Iss. 5 (135). Available at: http://magazines.russ.ru/nlo/2015/5/ 14yu.html (accessed 28.01.16).
A RUSSIAN NIHILIST AS A HERO OF ENGLISH LITERATURE OF THE 19th -21st CENTURIES
Olga M. Ushakova
Professor in the Department of Foreign Literature Tyumen State University, Institute of Philology and Journalism
The article deals with the dynamics of the image of a Russian nihilist in English literature of the 19th-21st centuries. Peculiarities of transformation and interpretation of this type have been studied in the context of «Ba-zarov’s myth». The image of Bazarov is presented as the archetype of a nihilist in the world literature. The author of the paper researches the reasons for high receptivity for this hero in western literature and turns to the genesis of this hero rooted in the European cultural tradition. The materials of the research are works by O. Wilde (Vera, or the Nihilists), A.K. Doyle (A Night among the Nihilists, The Adventure of the Golden Pince-Nez), S. Maugham (Christmas Holiday), T. Stoppard (The Coast of Utopia) and others. The literary image of the nihilist is analyzed in philosophical, historical and cultural contexts.
Key words: nihilist, archetype, Bazarov’s myth, Turgenev’s «Fathers and Sons», Oscar Wilde, Arthur Conan Doyle, Somerset Maugham, Tom Stoppard.
Правовой нигилизм: отражение его сущности, содержания и форм в литературе и юридической науке | Корнев
1. Антология мировой философии : в 4 т. — М. : Мысль, 1972.
2. Бучило Н. Ф., Исаев И. А. История и философия науки. — М., 2011.
3. Варламова Н. В. Правовой нигилизм: прошлое, настоящее и. будущее России? // Сравнительное конституционное обозрение. — М., 2000.
4. Генис А. Довлатов и окрестности. Частный случай. — М., 2011.
5. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М., 1991.
6. Давид Р., Жоффре-Спинози Ж. К. Основные правовые системы современности. — М., 1996.
7. Достоевский Ф. М. Бесы : в 2 т. — М., 1993.
8. Зеньковский В. В. История русской философии : в 2 ч. — Л., 1991.
9. Интеллигенция. Власть. Народ. — М. : Наука, 1993.
10. Маркес Г. Г. Осень патриарха. — М., 2017.
11. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 25.
12. Матевосова Е. К. Правовое воспитание как средство борьбы с правовым нигилизмом : автореф. дис.. канд. юрид. наук. — М., 2012.
13. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. — СПб., 2017.
14. Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе. — СПб., 2016.
15. Общая теория права : курс лекций. — Н. Новгород, 1993.
16. Словарь иностранных слов. — М., 1988.
17. Соколов Н. Я., Матевосова Е. К. Правовое воспитание в современном российском обществе. — М., 2015.
18. Солоневич И. Л. Народная монархия. — М., 2003.
19. Тургенев И. С. Два приятеля // Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем : в 30 т. — М. : Наука, 1980. — Т. 4.
20. Философский словарь. — М., 1981.
21. Чичерин Б. Н. О народном представительстве. — М., 1886.
Урок 13. кто идет за мной? нигилист базаров и его «спутники» — Литература — 10 класс
Литература
10 класс
Урок № 13
«Кто идёт за мной?» Нигилист Базаров и его «спутники».
Перечень вопросов, рассматриваемых в теме:
- Продолжение изучения и анализа романа И. С. Тургенева «Отцы и дети»;
- Определение нигилистических взглядов Базарова;
- Сопоставление Базарова с другими «представителями» нигилизма.
Глоссарий по теме:
Революционер — человек, который произвёл полный переворот, открыл новые пути в какой-нибудь области жизни, науки, производства.
Народный герой — человек, возложивший на себя большую, чем предъявляется к людям общепринятыми нормами, меру ответственности и обязанностей и совершивший деяния, выдающиеся по масштабу, последствиям и значению для национального развития.
Нигилизм — философия, ставящая под сомнение общепринятые ценности, идеалы, нормы нравственности, культуры.
Нигилист — в 60-х годах XIX века в России сторонник демократического движения, отрицающий устои и традиции дворянского общества, крепостничество.
Список литературы
Основная литература по теме урока:
1. Лебедев Ю. В. Русский язык и литература. Литература. 10 класс. Учебник для общеобразовательных организаций. Базовый уровень. В 2 ч. Ч. 1. М.: Просвещение, 2015. — 367 с.
Дополнительная литература по теме урока:
1. Е. А. Маханова, А. Ю. Госсман. Краткий пересказ. Русская литература. 9-11 классы. Р.-на-Д. Феникс. 2017. — 95 с.
Теоретический материал для самостоятельного изучения
Иван Сергеевич Тургенев писал: «Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса… Слабость, вялость и ограниченность. Если сливки плохи, что же молоко?».
Автора волнует политическая ситуация в стране: свои размышления о нигилизме, идеологическим носителем которого становится главный герой романа «Отцы и дети», Тургенев выражает в его образе. Представитель поколения «детей», разночинец, интеллигент, борец за духовную свободу личности, Базаров признаёт науку, огромную роль самовоспитания, труд, работу. При этом он резко критикует положение в стране, отрицает эстетические и культурные ценности: «Мы действуем в силу того, что признаём полезным. В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем». Он собирается «место расчистить», то есть, сломать всё старое, чтобы дать дорогу новому. Базаров — носитель революционных идей.
Каково же мнение Базарова? Каковы его взгляды?
«Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы… — подумаешь, сколько иностранных и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны», — говорит он.
Романтика чужда ему: «…природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Он заядлый материалист, поэтому искренне верит, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта». Он отрицает вечные ценности, говоря: «Пушкина читать — потерянное время, музыкой заниматься смешно, природой наслаждаться просто нелепо, Рафаэль вообще гроша ломаного не стоит». Базаров считает, что «нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом». Но он верит в будущее: «Исправьте общество, и болезней не будет». К тому же Базаров считает, что необычайно важна и самоорганизация: «Всякий человек сам себя воспитать должен».
Аркадий Кирсанов — друг Базарова, который учится вместе с ним на медицинском факультете университета. Он хочет походить на Евгения и слепо следовать идеям нигилизма, которые он до конца не понимает. Для него это значит «ко всему относиться с критической точки зрения, не склоняться ни перед какими авторитетами, не принимать ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружён этот принцип».
Николай Петрович Кирсанов поясняет, что нигилист — это человек, «который ничего не признаёт». Павел Петрович добавляет, «который ничего не уважает».
Впрочем, Тургенев показывает и других людей, которых привлекает нигилизм: по мнению Дмитрия Ивановича Писарева, «недостойные подражатели» Базарова — безмозглый Ситников и эмансипированная Кукшина.
Ситников мечтает стать великим, следует моде и рьяно интересуется новым веянием в обществе: «…когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал, что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг… словно прозрел!». Писатель показывает, что поверхностных последователей, как Ситников, много: «Я старинный знакомый Евгения Васильича и могу сказать — его ученик. Я ему обязан моим перерождением».
Евдоксия Никитишна Кукшина (её фамилия придумана от слова «кукиш») — развязная, вульгарная, откровенно глупая молодая женщина с «прогрессивным взглядом» на жизнь. Она живет одна и пытается вести хозяйство: «Бумаги, письма, толстые номера русских журналов, большей частью неразрезанные, валялись по запылённый столам. Везде белели разбросанные окурки папирос». Автор показывает её сатирически, изображает неприглядную внешность и смешные манеры: «В маленькой и невзрачной фигурке эмансипированной женщины не было ничего безобразного, но выражение её лица неприятно действовало на зрителя». Она ходит «несколько растрёпанная, в шёлковом, не совсем опрятном платье, бархатная шубка её на пожелтелом горностаевом меху». Она в большей степени интересуется «женским вопросом» и естественными науками: читает статьи о женщинах, рассуждает о физиологии, эмбриологии, общается со студентами.
Сопоставляя Базарова с другими сторонниками нигилизма, автор подчёркивает цельность его образа, ум, душевную силу и искреннюю идеологическую убеждённость. Он не имеет настоящих единомышленников, поэтому он одиноко борется с закостенелым обществом. Тургенев говорит, что его герой стоит на рубеже смены режимов, его время ещё не пришло. Базаров так отзывается о будущем поколении: «Умницы они будут уже потому, что вовремя они родятся, не то что мы с тобой».
Герой уверен, что жизнь можно прожить без чувств, то есть без всякой «белиберды». Однако Тургенев решает испытать его любовью.
«Что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной?.. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это всё романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдём лучше смотреть жука», — говорит Базаров.
Но сильные чувства способны сломить любые убеждения в душе даже самого ярого нигилиста и привести к безграничным внутренним противоречиям. Основной конфликт в романе — это борьба героя с самим собой, так как идеи, которые его привлекают, не способны заглушить в нём эмоции, заложенные самой природой.
Тургенев — великий психолог. Его Базаров, отрицающий всё, в душе человек нравственный, поэтому идеология, которой он следует, не оправдывает себя, а жизнь естественным образом переворачивает принципы нигилизма.
«Если читатель не полюбит Базарова со всей его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью, если он его не полюбит, его, повторяю я, — я виноват и не достиг своей цели, — пояснял писатель. — Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная — и всё-таки обречённая на гибель, потому что она всё-таки стоит в преддверии будущего…»
Примеры и разбор решения заданий тренировочного модуля
1. Единичный выбор
Что понимает под нигилизмом И. С. Тургенев?
революционно-демократическое мировоззрение;
отрицание только политической системы, государственного строя;
естественнонаучные теории;
Правильный вариант / варианты:
революционно-демократическое мировоззрение.
Подсказка: Тургенев писал: «…и если он называется нигилистом, то надо читать революционером».
Автора волнует политическая ситуация в стране: свои размышления о нигилизме, идеологическим носителем которого становится главный герой романа «Отцы и дети», Тургенев выражает в его образе. Представитель поколения «детей», разночинец, интеллигент, борец за духовную свободу личности, Базаров признаёт науку, огромную роль самовоспитания, труд, работу. При этом он резко критикует положение в стране, отрицает эстетические и культурные ценности: «Мы действуем в силу того, что признаём полезным. В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем». Он собирается «место расчистить», то есть, сломать всё старое, чтобы дать дорогу новому. Базаров — носитель революционных идей.
2. Ребус-соответствие
Соотнесите героев и их описание.
Правильный вариант / варианты:
Евгений Базаров | «Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам» |
Павел Петрович | «…Лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и лёгким резцом, являло следы красоты замечательной» |
Ситников | «Тревожное и тупое выражение сказывалось в маленьких, впрочем, приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом» |
Подсказка: «…На какого чёрта этот глупец Ситников пожаловал?».
Тургенев показывает и других людей, которых привлекает нигилизм: по мнению Дмитрия Ивановича Писарева, «недостойные подражатели» Базарова — безмозглый Ситников и эмансипированная Кукшина.
Ситников мечтает стать великим, следует моде и рьяно интересуется новым веянием в обществе: «…когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал, что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг… словно прозрел!». Писатель показывает, что поверхностных последователей, как Ситников, много: «Я старинный знакомый Евгения Васильича и могу сказать — его ученик. Я ему обязан моим перерождением».
Общественная и литературно критическая программа нигилистов конспект. Вы
Нигилист в русской литературе
[Определение] Нигилизм — это отрицание всего, что не доказано наукой и не имеет обоснованной научной подоплеки; опровержение «старых» истин и устоявшегося образа жизни; в некотором смысле — абсолютизированный нонконформизм.
В русской литературе нигилизм и его представители встречаются впервые лишь в конце девятнадцатого века. Это было достаточно новым и спорным явлением в русской литературе, что сразу же вызвало множество обсуждений у читателей. Самые популярные темы в нигилистических произведениях следующие: тема отцов и детей, тема любви как чувства, тема души и духовности, тема противоречия, тема дружбы. Большинство этих тем — так называемые «вечные» темы, а, следовательно, произведения, включающие в себя тему нигилизма — вечные.
Наиболее известным произведением, главным героем которого представлен нигилист, является, конечно же, роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети». Главный герой данного произведения — Базаров — молодой ученый, без дворянского происхождения, однако, хорошо образованный. Он не ценит в человеке качества его души, отдавая предпочтение качествам личности, весьма циничен и не верит ничему, что не доказано. Он — нигилист — человек, для которого не существует никаких авторитетов. В произведении Тургенева поставлена под сомнение такая идея, такая принципиальность. В конце самого произведения Базаров не выдерживает собственных принципов, не проходит проверку — идея нигилизма для него оказывается провальной. Таким раскладом автор хочет подчеркнуть провальность идеи нигилизма для современных реалий обыденной жизни.
Нигилизм в русской литературе имеет следующие характерные особенности:
- Строгая принципиальность и серьезное отношение к своей идее, убежденность в таковой. Эти принципы, согласно концепции нигилизма, нерушимы, а, следовательно, это означает строгое следование и соблюдение принципов теории нигилизма.
- Несмотря на строгость и жесткую принципиальность, а также, вкупе, равнодушие и презрение ко всему «антинаучному» и недоказанному, нигилизм в русской литературе является исключением и, зачастую, непригоден в быту и в реальной жизни. Даже в произведении И. С. Тургенева нигилист Базаров не проходит проверку любовью, все его принципы оказываются ложными и рушатся.
- Нигилизм — это, своего рода, нонконформизм, представляющий первые, робкие попытки неподчинения, выхода из системы. Так, исходя из этого предположения, можно сказать о том, что нигилизм, столь популярный во второй половине девятнадцатого века свидетельствовал о возникновении революционных, меритократических и социалистических политических течений в нашей стране.
Таким образом, исходя из всего этого, можно сделать вывод о том, что нигилизм — одно из основных течений и направлений в русской литературе второй половины девятнадцатого века. Нигилизм стал своеобразным символом того, что в России зарождается революция. Нигилизм в русской литературе — это отражение едва наметившихся, но уже оформившихся перемен в русском привычном укладе и строе.
Значение нигилизма в русской литературе
Как уже говорилось выше, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о начале перемен в стране. Чем еще он так знаменит и какого его значение в русской литературе в целом?
1Во-первых, нигилизм — это, прежде всего, отрицание всего, что не доказано наукой, это поклонение истине и презрение к другим истинам. Так, можно смело утверждать, что нигилизм — это первая попытка нонконформизма, смело отрицавшее старое: устои и традиции, но принимавшее новое для людей, непривычное, безоговорочно.
Во-вторых, как уже говорилось, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о возникновении перемен в политической обстановке в России, он может быть связан с новыми политическими течениями, с образованием новых реформ и направлений. Нигилизм стал своеобразным отражением молодежи того периода: сильной, независимой, отрицавшей все, что было до этого, все, что создано предыдущим поколением. Однако, такая молодежь, на самом деле, мало что могла предложить взамен, кроме слепого отрицания. Их принципы часто рушились, отчего возникали новые идеи и идеологии. Так, нигилизм можно назвать основоположником особой идеологии и философии, базирующихся на принципах отрицания старых устоев и стремлении к лучшему будущему страны.
В-третьих, нигилизм можно смело назвать основоположником многих новых идей и течений. С появлением нигилизма молодежь больше не боялась рушить старые условии, придумывать что-то новое и более современное. Так, нигилизм является к тому же инициатором внутренней свободы человека как в творчестве, так и в поведении людей.
Таким образом, из всего вышеперечисленного можно сделать вывод о том, что нигилизм имел в русской литературе, а также культуре и истории большое значение. Именно нигилизм оказал большое влияние на формирование и развитие русской литературы, а также на возникновение новых течений и направлений в ней. Именно благодаря нигилизму родилась и получило должное распространение нигилистическая философия, ставшая в литературе отражением целой эпохи.
Так, нигилизм нес в русской литературе и культуре историческую и политическую функции, а также выполнял некоторые функции в социальных сферах общественной жизни. Нигилизм в России стал свидетельством перемен в стране, это — нонконформизм, символизирующий отход от старых, традиционных устоев общества, предпочтение их новому, современному и научному.
Благодаря нигилизму и его влиянию в стране зародились некоторые политические течения, впоследствии ставшие революционными. Исходя из всего этого, мы можем прийти к выводу о том, что нигилизм, как явление в русской литературе, имел очень большое значение как в ней, так и в культуре России, а также оказывал влияние на историю, политику, социальные сферы жизни общества и, разумеется, науку.
Война против Бога, логически проистекающая из провозглашения царствования ничто, означающего торжество раздробленности и абсурдности, весь этот замысел, возглавляемый диаволом, — вот в чем кратко состоит богословие и содержание нигилизма. Однако человек не может жить столь грубым отрицанием. В отличие от диавола он даже не может желать его самого по себе, но желает его, ошибочно принимая его за нечто положительное и доброе. В действительности ни один нигилист — за исключением разве моментов наивысшего подъема, безумия или, может быть, отчаяния — не видел в этом отрицании ничего, кроме средства к достижению высшей цели, то есть нигилизм преследует свои сатанинские цели посредством позитивной программы. Наиболее склонные к насилию революционеры — Нечаев и Бакунин, Ленин и Гитлер и даже обезумевшие практики «пропаганды действием» — мечтали о «новом порядке», который сделает возможным их насильственное разрушение старого порядка. Дадаизм и «антилитература» ищут не полного уничтожения искусства, но пути к «новому» искусству; пассивный нигилист со своими «экзистенционалистскими» апатией и отчаянием продолжает жить только потому, что смутно надеется найти себе некое глобальное удовлетворение в мире, который, казалось бы, отрицает эту возможность.Таким образом, нигилистическая мечта «позитивна» по своему направлению. Но истина требует, чтобы мы рассматривали ее в соответствующей перспективе: не сквозь розовые очки нигилиста, но с реалистической позиции, которую нам обеспечивает близкое знакомство нынешнего века с явлением нигилизма. Вооружившись знаниями, которые дает это знакомство, и христианской истиной, позволяющей правильно их расценить, попытаемся посмотреть, что скрывается за фасадом нигилистических фраз.
В такой перспективе те фразы, которые представляются нигилисту целиком и полностью «позитивными», предстают перед православным христианином в ином свете, как положения программы, кардинально отличной от той, которую излагают апологеты нигилизма.
1. РАЗРУШЕНИЕ СТАРОГО ПОРЯДКА
Первое и наиболее очевидное положение программы нигилизма — это разрушение старого порядка. Старый порядок был почвой, питавшейся христианской истиной; туда, в эту почву, уходили корни человечества. На этой истине были основаны все его законы и установления и даже обычаи, они должны были учить ей: его здания строились во славу Божию и служили очевидным знамением Его порядка на земле; даже в общем «примитивные», но естественные жизненные условия служили (хотя, конечно, ненамеренно) напоминанием о смиренном положении человека, о его зависимости от Бога в тех немногих земных благословениях, которыми он был наделен, о том, что его истинный дом находится там, далеко, за «долиной слез», в Царствии Небесном. Поэтому, чтобы война против Бога и истины была успешной, требуется разрушение всех элементов этого старого порядка, именно тут вступает в силу особая нигилистическая «добродетель» насилия.
Насилие представляет собой уже не один из побочных аспектов нигилистической революции, но часть ее содержания. Согласно марксистской «догме», «сила — повивальная бабка любого старого общества, беременного новым». Революционная литература изобилует призывами к насилию, даже некоторым экстазом перед перспективой его применения. Бакунин будил «дурные страсти» и призывал к высвобождению «народной анархии» в процессе «всеобщего разрушения», его «Катехизис революционера» — это азбука безжалостного насилия. Маркс ревностно защищал «революционный террор» как единственное средство для ускорения прихода коммунизма, Ленин описывал «диктатуру пролетариата» как «господство, не ограниченное законом и основанное на насилии».
Демагогическое возбуждение масс и использование низменных страстей издавна и по сию пору являются общепринятой нигилистической практикой. В нашем веке дух насилия нашел наиболее полное воплощение в нигилистических режимах большевизма и национал-социализма, именно этим режимам приписывалась главная роль в выполнении нигилистической задачи разрушения старого порядка. Каковы бы ни были их психологические различия и исторические «события», поставившие их в противоборствующие лагеря, в своем безумном стремлении выполнить эту задачу они оказались союзниками. Большевизм сыграл даже более решающую роль, поскольку оправдывал свои чудовищные преступления псевдохристианским, мессианским идеализмом, который вызывал у Гитлера лишь презрение. Роль Гитлера в нигилистической программе была более специфичной и провинциальной, но тем не менее столь же существенной. Даже в провале, вернее, именно в провале его мнимых целей нацизм послужил выполнению этой программы. Помимо тех политических и идеологических преимуществ, которые предоставил коммунистическим властям нацистский «антракт» в европейской истории, — принято ошибочно считать, что коммунизм, хотя и представляет собой зло, но не такое большое, как нацизм, — нацизм выполнил и другую, более очевидную и прямую функцию. Ее пояснил Геббельс в своем выступлении по радио в последние дни войны:
«Ужас бомбежки не щадит ни домов богатых, ни домов бедных, пока не падут окончательно последние классовые барьеры… Вместе с памятниками искусства разлетелись в щепки последние препятствия на пути выполнения нашей революционной задачи. Теперь, когда все в руинах, нам придется перестраивать Европу. В прошлом частная собственность держала нас в буржуазных тисках. Теперь бомбы вместо того, чтобы убить всех европейцев, разнесли лишь тюремные стены, в которых они томились. Пытаясь уничтожить будущее Европы, враг сумел лишь разбить вдребезги ее прошлое, а с ним ушло все старое и отжившее».
Таким образом, нацизм и его война сделали для Центральной Европы (менее очевидно — для Западной) то, что сделал большевизм для России, — они разрушили старый порядок и расчистили путь для построения «нового». Большевизму несложно было принять эстафету от нацизма, и в течение нескольких лет вся Центральная Европа перешла под власть «диктатуры пролетариата», к которой столь хорошо подготовил ее нацизм.
Нигилизм Гитлера был слишком чистым, несбалансированным и потому сыграл лишь негативную, подготовительную роль во всей нигилистической программе. Его роль, как и чисто негативная роль первого этапа большевизма, теперь завершена, следующий этап принадлежит власти, имеющей более сложное представление о революции в целом, советской власти, которую Гитлер наградил своим достоянием в словах: «Будущее принадлежит только более сильной восточной нации».
2. СОЗДАНИЕ «НОВОЙ ЗЕМЛИ»
Однако пока нам не придется иметь дело только с будущим, то есть с целью революции; между революцией разрушения и земным раем лежит еще переходный период, известный в марксистском учении как «диктатура пролетариата». На этом этапе мы можем познакомиться с позитивной, «конструктивной» функцией насилия. Нигилистическая советская власть наиболее безжалостно и систематично стремилась к развитию этого этапа, впрочем, ту же самую работу производили и реалисты свободного мира, вполне преуспевшие в преобразовании и низведении христианской традиции до системы, способствующей развитию прогресса. У советских и западных реалистов один и тот же идеал, только первые стремятся к нему с прямодушным рвением, а вторые спонтанно и спорадически; эта политика не всегда проводится правительством, но всегда им вдохновляется, и опирается она более на индивидуальную инициативу и амбиции. Всюду реалисты ищут тотально «новый порядок», построенный исключительно на человеке, освобожденном от ига Божественного, и зиждущийся на руинах старого порядка, чье основание было Божественным. Вольно или невольно — революция нигилизма принимается, и трудом деятелей всех областей по обе стороны «железного занавеса» поднимается новое, чисто человеческое царство. Его апологеты видят в нем неслыханную доселе «новую землю», землю, используемую, направляемую, организованную для блага человека, против истинного Бога.
Нет места, безопасного от посягательств этой империи нигилизма; всюду люди, не зная тому причину или лишь смутно о ней догадываясь, лихорадочно трудятся во имя прогресса. В свободном мире, возможно, их заставляет заниматься такой лихорадочной деятельностью боязнь пустоты, horror vacui. Эта деятельность позволяет им забыть тот духовный вакуум, который сопровождает всякую обмирщенность. В коммунистическом же мире до сих пор все еще большую роль играет ненависть к реальным и воображаемым врагам и — главным образом — к Богу, Которого «низвела» с Престола их революция: эта ненависть заставляет их переделывать весь мир вопреки Ему. И в том и в другом случае этот мир без Бога, который пытаются устроить люди, холоден и бесчеловечен. Там есть только организация и производительность, но нет любви и благоговения. Стерильная «чистота» и «функционализм» современной архитектуры могут служить типичным выражением такого мира; тот же дух присутствует и в болезни всеобщего планирования, выражающейся, например, в «контроле рождаемости», в экспериментах, направленных на контроль наследственности, контроль сознания или рост благосостояния. Некоторые обоснования подобных схем опасно близки к явному безумию, где уточнение деталей и техники доведено до поразительной бесчувственности, к той бесчеловечной цели, которой они служат. Нигилистическая организация, тотальное преобразование всей земли и общества посредством машин, современной архитектуры и дизайна и бесчеловечной философии «человеческой инженерии», которая им сопутствует, представляет собой последствие неуместного употребления индустриализма и технологии, которые являются носителями обмирщенности; это употребление, если оно бесконтрольно, может привести к их полной тирании. Здесь мы видим применение на практике этого этапа развития философии, которого мы коснулись в главе 1 (см. предисловие), а именно преобразование истины во власть. То, что представляется безобидным в философском прагматизме и скептицизме, совсем иначе проявляется у тех, кто планирует сегодняшний день. Потому что если нет истины, то власть не знает границ, кроме тех, что диктует ей среда, в которой она действует, или другая, более сильная власть, противостоящая ей. Власть современных приверженцев «планирования», если ей ничто не противостоит, не остановится, пока не дойдет до своего естественного завершения — режима тотальной организации.
Такова была мечта Ленина: прежде чем диктатура пролетариата достигнет своей цели, «все общество будет одной конторой, одной фабрикой, с равенством труда и равенством оплаты». На нигилистической «новой земле» вся человеческая энергия должна быть отдана мирским интересам, вся человеческая среда и каждый объект в ней должны служить цели «производства» и напоминать человеку, что его счаcтье обретается единственно в этом мире: то есть должен быть установлен абсолютный деспотизм обмирщенности. Такой искусственный мир, построенный людьми, «устраняющими» последние остатки Божественного влияния в мире и последние следы веры в Бога, обещает быть столь всепоглощающим и всеобъемлющим, что человек даже не сможет видеть, воображать или хотя бы надеяться, что существует хоть что-то за его пределами. С нигилистической точки зрения, это будет мир совершенного «реализма» и полного «освобождения», а в действительности это будет огромная и самая приспособленная тюрьма, когда-либо известная людям, по точному выражению Ленина, от которой «нельзя будет никак уклониться, некуда будет деться».
Власть мира, которой нигилисты доверяют так, как христиане доверяют Богу, никогда не сможет освободить, она сможет только поработить. Лишь Христос, Который «победил мир» (Ин. 16, 33), освобождает от этой власти, освобождает тогда, когда она становится практически абсолютной.
3. ФОРМИРОВАНИЕ «НОВОГО ЧЕЛОВЕКА»
Разрушение старого порядка и построение «новой земли» не единственные и даже не самые главные положения исторической программы нигилизма. Они представляют собой только подготовительный этап к деятельности более значительной и более зловещей, чем они сами, а именно — к «преобразованию человека». Так, псевдоницшеане Гитлер и Муссолини мечтали о том, чтобы с помощью «творческого» насилия выковать человечество «более высокого порядка». Розенберг, пропагандист Гитлера, говорил: «Создать из мифа о новой жизни новый человеческий тип — вот в чем состоит миссия нынешнего века». Нацистская практика наглядно показала нам, что/ это за «человеческий тип», и мир, казалось бы, отверг его как жестокий и бесчеловечный. Однако «массовое изменение человеческой природы», к которому стремится марксизм, мало чем от него отличается. Маркс и Энгельс пишут весьма недвусмысленно: «Как для производства коммунистического сознания в массовом масштабе, так и для успеха в достижении самой цели необходимо массовое изменение людей, изменение, которое произойдет в практическом действии, в революции: революция необходима не только потому, что нельзя свергнуть правящий класс каким-то иным образом, но еще и потому, что тот класс, который будет его свергать, может сделать это только в революции, избавившись от всего навоза веков и подготовившись к тому, чтобы заново основать общество».
Оставив на время вопрос о том, какого рода человек будет произведен этим процессом, обратим особое внимание на используемые средства: это снова насилие, которое необходимо для формирования «нового человека» не менее, чем для построения «новой земли». Впрочем, оба тесно связаны между собой в детерминистской философии Маркса, так как «в революционной деятельности изменение “я” совпадает с изменением обстоятельств»6. Изменение обстоятельств или, точнее, процесс их изменения посредством революционного насилия преобразует и самих революционеров. Видя то магическое действие, которое производит в человеческой природе потворство страстям — гневу, ненависти, негодованию, стремлению к господству, Маркс и Энгельс, как и их современник Ницше, а после них Ленин и Гитлер, признают мистичность насилия. В этом отношении нам следует вспомнить о двух мировых войнах, чье насилие помогло уничтожить старый порядок и прежнее человечество, уходящее корнями в устойчивое, традиционное общество, и сыграло большую роль в создании нового человечества, человечества без корней, которое так идеализировал марксизм. Тридцать лет нигилистической войны и революции с 1914 по 1945 годы создали идеальные условия для взращивания «нового человеческого типа».
Для современных философов и психологов, несомненно, не секрет, что в наш век насилия человек сам изменяется не только под влиянием войны и революции, но под влиянием практически всего, что претендует на то, чтобы быть «современным» и «прогрессивным». Мы уже приводили в пример наиболее поразительные формы нигилистического витализма, чей совокупный эффект рассчитан на то, чтобы лишить корней, целостности, «мобилизовать» личность, подменить ее равновесие и корни бессмысленным стремлением к власти и движению, а нормальные человеческие чувства нервным возбуждением. Деятельность нигилистического реализма как на практике, так и в теории проходила параллельно и дополняла деятельность витализма, включающую стандартизацию, упрощение, специализацию, механизацию, дегуманизацию: ее цель — низвести личность до простейшего, низменного уровня, сделать ее рабой своей среды, идеальным рабочим на мировой фабрике Ленина.
Все эти наблюдения являются сегодня общим местом: о них написаны сотни томов. Многие мыслители способны увидеть явную связь между нигилистической философией, низводящей реальность и человеческую природу до возможно простейших понятий, и нигилистической практикой, подобным же образом умаляющей конкретного человека; немало и таких, кто понимает всю серьезность и радикальность подобного «низведения» и видит в нем качественное изменение человеческой природы, как пишет об этом Эрик Кахлер: «Непреодолимое стремление к разрушению и обесцениванию человеческой личности… явственно присутствующее в самых разнообразных направлениях современной жизни: экономике, технологии, политике, науке, образовании, психологии, искусстве, — представляется столь всеобъемлющим, что мы вынуждены признать в нем настоящую мутацию, видоизменение всей человеческой природы». Но из тех, кто все это понимает, весьма немногие осознают глубинное значение и подтекст этого процесса, поскольку он принадлежит области богословия и лежит за пределами простого эмпирического анализа, а также не знают они и лекарства против него, так как это лекарство должно быть духовного порядка. Только что процитированный автор, например, надеется на переход к «некоему супериндивидуальному существованию», тем самым лишь доказывая, что его мудрость не поднимается над «духом века сего», выдвигающего идеал «суперчеловека».
Что в действительности представляет собой этот «мутант», этот «новый человек»? Он человек без корней, оторванный от своего прошлого, которое разрушил нигилизм, сырье для мечты всякого демагога, «свободный мыслитель» и скептик, закрытый для истины, но открытый для любой новой интеллектуальной моды, потому что сам он не имеет собственного интеллектуального основания, и искатель «нового откровения», готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в нем уничтожена, любитель планирования и экспериментов, благоговеющий перед фактом, поскольку от истины он отказался, а мир представляется ему обширной лабораторией, в которой он свободен решать, что «возможно», а что нет. Это автономный человек, под видом смирения просящий только того, что принадлежит ему по праву, а на деле исполненный гордости и ожидающий получить все, что ни есть в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он — человек минуты, без совести и ценностей, находящийся во власти сильнейшего «стимула», «бунтарь», ненавидящий любое ограничение и власть, потому что он сам себе свой единственный бог, человек массы, новый варвар, умаленный и упрощенный, способный только на самые элементарные идеи, однако презирающий любого, кто только упомянет о чем-либо высшем или заговорит о сложности жизни.
Все эти люди составляют как бы одного человека — человека, чье формирование было целью нигилизма. Однако простое описание не даст о нем полного представления, надо видеть его образ. И такой образ существует, его можно найти в современной живописи и скульптуре, возникших по большей части с конца Второй мировой войны и как бы облекших в форму реальность, созданную кульминацией эры нигилизма.
Казалось бы, в этом искусстве вновь «открыта» человеческая форма, из абсолютной абстракции вырисовываются наконец различимые очертания. В результате мы получаем «новый гуманизм», «возвращение к человеку», и что во всем этом самое важное, в отличие от многих других художественных школ XX века, это не искусственное изобретение, чья сущность скрыта за облаком иррационального жаргона, но самостоятельное произрастание, глубоко уходящее корнями в душу современного человека. Так, например, работы Альберто Джакомети, Жана Дюбуффе, Франциса Бакона, Леона Голуба, Хозе Луиса Куэваса8 являются истинным современным искусством, которое, сохраняя беспорядочность и свободу абстракции, перестает быть простым убежищем от реальности и пытается решить вопрос о «человеческом предназначении».
Но к какого рода человеку «возвращается» это искусство? Это, уж конечно, не христианин, не образ Божий, потому что «ни один современный человек не может поверить в Него», это и не «разочаровавшийся» человек прошедшего гуманизма, которого все «передовые» мыслители считают дискредитировавшим себя и отжившим. Это даже не человек кубистского и экспрессионистского искусства нашего века, с искаженными формами и природой. Он начинается как раз там, где заканчивается это искусство; это попытка войти в новую область, изобразить «нового человека».
Православному христианину, которого интересует истина, а не то, что считает модным или утонченным нынешний авангард, не потребуется долго думать, чтобы проникнуть в секрет этого искусства: в нем вообще нет человека, это искусство недочеловеческое, демоническое. Предметом этого искусства является не человек, но некое низшее существо, поднявшееся — по словам Джакометти, «вышедшее» — из неведомых глубин.
Тела, в которые облекается это существо, — а во всех своих метаморфозах это одно и то же существо — не обязательно искажены до неузнаваемости; изломанные и расчлененные, они часто более реалистичны, чем изображения человеческих фигур на более раннем этапе современного искусства. Очевидно, что это существо не было жертвой неистового нападения, но родилось таким искаженным, настоящий мутант. Нельзя не заметить сходства между некоторыми изображениями этого существа и фотографиями уродливых младенцев, родившихся за последние годы у тысяч женщин, принимавших во время беременности препарат талидомид (Thalidomide), и это не последнее из подобных чудовищных совпадений. Еще больше, чем тела, нам скажут лица этих существ. О них нельзя сказать, что они выражают безнадежность, потому что это означало бы приписать им некоторую человечность, которой у них нет. Это лица существ, более или менее приспособленных к миру, который они знают, миру не то чтобы враждебному, но совершенно чуждому, не бесчеловечному, но ачеловечному. Агония, гнев и отчаяние раннего экспрессионизма здесь как бы застыли; они отрезаны здесь от мира, к которому раньше имели, по крайней мере, отношение отрицания, теперь им нужно создать свой собственный мир. В этом искусстве человек не является уже даже более карикатурой на себя самого, он уже не изображается в муках духовной смерти, подвергающимся нападкам мерзкого нигилизма нашего века, который метит не только в тело и душу, но в саму идею и природу человека. Нет, все это уже прошло, кризис позади, ныне человек мертв. Новое искусство празднует рождение нового вида, существа из самых глубин, недочеловека.
Мы слишком долго говорили об этом искусстве, несоизмеримо долго по сравнению с его внутренней ценностью. Его свидетельство безошибочно и очевидно для тех, кто имеет глаза: эта выраженная абстрактно реальность представляется невероятной. Да, нетрудно было бы объявить фантазией «новое человечество», которое предвидели Гитлер и Ленин, и даже замыслы весьма уважаемых среди нас нигилистов, спокойно обсуждающих проблемы научного взращивания «биологического суперчеловека» или составляющих утопию формирования «нового человека» при помощи узкого «современного образования» и строгого контроля сознания, представляются маловероятными и лишь немного зловещими. Но столкнувшись с реальным образом «нового человека», образом жестоким и отвратительным, столь непреднамеренно, но весьма настойчиво возникающим в современном искусстве, получившим в нем такое широкое распространение, мы были застигнуты врасплох, и весь ужас современного состояния человека поражает нас так глубоко, что мы нескоро сможем его забыть.
| ||||||
07 / 09 / 2006
УДК 821.161.1.09 «18»
ФЕСЕНКО Эмилия Яковлевна, кандидат филологических наук, профессор кафедры теории и истории литературы Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор 53 научных публикаций
«ЛИТЕРАТУРНЫЙ НИГИЛИЗМ»
КАК ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ XIX ВЕКА
В статье рассматривается явление, составившее пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века и получившее название «литературный нигилизм», его духовными отцами явились общественные и литературные деятели А.Н. Радищев, П.Я. Чаадаев, П. Пестель, М.А. Бакунин. Автор также затрагивает проблему «интеллигентского нигилизма».
Литературный нигилизм, критика, дилетантизм
Во второй половине XIX века М. Бакунин и
А. Герцен в Лондоне, Н. Чернышевский в Москве, Д. Писарев в Петербурге являлись кумирами своего времени. В них было нечто увлекающее за собой молодых людей, «что-то подмывающее, — по замечанию Е. Штакеншлей-дер, — да и цель, которую они “выставляли”, -благая цель, но нет нетерпимее людей, чем либералы»1.
Постепенно к 60-м годам сложилось такое явление в России, которое получило название «литературный нигилизм», составивший пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века. Литературная традиция, переросшая в целое явление, начала складываться, несомненно, задолго до 60-х годов и была связана, по мнению многих исследователей этого периода истории России, с именем А. Радищева, на всем пути от Петербурга в Москву не увидевшего ни одного отрадного явления в российской жизни. Отсюда возник нигилизм тотального отрицания «проклятой расейской действительности».
Ю. Никуличев в статье «Великий распад», осмысляя это явление, говорил о «демонстра-
тивной манифестации» определенных идей «этого нигилизма», одновременно исключающих из его «трезвой правды жизни все, что не черным-черно (nihil — ничто…)». Он замечал, что «никаких цензур для нигилизма этого толка не существовало», соглашаясь с А.И. Герце-ным, который утверждал, что среди нигилистов было много «деятелей, давно сделавших себе пьедестал из благородных негодований и чуть не ремесло из мрачных сочувствований ограждающим», даже если и не называть прямо по именам тех из них, что столь удачно «отдали в рост свои слезы о народном сознании»2.
«Духовными отцами» русской интеллигенции ряд отечественных мыслителей считает П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского, А.И. Герцена, М.А. Бакунина. Связана эта точка зрения с тем, что в 30-50-е годы XIX века в мировоззрении русского образованного общества произошли глубокие изменения, в частности, начали распространяться нигилистические идеи. В нигилизме обвиняли не только А. Радищева, но и П.Я. Чаадаева, а позднее в одном ряду с ними оказались М. Бакунин и В. Белинский, И. Введенский
и Н. Добролюбов, А. Герцен и М. Петрашевс-кий.
Эволюция интеллигентского нигилизма, несомненно, связана и с тем, что в обществе стала играть роль не только дворянская интеллигенция, но и разночинская, а это не могло не отразиться в литературе, всегда живо откликающейся на события общественной жизни России. И появились тургеневские Базаров и Ру-дин, гончаровский Волохов.
В. Возилов в своем исследовании останавливает внимание на том, что различается раз-ночинство социальное (сословное) и духовное («отщепенство», выражаясь языком П.Б. Струве и Н.В. Соколова)3.
Большинство вождей русских нигилистов XIX века были дворяне (П. Пестель, К. Рылеев, А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин, Д. Писарев, М. Петрашевский, М. Соколов, П. Лавров, Н. Михайловский), а из разночинцев — В. Белинский, Н. Полежаев, Н. Надеждин, Н. Добролюбов, Н. Чернышевский.
Многие из них являлись не только общественными, но и литературными деятелями, что и определило формирование такого явления в русской жизни, как «литературный нигилизм». Способствовали этому и кружки 30-х годов: М.Ю. Лермонтова, В.Г. Белинского, Н.В. Станкевича, и более радикальные кружки 40-х: М.В. Петрашевского,
A.И. Герцена и Н.П. Огарева.
Одним из тех, кто сыграл огромную роль в становлении русской критики, можно назвать
B.Г. Белинского, которого А. Герцен считал «человеком экстрима» и которому был свойственен максимализм романтика. Он совершил полный переворот в воззрениях на литературное произведение, найдя в себе мужество признать большое количество литературных шедевров, созданных в Золотой век.
В отечественной историографии Белинского часто называют родоначальником русского нигилизма. А. Герцен писал: «Белинский был нигилистом с 1838 года — он имел на это все права»4 . В конце 40-х годов в письме к В.П. Боткину Белинский уже говорил о необходимости «развивать идею отрицания, без которой человечество превратилось бы в “стоячее” и “вонючее” болото»5. Критик считал отрицание необходимой частью исторического процесса:
«Отрицание — мой Бог. В истории мои герои -разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон»6. Да и все его утопические идеи носили нигилистический характер: «Я начинаю любить человечество ма-ратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную»7. Н. Бердяев считал Белинского представителем русской радикальной интеллигенции8.
Белинский, по замечанию П. Вайля и А. Ге-ниса, «вмешивался в литературный процесс без излишнего трепета, с необходимой трезвостью и отвагой». Его достоинством «была как раз та самая знаменитая неистовость, с которой он расправлялся с предшествующей литературой». «Футурист» Белинский дебютировал отчаянным хулиганским заявлением: «У нас нет литературы!». Это означало, что великая русская словесность должна начинаться с его современников -с Пушкина и Гоголя. Смелость Белинского была немедленно вознаграждена популярностью.
Властителем дум он стал с первых же напечатанных строчек — со статьи «Литературные мечтания»9.
Авторы «Родной речи» подчеркивают, что Белинский «не был связан с официальной ученостью», что он «ворвался в литературный процесс с пылом относительного невежества», что «на него не давил авторитет науки», и он «не стеснялся ни своего легкомыслия, ни своей категоричности: педантизм он заменял остроумием, эстетическую систему — темпераментом, литературоведческий анализ — журнализмом». Стиль Белинского был «слегка циничным, чуть фамильярным и обязательно приправлен сарказмом и иронией». Он первым «затеял игру» с читателем, в которой не было «скучной серьезности», он придавал большое значение «занимательности изложения», часто грешил «чудовищным многословием», но сам был «талантливым читателем», всегда «следовал за своим автором» (Пушкин отмечал «независимость мнений и остроумие» критика). «Отменный вкус редко его подводил», но критик так и не сумел «найти абсолютный критерий для своего анализа» и признавал «крах своих теоретических притязаний», в отличие от появившихся у него эпигонов и истолкователей.
Вследствие этого «Белинский все больше переносит акцент с собственно литературы на результат ее общественного воздействия. Расставшись с эстетикой, он чувствует себя гораздо увереннее, критикуя не литературу, а жизнь. Именно такого Белинского, публициста, социального историка и критика, потомки вполне заслуженно возвели на пьедестал. Его анализ человеческих типов очень интересен сам по себе — и без литературных героев, служивших ему основой»10.
Сторонники Белинского одобрили разработанный им принцип — исследовать социальную реальность на основе литературы. Д. Писарев, например, в статье о Базарове довел этот метод до виртуозности. Но если Белинский, уверенный, что главное в искусстве — то, что оно «отражает жизнь» (с его легкой руки позднее появилась формула «литература — учебник жизни»), не отказывался от требований соблюдения принципов художественности в литературных произведениях, литературная критика все больше стала отходить от литературы.
Идею разрушения Д. Писарев обосновал в своей ранней статье «Схоластика XIX века». Исследователи его творчества сходятся на том, что в его мировоззрении обнаруживаются все разнообразные формы нигилизма — этического, эстетического, религиозного, политического. Этический базировался на теории «разумного эгоизма» Чернышевского, эстетический обосновывался в статье «Разрушение эстетики», религиозный был связан с его атеизмом, политический — с желанием изменить существующую общественную систему.
Д.И. Писарев, начавший с утверждения аристократии над демократией, осмеивающий «красных прогрессистов» с их «немытыми руками», «всклокоченными волосами» и стремлением «перекроить на свой лад» Россию, придя к руководству «Русским словом», постепенно поворачивает его к «демократическому принципу» и «социальному отрицанию всего существующего» и заявляет в своей «Схоластике XIX века», что «умственный аристократизм — явление опасное…» А уж когда сидя в Петропавловской крепости за «покушение к возбуждению бунта», Писарев стал писать для «Русского слова», он, считавшийся видным литературным критиком,
меньше всего писал о художественных достоинствах литературного произведения, не скрывая своего кредо: «Разбирая роман или повесть, я постоянно имею в виду не литературное достоинство данного произведения, а ту пользу, которую из него можно извлечь для миросозерцания моих читателей…»11 Он не стеснялся заявлять, что «беспредметный и бесцельный смех г. Щедрина сам по себе приносит нашему общественному сознанию и нашему человеческому совершенствованию так же мало пользы, как беспредметное и бесцельное воркование г. Фета», что «влияние г. Щедрина на молодежь может быть только вредно…» («Цветы невинного юмора»), что «…даже лучшие из наших критиков, Белинский и Добролюбов, не могли оторваться окончательно от эстетических традиций…» («Мотивы русской драмы»)12.
Отвечая на вопрос, есть ли в России замечательные поэты, Писарев заявляет, что их нет
На его взгляд, в России были или «зародыши поэтов», к ним он относит Крылова, Грибоедова, Лермонтова, Полежаева, Гоголя, или «пародии на поэта», к ним он относит Жуковского и Пушкина («Реалисты»)13.
Самому Д. Писареву были свойственны такие черты, как непреклонность, неумолимость выводов, исповедальная страстность, категоричность в суждениях, «непочтительность к авторитетам» (Чернышевский). Он был из породы тех «русских мальчиков» — детей своей эпохи, о которых сказал Ф.М. Достоевский в «Братьях Карамазовых»: «Покажите вы… русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною».
В. Кантор в своих заметках о Писареве говорит об «органической связи выдающегося критика с основной тенденцией развития русской культуры»14 и ставит его в ряд независимо мыслящих людей, которые становились героями своего времени, таких как А. Радищев, В. Новиков, П. Чаадаев, А. Герцен, понимая пафос писа-ревского творчества, видя историческую закономерность его взгляда на мир — взгляда человека, чья творческая деятельность пришлась на период крушения революционной ситуации начала 60-х годов, но не принимая утилитаристской
позиции Писарева, подходившего к явлениям искусства с точки зрения их практической пользы для жизни, его пренебрежения к культурным ценностям, резких осуждений Пушкина и Салтыкова-Щедрина15 и высоко оценивая стремление Писарева к независимости, смелость самоанализа, открытую самокритику и, главное,
Внутренний пафос всех его статей, сводящийся к стремлению воспитать думающего, независимого человека. Писарев, по убеждению Кантора, «органически совпадал с пафосом великой русской литературы. В этом пафосе — неумирающая сила критика»16.
И. Виноградов замечал, что взгляды Д. Писарева были близки взглядам Базарова: «Мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшие суеверия нас душат…» А его рассуждения помогали лучше понять тургеневского героя: «… трудно спорить с ним, даже когда он явно как будто бы не прав. В его неправоте, как это обычно и бывает, когда логика рождается из живого, сильного и истинного чувства, все равно есть всегда некая высшая правота -правота странная, часто однобокая и несправедливая, но все равно высокая и покоряющая. И как успешно и убедительно ни доказывали вы себе, споря с ним, что его инвективы против Пушкина несправедливы и антиисторичны, а нигилизм по отношению к музыке или живописи совершенно несостоятелен, все равно вы будете неспокойно чувствовать в себе недоверчиво-строгий, этот требовательно и страстно обращенный к вашей совести писаревско-тол-стовский вопрос: а как же быть с тем горем, несчастиями, страданием, которые вот здесь, сейчас, рядом с вами, вокруг вас?.. Как быть со злом, которое множится вокруг вас, душит и давит людей, пока вы отдаетесь божественным красотам пушкинского стиха или рафаэлевских красок?.. Конечно, это то, что называется нравственным максимализмом. Но вы никуда не уйдете от жалящих вопросов этого максимализма, пока реально будет существовать общественная ситуация, его питающая»17.
К сожалению, у Писарева были не всегда достойные последователи. В «Русском слове»
появлялись и рецензии об «освежающем воздействии прозы Помяловского на публику, что было привыкла к такой “вони”, как романы Лескова». Знакомство с «выходками» «полуле-каря» Варфоломея Зайцева, заявлявшего, что «всякий ремесленник полезнее любого поэта настолько, насколько положительное число больше нуля», что «юнкерская поэзия Лермонтова пригодна для чахоточных барышень» и т.п., тоже подтверждает сложившееся явление «писаревщины», демонстрирующей неуважение к русской классике. Группа писателей-народников (В. Слепцов, А. Левитов, М. Воронов, Ф. Решетников) ощущала «дух времени» как требование показывать «злобы побольше»: «Ничего хорошего о “злополучной русской действительности” литератор этого типа писать не хотел, да, похоже, и не мог измышлять “трезвую правду жизни”»18.
Д. Писарев властвовал над умами своих современников. Н.В. Шелгунов замечал, что «…печать и читатели шестидесятых годов стоили друг друга, между ними были самые тесные умственные симпатии и что в практических выводах читатель шел дальше печати»19.
С точки зрения В. Кантора, А. Герцен увидел «в литературе залог национального пробуждения, которое может совершиться только через самокритику», и потому был уверен, что в своих произведениях «описывает не просто литературное, а революционное движение, развитие революционных идей. Иными словами, литература и искусство становятся под его пером синонимами революционной деятельности (по крайней мере, для России). В этой мысли и заключается, на мой взгляд, центр, зерно герце-новской общественно-эстетической концепции. Существенно тут отметить генетическую связь его как личности с русской литературой, он и сам был как бы проекцией в жизнь ее стремлений»20.
А.И. Герцен пользовался заслуженным авторитетом. Он был убежден, что, в принципе, по любому серьезному вопросу не существует никаких окончательных или простых решений, и сформулировал это свое убеждение в ранних эссе о дилетантизме в науке. Исайя Берлин в своем эссе «А Remarkable Decade» замечал, что Герцен «родился с критическими наклон-
ностями ума, с качествами обличителя и преследователя темных сторон существования. Герцен был умом в высшей степени непокорным и неуживчивым, с врожденным, органическим отвращением ко всему, что являлось в виде какого-либо установленного правила». Он был против деспотизма готовых решений и менее других склонен к огульному отрицанию21. Исследователь отмечал, что Герцен по рождению принадлежал к поколению так называемых «лишних людей», которые отличались свободным образом мыслей и действий: «Такие люди исповедуют особый род личной свободы, при котором чувство исключительности сочетается с непосредственностью и живостью ума, которому открыты необычайно широкие и богатые горизонты и доступна та особая интеллектуальная свобода, которую дает аристократическое образование. В то же самое время они оказываются на стороне всего нового, прогрессивного бунтующего, молодого, неиспытанного, того, что только рождается; их не пугают неизведанные просторы»22. Таким был Александр Иванович Герцен. По складу ума ему был близок его герой Владимир Бельтов («Кто виноват?»), который, в отличие от создавшего его писателя, хотя и был убежден в том, что «ничто в мире не заманчиво так для пламенной натуры, как участие в текущих делах, в этой воочию совершающейся истории»23, так и остался «лишним человеком», не найдя в себе силы реализовать цель: жить ради «гражданской деятельности».
Герцен сумел избавиться от многих «недугов» «лишних людей» и встать в ряды тех, кто нашел дело всей своей жизни. Он был сыном своего времени и «полностью разделял идеалы своего поколения в России, которые проистекали из все растущего чувства вины перед народом», «страстно желая сделать что-то заметное как для себя самого, так и для своей родины»24 . С нигилистами типа Базарова его роднило желание «делать дело», рационализм мышления, несогласие с тем, что какими-то аморфными абстракциями (как, например, рассуждениями о счастливом будущем) можно подменять реальную жизнь. Вероятно, ему было близко и утверждение героя Чернышевс-
кого Лопухова: «Жертва — это сапоги всмятку», когда он писал в своем сборнике «С того берега»: «Почему так ценится свобода? Потому что в ней самой заключена ее цель, потому что она то, что есть. Принести ее в жертву чему бы то ни было — это все равно что совершить человеческое жертвоприношение»25.
Философ и писатель В. Кантор так объясняет истоки нигилизма в России XIX века и, в частности, литературного нигилизма: «Давление самодержавия было столь велико, что мыслителю, желающему противостоять этому давлению, казалось необходимым (чтобы научить людей думать самостоятельно) подвергнуть разрушительной критике буквально все, включая и искусство, поскольку неизвестно до конца, что и в какой степени “заражено” рабским духом “старой” России. Писарев следующим образом формулировал свое кредо: “Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть”. За внешне эффективной и смелой фразой скрывалось, однако, неуважение к другой личности, к ее праву на отличную от писаревской позиции, на ее самостоятельность. Такой подход обнаруживает проявлявшееся порой у Писарева (и его единомышленников. — Э.Ф.) непонимание сложности исторического процесса, необходимости усвоения духовных богатств, созданных предшествующим развитием культуры во всей ее широте и многообразии, непонимание, по сути дела, приводившие критика к отрицанию личностного своеобразия. Так, подвергнув позицию Пушкина “утилитарному” анализу, Писарев проглядел ведущий пафос пушкинского творчества — пафос свободы (“пока свободою горим”, “свободы сеятель пустынный” и т.п.), поскольку пушкинское понимание свободы не подходило под мерки писаревского “утилитаризма”»26, который со временем был им изжит.
Задача любого критика — уметь войти в художественный мир, созданный писателем (поэтом), мир сложный, противоречивый, подчас трагический и понять его.
Примечания
1 ШтакеншнейдерЕ.А. Дневник и записки (1854-1886). М.; Л., 1934. С. 160-161.
2 Никуличев Ю. Великий распад//Вопр. литературы. 2005. №2. С. 184.
ъВозиловВ.В. Омнизм и нигилизм: метафизика и историософия интеллигенции России. Иваново, 2005. С. 287.
4Герцен А.И. Собр. соч.: в 30т. М., 1959. Т. XVIII. С. 216-217.
5БелинскийВ.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1956. Т. XI. С. 576-578.
6 Там же. Т. ХП. С. 70.
I Там же. С. 52.
8 В этот ряд следует поставить Н. Шелгунова, Н. Чернышевского, Н. Добролюбова, которого И. Тургенев сделал одним из прообразов Базарова, считая «истинным отрицателем». Позиция их определялась не только расхождением с властью и близостью к народу, но и тем, что они находились вне социальных связей и искали свое место в общественной жизни. Их экстремизм и утопические идеи не принимали многие, среди которых были А. Герцен и М. Салтыков-Щедрин.
9Вайль П., ГенисА. Родная речь. М., 1990. С. 60.
10 Там же. С. 63.
II Писарев Д.И. Роман кисейной девушки//Его же. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. М., 2001. Т. 7. С. 38.
12 Там же. Т. 5. С. 334, 345, 359,369.
13 Там же. Т. 6. С. 319, 323.
ыКанторВ. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994. С. 134.
15 «Чтобы понять причины крайностей и перехлестов писаревской позиции, стоит, видимо, напоминать методологически важную мысль Энгельса, неоднократно замечавшего, что крайности русского “нигилизма” есть не что иное, как реакция на невиданный в Европе гнет азиатского деспотизма российского самодержавия» (См.: Кантор В. Указ. соч. С. 137).
16 Там же. С. 140.
11 Виноградов И. Духовные искания русской литературы. М., 2005. С. 475-476.
18НикуличевЮ. Указ. соч. С. 185.
19ШелгуновН.В., ШелгуноваЛ.П., Михаилов М.Л. Воспоминания в двух томах. М., 1967. Т. 1.С. 135. 20КанторВ. Опыт русской классики: в поисках личности. М., 1994. С. 110.
21 Берлин И. Александр Герцен II Новое литературное обозрение. 2001. № 49. С. 102.
22 Там же. С. 100.
23Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 106.
24Берлин И. Указ. соч. С. 101.
25Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 126.
26КанторВ. Указ. соч. С. 37-38.
LITERARY NIHILISM AS A PHENOMENON OF RUSSIAN PUBLIC LIFE
IN THE XIX CENTURY
The article is devoted to the 5-year period of the literary life of Russia called «the literary nihilism». Spiritual fathers of this period were such public and literary workers as A.N. Radishchev, P.Y. Chaadaev, P. Pestel, M.A. Bakunin. The problem of “the intelligentsia nihilism” is also dwelled upon.
Контактная информация: e-mail: [email protected]
Рецензент-Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
Бурный рост общественной и литературной активности, которая отразилась на существовании русской журналистики. В эти годы появляются новые издания: «Русский вестник», «Русская беседа», «Русское слово», «Время», «Эпоха». Меняют свой формат «Современник» и «Библиотека для чтения».
Долга сдерживаемая философско-политическая, гражданская устремленность общественного сознания при отсутствии легальных политических институтов обнаруживает себя на страницах «толстых» литературно-художественных журналов; именно литературная критика становится открытой универсальной платформой, на которой разворачиваются общественные дискуссии. Отчетливо обозначившаяся уникальность критики 1860 заключается в разборе и оценках художественного произведения – ее изначальная «природная» функция – дополняется, а часто подменяется злободневными рассуждениями публицистического, философско-исторического характера. Литературная критика окончательно и отчетливо смыкается с журналистикой. На фоне радикальных воззрений публицистов «Современника» и «Русского слова», приверженцы прежних либеральных взглядов кажутся консерваторами. Необратимость идейного размежевания проявилась в судьбе некрасовского «Современника»; обозначение «революционных демократов», Чернышевского, Добролюбова – вынудили Белинского, Тургенева, Боткина, Анненкова покинуть журнал.
Широко распространенный в публике взгляд на литературу и литературную критику как на отражение и выражение актуальных социальных проблем приводит к росту популярности критики и это вызывает к жизни ожесточенные теоретические споры о сущности литературы в целом, о задачах и методах критической деятельности.
Радикализм публицистов «Современника» и «Русского слова» проявился и в их литературных воззрениях: концепция реальной критики, разработанная Добролюбовым полагала действительность отраженную в произведении, главным объектом критических усмотрений.
В русской литературе слово «нигилизм» впервые было употреблено Н. И. Надеждиным в статье «Сонмище нигилистов» (журнал «Вестник Европы», 1829 год). Критик и публицист Н. А. Добролюбов, осмеяв книжку Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным до тех пор, пока И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (1862) не назвал «нигилистом» Базарова, отрицавшего взгляды «отцов». Огромное впечатление, произведённое «Отцами и детьми», сделало крылатым и термин «нигилист». В своих воспоминаниях Тургенев рассказывал, что когда он вернулся в Петербург после выхода в свет его романа — а это случилось во время известных петербургских пожаров 1862 г., — то слово «нигилист» уже было подхвачено многими, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного Тургеневым, было: «Посмотрите, что ваши нигилисты делают: жгут Петербург!»
Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали (выступали за свободную любовь и т. п.). В частности, так называли революционеров-народников
17.Эстетическая концепция Н.Г. Чернышевского.
В полемической работе «Об искренности в работе» Чернышевский видит задачей критической деятельности распространение в массе публики понимания общественно-эстетической значимости того или иного произведения, его идейно-содержательных достоинств – выводит на первый план просветительские, воспитательные возможности критики. Преследуя цели литературно-нравственного наставничества, критик должен стремится к ясности, определенности и прямоте суждений, к отказу от двусмысленности оценок. Программным эстетическим документом радикально-демократического движения стала диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Ее главной задачей стал спор с господствующей эстетической системой – с принципами гегелевской эстетики (осн. Белинский). Чернышевский предлагал реальное (материалистическое) толкование природы и художественного творчества, которое основано на соположении искусства и эмпирической деятельности. Ключевой тезис – прекрасное есть жизнь. Задача искусства – объяснение действительности и приговор.
Чернышевский считал, что произведения чистой художественности не оказывают на общество влияния, так как лишены определенности.
18.Принципы «реальной» критики Н.А. Добролюбова. Ее открытая публицистичность.
В основе критической методологии Добролюбова лежит социально-психологическая типизация, разводящая литературных героев по степени их соответствия идеалам нового человека. Подводя Онегина, Печорина, Рудина под общий знаменатель «обломовщины», критик отказывает им в притязаниях на общественную значимость, обвиняет их в отрыве от истинных чаяний общества, в бесплодности их устремлений. Печорины вредны, их позиция скептического разочарования отрицает всякую попытку поступательного общественного движения. Комментируя явление «обломовщины», критик «Современника» переводит ответственность за возникновение подобных общественных пороков на ненавистную ему социальную систему.
Одним из принципиальных вопросов для всей «реальной» критики был поиск в современной словесности новых героев. Добролюбов лишь в Катерине Кабановой разглядел приметы личности, протестующий против законов «темного царства».
Резкость и безапелляционность некоторых суждений Добролюбова спровоцировали конфликт в кругу «Современника» и во всем демократическом движении. После стать «Когда же придет настоящий день?» , которая, как посчитал Тургенев, исказила идейную подоплеку романа «Накануне» и тем самым нарушила этические нормы критики, журнал покинул – Тургенев, Боткин, Толстой.
19.Литературно-критическая деятельность Д.И. Писарева
Современному мыслителю-реалисту необходимо преодолеть традиционные схемы мировосприятия и подвергнуть беспощадному анализу сложившиеся общественные и идеологические программы. При этом единственным критерием их оценки должен служить фактор полезности, понимаемой с естественно-научной, эмпирической точки зрения, в том числе и сквозь призму физиологических потребностей человека.
Писарев высоко оценивает значение для современного русского общества художественной литературы («изящной словесности»). Здесь он развивает мысли, впервые отчетливо выраженные Белинским. Более того, Писарев именно в литературе, этом зеркале действительности, видит своеобразную социологию русского общества. Критик объясняет такую универсальную роль русской литературы невозможностью в условиях социального гнета и репрессий развернуть открыто освободительную деятельность. Скрещение публицистического и художественного, поэтического и гражданского начал, таким образом, признается теперь неизбежным, вытекающим из настоятельных потребностей русской жизни.
Решительно отвергаются идеалы «чистого искусства», как проявление общественного индифферентизма.
В статьях 1861 года Писарев утверждает, что литература не может еще выйти из «отрицательного направления», приданного ей Гоголем. Высоко оценивая произведения Писемского и Тургенева, Писарев к их заслугам относит то, что они «не пробовали представить положительных деятелей, то есть таких героев, которым вполне могли бы сочувствовать автор и читатели… Оба — Тургенев и Писемский — стояли в чисто отрицательных отношениях к нашей действительности, оба скептически относились к лучшим проявлениям нашей мысли, к самым красивым представителям выработавшихся у нас типов {Имеются в виду герои типа Рудина. — Ю. С.}. Эти отрицательные отношения, этот скептицизм — величайшая их заслуга перед обществом» («Писемский, Тургенев и Гончаров»), Он констатирует, что «наша литература до сих пор не представила образа сильного человека, проникнутого идеями общечеловеческой цивилизации» («Стоячая вода»). И все это говорится, несмотря на страстное убеждение Писарева в необходимости обращения к «утопии», к социалистическому идеалу.
21. Литературная критика 1870 — 1880-х гг. (общая характеристика). Отражение идей народничества в критике Н.К.Михайловского.
Осмысление народной жизни в контексте процессов становления российского общества и гос в 1870-80 оставалось главным источником журнальных дискуссий которые утратив прежнюю остроту сохраняли принципиальность философско-политической непримиримости. Размежевание литературных сил, обусловленное по преимуществу идейными, общественно-политическими разногласиями, отражает тенденцию отвлечения литературной критики от сугубо эстетической проблематики: в 70-80 журнальные публикации на литр темы все чаще становятся предлогом для философских, социологических и религиозно-этических раздумий. Свидетельством снижения интереса к чистой литературной критике может служить журнал «Вестник Европы» . Слежение за литр новинками, быструю и непосредственную оценку современной литературы берет на себя газетная критика: в это время в литр приходит плеяда критиков, для которых литр является не столько источником широких социально-эстетических обобщений, сколько новостью, значимым фактом повседневной жизни.
Михайловский отрицал достижения западноевропейской цивилизации, в которой человек, подчиненный системе разделения труда, отчуждается от процесса духовного становления. С другой стороны, публицист «Отечественных записок» не принимал объективизм марксистской теории: в его понимании учение должно строится не только на трезвом анализе современной общественной ситуации, но и на личном, субъективном представлении об идеалах социального прогресса (противопоставляет правде – справедливость). Статью Толстого оценивает только как педагогический и просветительский труд. Здесь он обнаруживает непримиримое противоречие в облике писателя: его искреннее сочувствие к нуждам и чаяниям народа и фаталистическую абстрактность, безжизненность его учения.
22.Литературная критика конца XIX-нач.XX века (общая характеристика).
В Серебряном веке продолжается и завершается активная деятельность завоевавших прочную читательскую репутацию литературных критиков, чей творческий путь начался в 1860-1870 под влиянием идей, ориентированных на злобу дня. В критике заявляют о себе те, чья деятельность началась в 80-90. Сословный подход к литературе становится ведущим в журналах «Жизнь» и «Мир Божий». Делаются попытки перевода художественного произведения на язык социологии, на первый план выдвигается мысль об общественном пафосе произведений, подчеркивается, главенствующая роль идеи в сословно-художественном тексте. С наступлением 20 столетия окончательно определяются приметы массовой журнальной и газетной критики, рождаются литр-критические концепции различных модернистических течений, появляются работы Соловьева, Анненского, Розанова.
Литературная критика ощущала не только завершение «старого» цикла литературного развития, но и начало принципиально нового. Ориентация на прошлое русской литературы привела к эстетическому консерватизму даже радикально настроенных критиков. Так, тургеневскую традицию критики находили в творчестве Соловьева, Салова, Немировича-Данченко, Боборыкина.
Нигилизм представляет собой философское движение, не признающее правил и авторитетов, установленных обществом. Человек, который разделяет такое мировоззрение и ставящий под сомнение любые общепринятые нормы — это Нигилист. Данный термин приобретает всё большую популярность во многих направлениях: религия, культура, право, социальная сфера.
Рассмотрев нигилизм как составляющую общественной сферы, можно выяснить, почему возникло это направление и в какое время. Важно проанализировать принципы и взгляды нигилистов и цели, которые они обычно преследуют.
Нигилист — это тот, кто считает, что жизнь не имеет цели, ценности или значения, включая его собственную.
Нигилисты не верят в существование какой-либо объективной морали, и любые правила/законы, которым они следуют, если таковые имеются, являются поверхностными или соблюдаются ими только из практических соображений.
Нигилист и нигилизм — значение
Значение слова «нигилист» определяется как отрицание индивидуумом определенных вещей, таких как смысл существования личности, наличие авторитетов и поклонение религиозным идолам.Лексическое значение слова «нигилист» подразумевает определенное лицо, которое является сторонником радикально-демократического рассуждения и выражающий свое неприятие к общепринятым законам, правилам и традициям.
В современном обществе смысл слова нигилист приобрел более глубокий и расширенный смысл. Но взгляды и убеждения таких людей также как прежде не изменились. Нигилисты 21 века также придерживаются мировоззрений позволяющие ставить под сомнение правила и стандарты общества, а так же отрицают любые идеалы, моральные и этические нормы и закономерные формы социального существования.
Принципы нигилистов
Направление, внутри которого придерживаются нигилистических принципов, приобрело название нигилизм. Это движение характеризует образ мысли, и жизни подразумевающее непринятие всего. Более конкретизированное значение и его проявление в той или иной ситуации зависит от конкретных обстоятельств и временных рамок.В большинстве источников нигилистов характеризуют как отрицательных и негативных личности. По мнению большинства, эти личности постоянно в состоянии протеста и бунта, которые не довольны установленными правилами и законами социума. Сторонники нигилизма встречаются во многих сферах общества. Каждый участник движения отрицает удобное для себя направление: политику, культуру, религию.
Первое упоминание нигилизма появилось в средние века Александром III. Немецкий философ Ф.Г. Якоби так же использовал термин нигилизм.
Также известно, что Ницше был нигилистом. Он придерживался утверждения, основанного на отрицании Бога и несостоятельности христианства как религии.
Нигилист, если только он логичен, сомневается в существовании своего собеседника и не уверен в своём собственном существовании.
Виктор Гюго. Отверженные
Традиционный нигилизм является основой для появления более глубоких и новых видов данного направления. Участники нигилистического движения не всегда единогласны в своих рассуждения и заключениях. Еще больше споров возникает между обществом и представителями нигилизма. Обычные представители общества не могут понять нигилистов и их убеждения.
Еще сложнее понять нигилиста, который не приемлет никаких взаимодействий и не верит ни во что. Нигилистам сложно понять общество, которое идеализирует и придает смысл вещам без веской на то причины. Они своим протестом пытаются доказать что существование мира не зависит от людей и их идеалов. Мир и вселенная функционирует отдельно от всего и не нуждается в культивировании и поклонении.
Таким образом, для нигилизма характерно мировоззрение, которое основывается на прогрессе и рациональности.
Основные принципы и взгляды нигилистов
Взгляды нигилистов всегда являются четкими и лаконичными. Их утверждения подчинены конкретным принципам и утверждениям, в которые они верят.Наиболее распространенными утверждениями нигилистов принято считать следующие:
- Главного правителя нет или создателя, т.е. Бога не существует, так как нет разумных и понятных доказательств этого факта.
- Мораль и нравственность в независимом виде не существует.
- У жизни нет истины и любое объективное действие не важнее другого.
Виды нигилизма
- Философский , утверждающий, что существование не несет в себе конкретной смысловой нагрузки, правды, фактора и ценности.
- Мереологический . Согласно этому типу, объекты и предметы, созданные из отдельных деталей не существуют.
- Метафизический . Тут основой является позиция, основанная на теории отрицания существования объектов в реальном времени.
- Эпистемологический вид нигилизма отрицает любые виды знания.
- Моральный вид утверждает с учетом метаэтического мнения, что нет таких понятий как моральный или аморальный.
- Правовой нигилизм. Тут под сомнения ставятся нормы и правила поведения, установленные органом управления. В данном мышлении в общественной среде присутствует активное и пассивное отрицание прав личности. Это препятствие нормальному развитию общества и может стать причиной возникновения противозаконных действий.
Как выглядит нигилист и нигилизм в реальной жизни и в литературе
На территории России определение нигилизма появилось в 1829 году. Первым, кто использовал этот термин, был Надеждин Н.И. В более позднее время нигилизм указывался в произведении Берви В.В. Более широкую известность нигилизм в таком виде, в котором мы его знаем, приобрел в романе Тургенева И.С. «Отцы и дети». Известность данного произведения позволило термину нигилизм превратиться в крылатое выражение.
В современном обществе нигилистом можно часто встретить в реальной жизни, а также и в литературе. Несомненно, в литературе наиболее ярко и полно термин нигилизм описал Тургенев в своем произведении. С помощью главного героя как нигилиста автор донес до читателя весь смысл этого понятия, и последствия такого поведения. Этот роман тал очень востребованным и приобрел своих поклонников. По истечению времени значение слова нигилизм стал включать в себя все больше значений. К ранее установленным принципам добавляется отрицание авторитетов и сомнение в правовых возможностях граждан.
Нигилизм есть отчаяние человека о неспособности делать дело, к какому он вовсе не призван.
Василий Васильевич Розанов. Апокалипсис нашего времени
Нигилизм как направление в основном встречается в России и других странах постсоветского пространства. В западных странах нигилизм как философское движение почти не существует и проявляется в единичных случаях. Нигилизм в России появился в начале 60-х годов 19 столетия. Яркими представителями этого направления были Чернышевский, Писарев и Добролюбов. К более поздним представителям нигилистического движения можно отнести В.И. Ленина. Некоторые черты его поведения и взглядов позволяют отнести его к таким последователям.
Помимо представителей российского нигилизма, наиболее известным является немецкий философ Ницше. Он был ярым нигилистом во всех отношениях. Его мировоззрение и убеждение основано на обесценивание высоких ценностей и отрицании Бога. Помимо всего этого он отрицал необходимость сострадание человека к другому и принимал наличие такого качества за слабость. По его определению идеальным является злой и эгоистичный человек, который не способен к сопереживанию и сочувствию.
Заключение
Хотя нигилизм явление и не новое, но на многие вопросы, касающиеся этого термина, до сих пор нет ответов. Для каждого это понятие трактуется по-разному. Одни воспринимают такую позицию как болезнь, мешающую нормально существовать в обществе. Для других это наоборот панацея от всех заболеваний.Нигилист отрицает семейные ценности, духовную жизнь, нравственные принципы, т.е. он не признает эти фундаментальные понятия, на которых держится и существует социум. Каждый должен осознавать, что это все эти основы важны и без них не возможно нормальное функционирование среди людей.
А вы как думаете, нигилизм — это приговор, или всё-таки возможно изменить мировоззрение человека? Нигилистами рождаются или становятся?
НИГИЛИЗМ — информация на портале Энциклопедия Всемирная история
НИГИЛИЗМ (от лат. nihil — ничто) — термин, употребляющийся для обозначения разлинчых мировоззренческих направлений и социально-психологических установок, для которых характерно отрицание общепринятых ценностей, норм, традиций и устоев.
Истоки онтологического нигилизма можно усмотреть в сочинение Горгия «О том, чего нет, или О природе», в котором он в полемике с концепцией бытия Парменида исходил из понятия ничто.
В XII веке как нигилизм (nihilianismus) было оценено еретическое учение, отрицавшее человеческую природу Христа, в конце XVIII века понятие «нигилизм» использовалось для характеристики философии И. Канта и И.Г. Фихте (письмо Ф. Якоби к Фихте с оценкой его «абсолютного идеализма» как нигилизм положило начало дискуссии вокруг этого понятия в немецкой философии).
Понятие «нигилизм» встречается в эстетике Жан Поля, в историко-филосовских лекциях Ф. Шлегеля (применительно к пантеизму), в религиозно-филосовских сочинениях Ф.К. фон Баадера (атеистический «сциентистский» нигилизм) и др. Широкий культурно-исторический смысл оно получает у Ф. Ницше как выражение исторической судьбы европейской культуры, её всеобщего кризиса и упадка (décadence), преодолеть который Ницше надеется путём «переоценки всех ценностей»: «Что обозначает нигилизм? — то, что высшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос «зачем?»» (Воля к власти. СПб., 2011 год. С. 27).
В России термин «нигилизм» впервые был употреблён Н.И. Надеждиным (статья «Сонмище нигилистов» с критикой романтизма, в т. ч. поэзии А.С. Пушкина, журнал «Вестник Европы», 1829 год, № 1-2), им пользовались С.П. Шевырёв, В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов и др., однако широкое распространение он получил (отчасти благодаря М.Н. Каткову) после выхода в свет в 1862 году романа И.С. Тургенева «Отцы и дети» с центральным образом «нигилиста» студента Базарова — человека, «который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружён этот принцип» (Отцы и дети. СПб., 2008 год. С. 25).
Нигилистами стали называть радикальную молодёжь, отвергавшую устои до- и пореформенной России — сословные порядки, религию, нормы морали и каноны идеалистические эстетики и проповедовавшую естественно-научный материализм и атеизм. Рупором этих идей в начале 1860-х годов стал журнал «Русское слово», ведущую роль в котором играл Д.И. Писарев, игнорировавший при этом термин «нигилизм» и называвший себя и своих единомышленников «реалистами». Если М.А. Бакунин, С.М. Кравчинский, П.А. Кропоткин вкладывали в термин «нигилизм» положит. содержание, то в консервативной публицистике и т. н. антинигилистич. романах А.Ф. Писемского («Взбаламученное море», 1863 год), Н.С. Лескова («Некуда», 1864 год), Ф.М. Достоевского («Бесы», 1871-1872 годы) он приобрёл обличительный смысл. К началу 1870-х годов слово «нигилист» почти исчезло из русской публицистики, однако в западно-европейской литературе стало употребляться как обозначение россиского революционного движения. В дальнейшем феномен русского нигилизма получил истолкование в работах С.Л. Франка (статья «Этика нигилизма» в сборнике «Вехи», 1909 год) и Н.А. Бердяева («Истоки и смысл русского коммунизма», 1937 год).
В циклической философии культуры О. Шпенглера нигилизм определяется как «чисто практическое миронастроение усталых обитателей большого города, имеющих за спиной завершённую культуру и не имеющих уже никакого внутреннего будущего» («Закат Европы». М., 1993 год. Т. 1. С. 543). В экзистенциальной философии М. Хайдеггера нигилизм вслед за Ницше рассматривается как «основное движение в истории Запада», коренящееся в метафизике, истоки которой восходят к древне-греческой философии (прежде всего к Платону) и которая с её расколом мира на «сущее» и «ценное» и проистекающим из этого «забвением бытия» определила всё развитие европейской цивилизации («Европейский нигилизм» — в его книге «Время и бытие». М., 1993 год. С. 63–176). Для А. Камю нигилизм связан с осознанием полной абсурдности человеческого существования, «бунт» против которой является единственным выражением человеческой солидарности. Характеризуя нигилизм как «погружение в безверие», К. Ясперс противопоставляет ему «философскую веру» в трансценденцию.
Дополнительная литература:
Страхов Н.Н. Из истории литературного нигилизма 1861–1865. СПб., 1890;
Алексеев А.И. К истории слова «нигилизм» // Сб. статей в честь академика А. И. Соболевского. Л., 1928;
Hingley R. Nihilists. Russian radicals and revolutionaries in the reign of Alexander II (1855–81). L., 1967;
Rauschning H. Revolution of nihilism. N. Y., 1972;
Der Nihilismus als Phänomen der Geistesgeschichte / Hrsg. von D. Arendt. Darmstadt, 1974.
© Большая Российская Энциклопедия (БРЭ)
Нигилизм и нигилисты в жизни и литературе (в романе «Отцы и дети») | Рутвет
Оглавление:
- Что понимает под нигилизмом Тургенев?
- Что такое нигилизм в современном понимании?
- Нигилизм в России
- Нигилизм Ницше
- Последствия нигилизма
В России впервые термин «нигилизм» употребил Н. И. Надеждин в заметке «Сонмище нигилистов» в 1829 году. Несколько позже, в 1858 году была выпущена книга, которую написал казанский профессор В, В. Берви – в ней писатель употребил термин «нигилизм» в качестве синонима слову «скептицизм».
Однако настоящую популярность это слово приобрело, когда И. С. Тургенев в 1862 году написал свой известный роман «Отцы и дети». В произведении нигилистом был назван Базаров, который категорически отрицал взгляды «отцов». Этот роман произвёл большое впечатление на читателей, в результате чего термин «нигилист» стал крылатым словом. Сегодня нигилизм и нигилисты довольно часто встречаются как в жизни, так и в литературе.
Что понимает под нигилизмом Тургенев?
Тургенев, один из лучших писателей классиков русской литературы, вспоминает, что, после его возвращения в Петербург, когда только вышел в свет его роман, он обнаружил, что этот термин уже подхватили многие жители города. В то время, в 1862 году, в Петербурге разразились пожары, и первое, что услышал писатель, приехав в Питер, это употребление в адрес поджигателей термина «нигилисты».
Что понимает под нигилизмом Тургенев? Писать роман он начал в то время, когда еще не было отменено крепостное право, когда в обществе нарастало революционное настроение, и на этом фоне четко вырисовывались идеи отрицания и разрушения старого порядка, старых авторитетов и принципов. В романе ясно просматриваются идеи демократического движения, формирующегося и развивающегося под знаком отрицания порядков дворянско-крепостнического общества, дворянской культуры, старого мира.Нигилизм, с точки зрения писателя — это отрицание старых принципов и устоев.
В своём произведении писатель освещает моральные, философские и политические проблемы и поднимает вечный вопрос взаимоотношения отцов с детьми. Подчеркивает значимость любви, дружбы, становления личности, а также важность для каждого человека выбора своего жизненного пути и самоопределения.
Образ Базарова в произведении наделён яркими чертами нигилиста, герой открыто противостоит всем старым принципам, что и становится причиной возникновения как внутреннего конфликта Базарова, так и враждебное непонимание его окружающими.
В романе Тургенев продемонстрировал, что нигилистическая философия является нежизнеспособной. Ним сознательно были обрисованы картины нищих российских крепостных деревень, чтобы показать существующее в стране социальное неравенство, несправедливое управление государством господствующего класса. Но вместе с тем нигилизм Базарова в романе «Отцы и дети» вместе с его героем остаётся в одиночестве, поскольку его идеи и мировоззрение не были приняты даже самыми близкими сторонниками — Кукшиным, Ситниковым и Аркадием, которые предали его идеалы.
Базаров, отрицавший существование любви, в итоге сам подвергся её испытаниям, которых не выдержал и сломался. Герой-нигилист, который утверждал, что загадочный женский взгляд является ничем иным, как художественной чепухой, влюбляется в Анну Одинцову и с ужасом обнаруживает присутствие романтики в самом себе. Вся трагичность ситуации заключается в том, что любовь Базарова оказалась невзаимной, обреченной.
Видео о нигилизме базарова в романе «Отцы и дети»
Роман завершается гибелью Базарова, который заразился тифом, вскрывая труп крестьянина. Перед смертью герой проявляет все свои лучшие качества: поэтическую любовь к Анне, нежные, добрые чувства по отношению к родителям, которые до этого были скрыты под внешней суровостью, мужество, сильный дух, жажду жизни.
Таким финалом Тургенев показывает читателю личность Базарова, как сильного духом человека, способного оказывать влияние на окружающих. Однако, поскольку общество оказалось еще неготовым принять его мировоззрение, этот герой оказался «лишним» — его время еще не пришло.
Таким образом, Тургенев довольно ярко раскрыл понятие «нигилизм» в романе «Отцы и дети» на примере своего героя Базарова. Героя всех времён и народов, который рождается в том месте, где отсутствует социальная справедливость и благополучие.
Что такое нигилизм в современном понимании?
Со времён Тургенева понятие «нигилизм» постепенно приобрело более расширенный смысл. Так, сегодня этот термин употребляется и в философии, и в политике, и в повседневной жизни. Однако на вопрос «Что такое нигилизм?» существует однозначное определение: это мировоззрение, позиция, которая не только ставит под сомнение, но и категорически отрицает общепринятые ценности: идеалы, моральные нормы, формы общественной жизни, общепринятые понятия нравственности. Существует несколько разновидностей нигилизма:
- Моральный нигилизм.
- Правовой нигилизм.
- Мереологический нигилизм.
- Эпистемологический.
- Метафизический.
- Философско-мировоззренческий нигилизм.
Нигилист — это человек, который не признаёт никаких авторитетов, не принимает какие-либо принципы на веру, критикует любую точку зрения, какой бы она ни была.
Моральные нигилисты имеют позицию отрицания как моральных, так и аморальных устоев.
Правовой нигилизм — отрицательное отношение к праву, которое может выражаться в различных степенях интенсивности. Так, выделяют пассивную и активную формы правового нигилизма.
- Пассивная форма характеризуется неверием в правовые возможности. Правовые нигилисты не признают позитивную роль права в обществе.
- Активная форма выражается во враждебном отношении к законам, пропаганде личного мировоззрения среди окружающих людей. Таких граждан можно также назвать анархистами.
Видео о правовом нигилизме
Правовой нигилизм может быть присущ как обществу в целом, так и социальной группе или отдельному гражданину, но никакая из перечисленных категорий сознательно не нарушает правовые нормы. То есть, правовые нигилисты лишь не признают право и не верят в его социальную ценность.
Истоками такого отношения к общеустановленным правовым нормам является недоверие к власти, рассмотрение законов как указаний со стороны правительства. Также причиной развития подобных гражданских позиций может послужить пример безнаказанности должностного лица, расхождение в предписаниях законов с действительностью, порочных действиях правосудия и т. п. Как правило, общественный правовой нигилизм возникает при несовершенном и противоречивом законодательстве, неспособности власти бороться с преступностью, обеспечить гражданам их права и защиту от произвола.
Эпистемологические нигилисты характеризуются своим отрицательным отношением к знаниям.
Нигилизм в России
Нигилизм существует только в России и постсоветских странах. Жителям же западноевропейских стран такое явление не присуще. Формироваться подобные умонастроения начали в 50-60 годах 19 века. Их главные идеологи — Писарев, Добролюбов, Чернышевский. Также некоторые нигилистические черты были присущи и Ленину, хотя жил он в другую эпоху.
Несмотря на то что под русским нигилизмом подразумевалось отрицание Бога, духа, души, норм и высших ценностей, это явления всё же считается религиозным феноменом, поскольку возникло оно на духовной православной почве. Основа чистого русского нигилизма — православное отрицание мира, ощущение мира, пребывающего во зле, отношение к богатству, роскоши, творческому избытку в искусстве и мыслях, как к грехам.
Нигилизм Ницше
Нигилизм Ницше, немецкого философа и филолога, подразумевает обесценивание высоких ценностей. То есть, он связывал ценности и природу человека, который их обесценивает и в то же время всё равно пытается за них держаться. Ницше утверждал, что если человек падает, то не стоит подставлять ему своё плечо. Если человека ударили по правой щеке, то не стоит подставлять и левую. Также он считал, что сострадание является губительным качеством для человека, а потому отрицал сострадание к ближним.
Нигилизм в философии Ницше — это идея сверхчеловека, воплощения христианского идеала, свободного во всех отношениях. Он учил отвечать на силу силой, быть мужественными, дерзкими, надеяться только на самих себя. Добрых людей он считал лицемерами, поскольку те никогда не говорят правду в лицо. Поэтому, как он утверждал, правильный человек — это злой, не щадящий своих близких человек.Последствия нигилизма
Сегодня многие спорят, является ли нигилизм болезнью или же лекарством от болезней. Философия нигилистов отрицает такие ценности, как нравственные принципы и духовная жизнь — любовь, природа, искусство. Но ведь человеческая нравственность основана именно на этих фундаментальных понятиях.
Каждый здравомыслящий человек должен понимать, что в мире существуют такие ценности, отрицать которые невозможно: любовь к жизни, любовь к людям, стремление к счастью и наслаждение красотой.
Как Вы относитесь к нигилистам? Считаете ли Вы Базарова в романе Тургенева настоящим нигилистом? Поделитесь своим мнением в комментариях.
Нигилистические идеи в русской литературе | сочинение, краткое содержание, анализ, биография, характеристика, тест, отзыв, статья, реферат, ГДЗ, книга, пересказ, сообщение, доклад, литература | Читать онлайн
Слово «нигилизм» впервые употребил в русской литературе Н. Надеждин. В статье «Сонмище нигилистов» он говорил о новых течениях в русской литературе и философии своего времени — конца 20-х — начала 30-х годов XIX века. Но широкое распространение этого понятия началось после того, как в романе И. Тургенева «Отцы и дети» нигилистом был назван главный герой Базаров.
Нигилисты стали появляться в России перед началом великих реформ императора Александра II, когда на смену дворянам в литературе и общественной жизни на первые роли выдвинулись образованные разночинцы — деклассированные люди, покинувшие свои сословия: дети духовных лиц, купцов, мещан и мелких чиновников. По причине недовольства существованием крепостного права и реакционного режима Николая I в их среде возникло революционное брожение. Разночинцы считали реакционной силой и православную церковь, а потому не только отрекались от нее, но и становились атеистами, сторонниками материализма, который к тому времени имел широкое распространение в Западной Европе.
Христианский идеал абсолютного добра в Царстве Божьем нигилисты заменили идеей земного материального благополучия. Они верили, что эта идея вполне достижима в форме социализма, а потому проповедовали революцию. В своем отрыве от народных традиций они нередко проявляли максимализм и экстремизм.
Нигилисты проповедовали свободную любовь без заботы о ребенке, отрицание религии, яростную защиту своих прав без признания своих обязанностей, а в имущественных отношениях — правило: «Все мое — мое, и все твое — тоже мое».
В произведениях русской литературы XIX века отрицательные проявления нигилизма изображены с разных сторон. К примеру, стоит вспомнить Марка Волохова из романа Н. Гончарова «Обрыв», который таскает яблоки из чужого сада и говорит: «Привык уж все в жизни без позволения делать, так и яблоки буду брать без просу: слаще так!». Или то, как он надел хорошее пальто Райского, которое так и не вернул. Желая овладеть Верой, он говорит ей, что «замуж выходить нелепо»: «Вы еще не женщина, а почка; вас надо еще развернуть, обратить в женщину; я зову вас на опыт». Вера мечтает о счастье на всю жизнь, а Волохов говорит: «Хватай на лету, а потом беги прочь». Отрицая мораль, долг, он советует «свободно отдаваться впечатлениям».
Базаров у Тургенева считает «вздором» всякие «идеалы», «романтизм». Но он при этом не ворует, не вытягивает денег из родителей, а усидчиво работает. Он плохо воспитан, категорично отрицает то, чего сам не понимает. По его мнению, поэзия — ерунда; читать Пушкина — потерянное время, заниматься музыкой — смешно, а наслаждаться красотой природы — нелепо. Д. Писарев — самый яркий и талантливый представитель русского нигилизма — так обозначил смысл романа Тургенева: «Теперешние молодые люди увлекаются и впадают в крайности, но в самых увлечениях сказывается свежая сила и неподкупный ум».
Те же «новые русские» представлены и в романе Н. Чернышевского «Что делать?» — Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна. Лопухов — студент медицины, который мечтает стать профессором и посвятить свою жизнь любимой науке. Вдруг он оставляет свои мечты, чтобы найти заработок, который даст ему возможность жениться на Вере Павловне и освободить ее от низменной среды ее семьи. Но Веру Павловну полюбил и Кирсанов — друг Лопухова, успевший стать профессором. Не желая мешать счастью своего друга, он, чтобы оттолкнуть от себя друга и Веру Павловну, говорит при них всякие пошлости. Свой поступок Кирсанов не желает называть благородным, потому что благородство — пышное, двусмысленное, темное слово.
Он говорит, что он — эгоист, а поступок его — расчетливый. Если человек оценивает какой-то свой поступок как «геройский подвиг великодушия», то это «эгоизм поворачивает твои жесты так, что ты корчишь человека, упорствующего в благородном подвижничестве». Материал с сайта //iEssay.ru
Спустя несколько лет болезнь Лопухова снова приводит Кирсанова в его семью. И тут Вере Павловне и Кирсанову становится понятно, что они любят друг друга. Видя это, Лопухов симулирует самоубийство, уезжает в Америку, а через несколько лет возвращается под именем мистера Бьюмонта. Н. Чернышевский пишет, что Лопухов так любил жену, что готов был для нее «на смерть, на всякое мучение». Но сам Лопухов так объясняет свой поступок: «Я действовал в собственном интересе, когда решился не мешать ее счастью». И Кирсанов говорит, что «он все делал из эгоистического расчета, для собственного удовольствия».
Яркие образы нигилистов представлены в произведениях Ф. Достоевского. Вспомните поведение Антипа Бурдовского и его компании в романе «Идиот», когда они явились к князю Мышкину и заявили претензии на наследство, к которому Бурдовский не имел никакого отношения. Черная, сатанинская сторона нигилизма представлена в романе «Бесы» образом революционера Петра Верховенского, который организует убийство Шатова.
Порождением русского нигилизма были отрыв от традиционных жизненных устоев отцов, отказ от религии и философия материализма. Мне кажется, что нет ничего удивительного в проявлении нигилистического духа отрицания, который порой демонстрируют молодые люди. Удивительно то, что мы плохо усваиваем уроки прошлого. А в этом случае нам придется переживать его снова и снова, пока однажды оно полностью не повторится. Только на этот раз — в довольно искаженной форме.
На этой странице материал по темам:- образы нигилистов в романе «идиот».
- нигилизм в русской литературе xix векадиплом
- нигилисты в русской литературе
- какие идеи проповедовал нигилисты?
- нигилизм в русской литературе
Экзистенциальный нигилизм в литературе: книги и цитаты
Примеры ранней литературы
Возможно, один из наиболее запоминающихся примеров экзистенциального нигилизма в литературе — это книга Macbeth . Когда Макбет готовится к битве с Малкольмом, он узнает, что его жена мертва. Он восклицает, что «Жизнь — всего лишь ходячая тень, плохой игрок / Которая стоит и тревожит его час на сцене / А потом его больше не слышат». Макбет смотрит на жизнь и обнаруживает, что она лишена смысла. Это приходит и уходит, а потом просто заканчивается.Идея о том, что жизнь — это «ходячая тень», которую «больше не слышат», говорит об идее экзистенциального нигилизма. Можно также рассмотреть монолог Гамлета, в котором он спрашивает: «Быть или не быть». Хотя Гамлет действительно приходит к тому, чтобы найти какой-то смысл в жизни, он заходит так далеко, что размышляет о том, что смертью «мы заканчиваем / Боль в сердце и тысяча природных потрясений / Эта плоть является наследницей».
Еще одна знакомая работа. с нигилизмом ассоциируется « Записок из подполья» Федора Достоевского. Хотя рассказчик романа действительно заявляет, что «умный человек не может серьезно стать кем-либо», он также говорит, что «работа делает человека хорошим и честным.«Работа, — выдвигает он, — дает человеку цель . С точки зрения экзистенциального нигилизма творчество Достоевского важно из-за его влияния на других авторов, развивавших эту тему в своих литературных произведениях. Один автор, в частности, использует идеи Достоевского для развития своих собственных идей по этой теме; экзистенциальный нигилизм полностью сформирован в трудах французского философа ХХ века Альбера Камю.
Альбер Камю
В эссе 1942 года, озаглавленном Миф о Сизифе , Камю излагает греческий миф, в котором Сизиф обречен вечно толкать камень в гору только для того, чтобы он снова и снова катился вниз », все существо направлено на то, чтобы ничего не достичь.Он соотносит миф с реальностью нашей жизни. В отличие от вывода подполья Достоевского, Камю пишет, что у работы нет цели. Все это несущественно. Он развивает эту идею в своем романе « Чума». Когда Риэ, врач, осматривает старика, пациент спрашивает: «Что это значит -« чума »? Просто жизнь, не более того ». Как и в случае с работой, чума демонстрирует, что в жизни нет цели или значения. Это просто так. Риэ приходит к выводу, что, хотя он может помочь некоторым выжить, в конце концов они все умрут, так в чем смысл?
Реализация ничтожности человека также преобладает в романе Камю Незнакомец .В первом отрывке рассказчик говорит читателю, что «Маман умерла сегодня … Это ничего не значит». Чуть позже в романе рассказчик находится с женщиной, Мари. Она говорит ему, что любит его, но он отвечает: «Это (не) ничего не значит». Позже он объясняет, что «Ничего, ничего не имело значения». Позже, когда рассказчик говорит, что «Собака Саламано стоил столько же, сколько и его жена », — это показывает, что ни у одной жизни нет большей цели, чем у другой. Все это несущественно. Все наши действия бессмысленны, так как все умирают.
Таким образом, экзистенциальный нигилизм преобладает в творчестве Камю. Его персонажи определяют жизнь как лишенную какой-либо цели или смысла. Незначительность жизни подчеркнута цитатой из The Stranger .
Недавние примеры
Экзистенциальный нигилизм, обнаруживаемый в работах Камю, также можно найти в романе Луи-Фердинанда Селин « Путешествие в конец ночи». Роман представляет собой очень мрачный взгляд на человечество. Что касается экзистенциального нигилизма, роман комментирует монтажников и то, как они «движутся, но почти не двигаются, как если бы они боролись с чем-то невозможным».«У их задачи нет конца или цели, как указывает Камю в The Plague . Идея доведена до крайности в произведении Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо ». Владимир и Эстрагон ждут того, кто никогда не придет. Они растрачивают свою жизнь, признавая, что им «больше нечего делать здесь … и больше нигде». Ожидание не имеет никакого значения или цели. Эстрагон даже признает, что «Всю свою паршивую жизнь я ползал по грязи». Какой цели или значения он достиг? Никто.
Рассказчик Бойцовского клуба Чака Паланика имеет похожие мысли. Паланик говорит нам, что «только в смерти мы имеем имена». Фактически, « все — ничто, ». Эти цитаты поддерживают основные принципы экзистенциального нигилизма, но роман не полностью соответствует этому мировоззрению. . Например, бойцовский клуб придает смысл жизни людей. Это позволяет им почувствовать, что они чего-то достигли, и дает им повод с нетерпением ждать, создавая чувство надежды на то, что жизнь не мрачна или пуста.Истинный экзистенциальный нигилизм заставил бы вас поверить в обратное.
Краткое содержание урока
Философская идея экзистенциального нигилизма заключается в том, что жизнь не имеет цели или ценности, и что существование человека ничтожно . Это все значит ничего . Эта идея исследуется в ряде различных литературных произведений, но не всегда полностью развита. Один из самых ранних литературных примеров происходит от Шекспира Макбет . Другие известные авторы, такие как Селин, Беккет и Паланик, исследуют различные аспекты экзистенциального нигилизма, но наиболее глубоко экзистенциальный нигилизм исследует Альбер Камю.Идея незначительности и бесцельности наиболее ярко проявляется в его романах The Stranger и The Plague . В то время как его работы находились под влиянием других, его романы продолжают влиять на других, которые пытаются полностью понять концепцию экзистенциального нигилизма через литературу.
Если вы хотите узнать о нигилизме, прочтите эти 5 книг | Фахим Чухтай | Философское кафе
Amazon.com, получившее Книжную премию штата Орегон за лучший роман и премию Ассоциации книготорговцев северо-западного Тихоокеанского региона, дальновидный дебютный роман Чака Паланика «Бойцовский клуб» был пронизан жилами основной художественной литературы.После успеха экранизации 1999 года, поставленной Дэвидом Финчером, «Бойцовский клуб» приобрел статус культовой классики и стал поразительно точной интерпретацией нашего современного мира.
Неназванный рассказчик-мужчина, страдающий длительной бессонницей, находит лекарство, посещая группы поддержки рака. Но когда Марла Сингер — землистый, сильно курящий нигилист — появляется на вечерних собраниях и повторяет свое собственное мошенничество, его бессонница возвращается, поэтому он предлагает Сингеру разделить с ним график.
Ночью, когда его кондоминиум таинственным образом взрывается, он звонит Тайлеру Дердену, которого он ранее встречал — при странных обстоятельствах — на пляже. Они соглашаются встретиться в баре, где, выпив, Дерден просит его об одолжении: «Я хочу, чтобы ты ударил меня как можно сильнее».
Рассказчик наносит удар, который вывел Бойцовский клуб в мир. Вскоре к ним присоединяется множество мужчин, работающих на белых воротничках. Каждые выходные на стоянках и в подвалах баров они проводят поздние бои без ограничений и босиком, которые «продолжаются столько, сколько им нужно.
Эти рукопашные схватки один на один удивительным образом вызывают психотерапевтический эффект — напоминающий эффект просветления — в людях: они возрождаются из своих погребенных жизней.
Бойцовский клуб вскоре превращается в Проект «Разгром», анархическую армию, возглавляемую Дерденом, который стремится осуществить свои видения глобального просвещения через организованный хаос, общественные беспорядки и разрушения.
«Бойцовский клуб» — это социальная сатира на бесчеловечное воздействие потребительства: отчуждение, вызванное хроническим материализмом, иллюзорным комфортом, чрезмерным баловством, а также навязчивыми идеями о карьере и образе жизни, подпитываемыми рекламой.«Современный мир создан для бизнеса, а не для людей», как сказал великий психоаналитик Карл Юнг.
«Только потеряв все, вы можете делать что угодно». Умело соединив элементы дзен с экстремистскими идеологиями Дердена, Паланик написал провокационное выражение метафизического бунта. Коллективное восстание против экзистенциального вакуума — это ядро Дердена и то, что привлекает к нему людей.
Нуарная атмосфера Бойцовского клуба и солидная экономия его прозы напоминают «Незнакомец» Альбера Камю, но с резким нелинейным повествованием, воплощающим его сюжет; Унаследовав темный юмор Курта Воннегута, Чак Паланик принадлежит к числу сегодняшних ярких и интригующих голосов.
Нигилизм | Интернет-энциклопедия философии
Нигилизм — это вера в то, что все ценности безосновательны и что ничто не может быть известно или передано. Это часто ассоциируется с крайним пессимизмом и радикальным скептицизмом, осуждающим существование. Настоящий нигилист ни во что не верит, не будет иметь никаких привязанностей и никакой другой цели, кроме, возможно, импульса к разрушению. Хотя немногие философы утверждают, что они нигилисты, нигилизм чаще всего ассоциируется с Фридрихом Ницше, который утверждал, что его разрушительное воздействие в конечном итоге разрушит все моральные, религиозные и метафизические убеждения и вызовет величайший кризис в истории человечества.В 20 веке нигилистические темы — эпистемологический провал, разрушение ценностей и космическая бесцельность — занимали художников, социальных критиков и философов. В середине века, например, экзистенциалисты помогли популяризировать принципы нигилизма в своих попытках ослабить его разрушительный потенциал. К концу века экзистенциальное отчаяние как ответ на нигилизм уступило место безразличию, часто ассоциируемому с антифундационализмом.
Прошло более века с тех пор, как Ницше исследовал нигилизм и его последствия для цивилизации.Как он и предсказывал, влияние нигилизма на культуру и ценности 20-го века было повсеместным, его апокалиптический характер порождал мрачное настроение и много беспокойства, гнева и ужаса. Интересно, что сам Ницше, радикальный скептик, озабоченный языком, знанием и истиной, предвосхищал многие темы постмодерна. Таким образом, полезно отметить, что он считал, что мы можем — за ужасную цену — в конечном итоге преодолеть нигилизм. Если мы переживем процесс разрушения всех интерпретаций мира, то, возможно, сможем открыть правильный курс для человечества.
Содержание
- Истоки
- Фридрих Ницше и нигилизм
- Экзистенциальный нигилизм
- Антифаундационализм и нигилизм
- Заключение
1. Происхождение
«Нигилизм» происходит от латинского nihil , или ничего, что означает «ничего, то, чего не существует». Оно встречается в глаголе «уничтожить», означающем «свести на нет», полностью уничтожить. В начале девятнадцатого века Фридрих Якоби использовал это слово для отрицательной характеристики трансцендентального идеализма.Однако он стал популяризирован только после его появления в романе Ивана Тургенева отцов и сыновей (1862), где он использовал термин «нигилизм» для описания грубого сциентизма, исповедуемого его персонажем Базаровым, проповедующим кредо полного отрицания.
В России нигилизм стал отождествляться со слабо организованным революционным движением (1860-1917 гг.), Которое отвергало власть государства, церкви и семьи. В своих ранних произведениях лидер анархистов Михаил Бакунин (1814-1876) сформулировал пресловутую мольбу, все еще отождествляемую с нигилизмом: «Давайте уповаем на вечный дух, который разрушает и уничтожает только потому, что он является неисследимым и вечно творческим источником всей жизни. — страсть к разрушению — это тоже страсть творческая! » ( Реакция в Германии , 1842).Движение выступало за социальное устройство, основанное на рационализме и материализме как на единственном источнике знаний, и на индивидуальной свободе как на высшей цели. Отвергая духовную сущность человека в пользу исключительно материалистической, нигилисты осуждали Бога и религиозный авторитет как противоположные свободе. Движение в конечном итоге превратилось в этос подрывной деятельности, разрушения и анархии, и к концу 1870-х годов нигилистом был любой, кто был связан с подпольными политическими группами, выступающими за терроризм и убийства.
Самые ранние философские позиции, связанные с тем, что можно охарактеризовать как нигилистическое мировоззрение, принадлежат скептикам. Поскольку они отрицали возможность достоверности, скептики могли осуждать традиционные истины как неоправданные мнения. Когда Демосфен (ок. 371–322 до н. Э.), Например, замечает, что «во что он хотел верить, то и во что верит каждый человек» ( Olynthiac ), он постулирует относительную природу знания. Таким образом, крайний скептицизм связан с эпистемологическим нигилизмом , который отрицает возможность знания и истины; эту форму нигилизма в настоящее время отождествляют с постмодернистским антифундационализмом.На самом деле нигилизм можно понимать по-разному. Политический нигилизм , как уже отмечалось, связан с верой в то, что разрушение всего существующего политического, социального и религиозного порядка является предпосылкой для любых будущих улучшений. Этический нигилизм или моральный нигилизм отвергает возможность абсолютных моральных или этических ценностей. Напротив, добро и зло туманны, а ценности, связанные с ними, являются продуктом не более чем социального и эмоционального давления. Экзистенциальный нигилизм — это представление о том, что жизнь не имеет внутреннего значения или ценности, и это, без сомнения, наиболее часто используемый и понимаемый смысл этого слова сегодня.
Нападки Макса Штирнера (1806-1856) на систематическую философию, его отрицание абсолютов и отказ от любых абстрактных концепций часто помещают его в число первых философских нигилистов. Для Штирнера достижение личной свободы — единственный закон; и государство, которое неизбежно ставит под угрозу свободу, должно быть уничтожено.Однако даже за пределами угнетения государства существуют ограничения, налагаемые другими, потому что само их существование является препятствием, подрывающим индивидуальную свободу. Таким образом, Штирнер утверждает, что существование — это бесконечная «война каждого против всех» ( The Ego and its own , trans. 1907).
2. Фридрих Ницше и нигилизм
Среди философов Фридрих Ницше чаще всего ассоциируется с нигилизмом. Для Ницше в мире нет объективного порядка или структуры, кроме той, которую мы им придаем.Проникая за фасады, подкрепляющие убеждения, нигилист обнаруживает, что все ценности безосновательны, а разум бессилен. « Каждое убеждение, каждое считающееся чем-то истинным, — пишет Ницше, — обязательно ложно, потому что истинного мира просто не существует» ( Воля к силе [примечания от 1883-1888]). По его мнению, нигилизм требует радикального отказа от всех навязанных ценностей и значений: «Нигилизм есть. . . не только вера в то, что все заслуживает гибели; но фактически подставляют плечо к плугу; «уничтожает» ( Воля к силе ) .
Ядовитая сила нигилизма абсолютна, утверждает Ницше, и под его иссушающим вниманием « самые высокие ценности обесцениваются . Цель отсутствует, и «почему» не находит ответа »( Воля к силе, ). Неизбежно, нигилизм обнажит все заветные верования и священные истины как симптомы порочного западного мифа. Этот коллапс смысла, актуальности и цели станет самой разрушительной силой в истории, представив тотальное нападение на реальность и не что иное, как величайший кризис человечества:
Я рассказываю историю следующих двух столетий.Описываю то, что грядет, что уже не может прийти иначе: приход нигилизма . . . . В течение некоторого времени вся наша европейская культура движется как к катастрофе, с мучительным напряжением, которое нарастает от десятилетия к десятилетию: беспокойно, неистово, стремительно, как река, которая хочет достичь конца. . . . ( Воля к силе )
После убедительной критики Ницше нигилистические темы — эпистемологический провал, разрушение ценностей и космическая бесцельность — занимали художников, социальных критиков и философов.Убежденный, что анализ Ницше был точным, например, Освальд Шпенглер в книге «Упадок Запада » (1926) изучил несколько культур, чтобы подтвердить, что образцы нигилизма действительно были заметной чертой разрушающихся цивилизаций. В каждой из исследуемых им неудавшихся культур Шпенглер заметил, что многовековые религиозные, художественные и политические традиции были ослаблены и, наконец, свергнуты коварными действиями нескольких различных нигилистических позиций: фаустовский нигилист «разбивает идеалы»; аполлинийский нигилист «наблюдает, как они рушатся у него на глазах»; а индийский нигилист «удаляется от их присутствия в себя.«Уход, например, часто отождествляемый с отрицанием реальности и покорностью, за которую выступают восточные религии, на Западе ассоциируется с различными версиями эпикурейства и стоицизма. В своем исследовании Шпенглер приходит к выводу, что западная цивилизация уже находится на продвинутых стадиях распада, и все три формы нигилизма работают над подрывом эпистемологического авторитета и онтологической основы.
В 1927 году Мартин Хайдеггер, чтобы процитировать другой пример, заметил, что нигилизм в различных и скрытых формах уже был «нормальным состоянием человека» ( The Question of Being ).Предсказания других философов о влиянии нигилизма были ужасными. Обрисовывая симптомы нигилизма в 20 веке, Гельмут Тилике писал, что «нигилизм буквально может заявить только об одной истине, а именно, что в конечном счете преобладает Ничто и мир бессмысленен» ( Нигилизм: его происхождение и природа, с христианским ответом, стр. 1969). С точки зрения нигилиста, можно сделать вывод, что жизнь полностью аморальна, и этот вывод, по мнению Тилике, мотивирует такие чудовища, как нацистское господство террора.Мрачные прогнозы воздействия нигилизма также представлены в книге Юджина Роуза Нигилизм: корни революции современной эпохи (1994). Если нигилизм одержит победу — а он уже идет полным ходом, — утверждает он, — наш мир станет «холодным, бесчеловечным миром», в котором восторжествуют «ничто, бессвязность и абсурд».
3. Экзистенциальный нигилизм
Хотя нигилизм часто обсуждается в терминах крайнего скептицизма и релятивизма, на протяжении большей части 20-го века он ассоциировался с верой в бессмысленность жизни.Экзистенциальный нигилизм начинается с представления о том, что мир лишен смысла и цели. Учитывая это обстоятельство, само существование — все действия, страдания и чувства — в конечном итоге бессмысленно и пусто.
В книге Темная сторона: мысли о тщетности жизни (1994) Алан Пратт демонстрирует, что экзистенциальный нигилизм в той или иной форме с самого начала был частью западной интеллектуальной традиции. Например, замечание скептика Эмпедокла о том, что «жизнь смертных настолько ничтожна, что может быть практически неживой», воплощает тот же вид крайнего пессимизма, который ассоциируется с экзистенциальным нигилизмом.В древности такой глубокий пессимизм, возможно, достиг своего апогея с Гегезиасом Киренским. Философ утверждает, что, поскольку страдания значительно превосходят удовольствия, счастье невозможно, а затем выступает за самоубийство. Спустя столетия, в эпоху Возрождения, Уильям Шекспир красноречиво резюмировал точку зрения экзистенциального нигилиста, когда в этом знаменитом отрывке в конце Макбет Макбет излил свое отвращение к жизни:
Выходи, короткая свеча!
Жизнь — всего лишь ходячая тень, плохой игрок
Которая расхаживает и тревожит свой час на сцене
А потом больше не слышно; это сказка
Рассказанная идиотом, полная звука и ярости,
Ничего не значимая.
В двадцатом веке именно атеистическое экзистенциалистское движение, популяризировавшееся во Франции в 1940-х и 50-х годах, несет ответственность за распространение экзистенциального нигилизма в массовом сознании. Определяющий предлог для движения Жан-Поль Сартр (1905-1980) «существование предшествует сущности» исключает любую основу или основу для установления сущностного «я» или человеческой природы. Когда мы отказываемся от иллюзий, жизнь открывается как ничто; а для экзистенциалистов ничто — источник не только абсолютной свободы, но также экзистенциального ужаса и эмоциональной муки.Ничто раскрывает каждого человека как изолированное существо, «брошенное» в инопланетную и неотзывчивую вселенную, навсегда лишенное возможности знать, почему, но необходимо изобретать смысл. Это ситуация, которая представляет собой не что иное, как абсурдных . Альбер Камю (1913-1960), писавший с просветленной точки зрения абсурда, заметил, что бедственное положение Сизифа, обреченного на вечную бесполезную борьбу, было превосходной метафорой человеческого существования ( The Myth of Sisyphus , 1942).
Общая нить в литературе экзистенциалистов — справляться с эмоциональными страданиями, возникающими из-за нашей конфронтации с ничто, и они потратили огромную энергию, отвечая на вопрос, возможно ли выжить.Их ответ был категоричным «да», отстаивая формулу страстной приверженности и бесстрастного стоицизма. Оглядываясь назад, можно сказать, что это был анекдот с оттенком отчаяния, потому что в абсурдном мире нет абсолютно никаких руководящих принципов, и любой курс действий проблематичен. Страстное обязательство, будь то завоевание, созидание или что-то еще, само по себе бессмысленно. Войдите в нигилизм.
Камю, как и другие экзистенциалисты, был убежден, что нигилизм был самой неприятной проблемой двадцатого века.Хотя он страстно утверждает, что люди могут вынести его разъедающее воздействие, его самые известные работы выдают необычайную трудность, с которой он столкнулся при построении убедительного доказательства. Например, в The Stranger (1942) Мерсо отверг экзистенциальные предположения, на которые полагаются непосвященные и слабые. За несколько минут до казни за неоправданное убийство он обнаруживает, что одной жизни достаточно для жизни, однако raison d’être , который в контексте кажется малоубедительным.В Caligula (1944) безумный император пытается избежать человеческих затруднений, дегуманизируя себя актами бессмысленного насилия, терпит неудачу и тайно устраивает собственное убийство. Чума (1947) показывает тщетность стремления к лучшему в абсурдном мире. И в своем последнем романе, коротком и сардоническом, Падение (1956), Камю утверждает, что у каждого из окровавлены руки, потому что мы все несем ответственность за ухудшение плачевного состояния своими глупыми действиями и бездействием.В этих и других произведениях экзистенциалистов часто создается впечатление, что подлинная жизнь с бессмысленностью жизни невозможна.
Камю полностью осознавал подводные камни определения существования без смысла, и в своем философском эссе The Rebel (1951) он сталкивается с проблемой нигилизма. В нем он подробно описывает, как метафизический коллапс часто заканчивается полным отрицанием и победой нигилизма, характеризующимся глубокой ненавистью, патологическим разрушением и неисчислимым насилием и смертью.
4. Антифундационализм и нигилизм
К концу 20 века «нигилизм» принял две разные касты. В одной форме термин «нигилист» используется для характеристики постмодернистского человека, дегуманизированного конформиста, отчужденного, безразличного и сбитого с толку, направляя психологическую энергию в гедонистический нарциссизм или в глубокий ресентимент , который часто взрывается насилием. Эта точка зрения основана на размышлениях экзистенциалистов о нигилизме, лишенном каких-либо обнадеживающих ожиданий, оставляющих только переживания болезни, разложения и распада.
В своем исследовании бессмысленности Дональд Кросби пишет, что источник современного нигилизма парадоксальным образом проистекает из приверженности честной интеллектуальной открытости. «Однажды начавшись, процесс допроса может закончиться только одним концом — размыванием убежденности и уверенности и впадать в отчаяние» ( Призрак абсурда, , 1988). Когда искреннее исследование распространяется на моральные убеждения и социальный консенсус, оно может оказаться смертельным, продолжает Кросби, продвигая силы, которые в конечном итоге разрушают цивилизации.Недавно отредактированная книга Майкла Новака The Experience of Nothing (1968, 1998) рассказывает аналогичную историю. Оба исследования являются ответом на мрачные выводы экзистенциалистов, сделанные в начале века. И оба оптимистично обсуждают пути выхода из бездны, сосредотачиваясь на позитивных последствиях, которые открывает ничто, таких как свобода, свобода и творческие возможности. Новак, например, описывает, как со времен Второй мировой войны мы работали, чтобы «выбраться из нигилизма» на пути к построению новой цивилизации.
В отличие от усилий по преодолению нигилизма, упомянутых выше, это уникальный постмодернистский ответ, связанный с нынешними антифундационалистами. Философский, этический и интеллектуальный кризис нигилизма, мучивший современных философов более века, уступил место легкому раздражению или, что более интересно, оптимистичному принятию бессмысленности.
Французский философ Жан-Франсуа Лиотар характеризует постмодернизм как «недоверие к метанарративам», тем всеобъемлющим основам, на которые мы опирались, чтобы понять мир.Этот крайний скептицизм подорвал интеллектуальную и моральную иерархию и сделал заявления «истины», трансцендентные или транскультурные, проблематичными. Постмодернистские антифаундационалисты, парадоксальным образом основанные на релятивизме, отвергают знание как относительное, а «истину» — как преходящее, подлинное только до тех пор, пока что-то более приятное не заменяет его (напоминает понятие Уильяма Джеймса о «денежной ценности»). Критик Жак Деррида, например, утверждает, что нельзя быть уверенным в том, что знает, что соответствует тому, что есть . Поскольку человеческие существа участвуют лишь в бесконечно малой части целого, они неспособны понять что-либо с уверенностью, а абсолюты являются просто «вымышленными формами».
Американский антифундационалист Ричард Рорти делает то же самое: «Ничто не обосновывает наши действия, ничто не узаконивает их, ничто не показывает, что они связаны с тем, как обстоят дела» («От логики к языку и игре», 1986). Этот эпистемологический тупик, заключает Рорти, неизбежно ведет к нигилизму. «Столкнувшись с нечеловеческим, нелингвистическим, у нас больше нет способности преодолевать непредвиденные обстоятельства и боль путем присвоения и трансформации, а только способность распознавать непредвиденные обстоятельства и боль » ( Непредвиденные обстоятельства, ирония и солидарность, 1989 ) . В отличие от страхов Ницше и тревог экзистенциалистов, нигилизм становится для антифундационалистов просто еще одним аспектом нашей современной среды, которую лучше всего переносить хладнокровием.
In The Banalization of Nihilism (1992) Карен Карр обсуждает антифаундационалистский ответ на нигилизм. «Веселый нигилизм», хотя он все еще разжигает парализующий релятивизм и подрывает критические инструменты, играет важную роль, отмечает она, отличаясь легким принятием бессмысленности.Такое развитие событий, заключает Карр, вызывает тревогу. Если мы признаем, что все точки зрения в равной степени необязательны, то интеллектуальное или моральное высокомерие определит, какая точка зрения имеет приоритет. Что еще хуже, банализация нигилизма создает среду, в которой идеи могут быть навязаны насильно с небольшим сопротивлением, и только грубая сила определяет интеллектуальные и моральные иерархии. Этот вывод хорошо согласуется с выводом Ницше, который указал, что все интерпретации мира являются просто проявлениями воли к власти.
5. Заключение
Прошло более века с тех пор, как Ницше исследовал нигилизм и его последствия для цивилизации. Как он и предсказывал, влияние нигилизма на культуру и ценности 20-го века было повсеместным, его апокалиптический характер порождал мрачное настроение и много беспокойства, гнева и ужаса. Интересно, что сам Ницше, радикальный скептик, озабоченный языком, знанием и истиной, предвосхищал многие темы постмодерна. Таким образом, полезно отметить, что он считал, что мы можем — за ужасную цену — в конечном итоге преодолеть нигилизм.Если мы выживем в процессе уничтожения всех интерпретаций мира, то, возможно, сможем найти правильный курс для человечества:
Хвалю, не упрекаю, приход [нигилизма]. Я считаю, что это один из величайших кризисов, момент глубочайшего саморефлексии человечества. Излечится ли человек от этого, станет ли он хозяином этого кризиса — вопрос его силы. Это возможно. . . . ( Полное собрание сочинений Т. 13)
Информация об авторе
Алан Пратт
Электронная почта: pratta @ db.erau.edu
Университет Эмбри-Риддла
США
Нигилизм: примеры и определение | Философские термины
I. ОпределениеВо что вы верите? Что придает смысл вашей жизни? Как узнать, что правда? Если вы можете ответить на эти вопросы, не говоря «ничего», вы , а не нигилист. Нигилизм , проще всего, означает верить в ничто . Слово происходит от латинского nihil , что означает «ничего».’
Нигилизм может означать веру в то, что ничто не является реальным, веру в невозможность чего-либо знать, веру в то, что все ценности ни на чем не основаны, особенно моральные ценности, или вера в то, что жизнь по своей сути абсолютно бессмысленна. Мы обсудим эти различные виды нигилизма в его истории и в пятом разделе.
Большинство философов опасались нигилизма, полагая, что он ведет к безнадежности, безнравственности, слабости и разрушениям. Нигилизм, вероятно, был наиболее демонизируемой философией в западном мире.На Востоке все обстоит совершенно иначе, потому что многие философы считают буддизм нигилистическим, но считается, что он ведет к состраданию и миру. Мы обсудим это также в следующих разделах.
Хотя многие философы считали нигилизм почти синонимом аморальности и идеи о том, что жизнь не имеет смысла, эта точка зрения может быть устаревшей. Нигилизм приобрел свою известность в те годы, когда люди в западном мире только начинали осознавать, что Бога может не быть или что все системы ценностей связаны с культурой, и они не могли представить себе, чтобы жить нравственной или осмысленной жизнью. без Бога и традиционной культуры, на которую можно было бы опираться.Однако более поздние поколения видели более оптимистичные версии нигилизма (см. Раздел седьмой).
II. История нигилизмаНигилизм был назван философом Фридрихом Якоби в начале 19-го, 90-го, 29-го, 90-го века; Якоби считал, что трансцендентальный идеализм Иммануила Канта подразумевает то, что мы назовем метафизическим нигилизмом — идею о том, что ничто не является реальным. Хотя это не должно было быть самой известной и якобы опасной формой нигилизма, это была критика философии Канта.Якоби не был нигилистом. Однако эта мотивация для нигилизма — анализа реальности как субъективного конструирования умов — является центральной причиной большинства форм нигилизма — признания того, что так или иначе весь смысл во вселенной создается умами тех, кто его воспринимает. .
Корни нигилизма в западном мире восходят к грекам (как и все в философии!). Древнегреческие скептики считали, что нужно сомневаться, подвергать сомнению и исследовать все верования.Останется ли какая-нибудь правда после, оставалось открытым вопросом. Скептическое отношение стало решающим элементом науки и разума, но не принесло плода нигилизма на Западе до тех пор, пока рационализм и материализм не стали основными философиями в 18 и 19 веках. Вместе рационализм и материализм намекали для многих людей на то, что Вселенная — это бездушная машина, лишенная «реального смысла».
Первый известный нигилист был вымышленным персонажем в романе русского писателя Тургенева Отцы и Сыновья .И это отражало реальность; В то время в России быстро рос нигилизм, и в конце 19, -х, века, он превратился в политический нигилизм , движение против церкви и правительства России — отказ от всей традиционной власти. Рационализм, материализм, атеизм, анархизм, нигилизм и возможность насильственной революции казались в то время тесно связанными — вот почему нигилизм до сих пор во многих умах ассоциируется с насилием и разрушением.
В то же время философ Фридрих Ницше, самый известный теоретик нигилизма, утверждал, что мир в то время должен был стать все более нигилистическим на многие годы и, следовательно, полон отчаяния, безнравственности и бессмысленного разрушения. Но он также утверждал, что человечеству, вероятно, необходимо было пройти через такой период, чтобы стереть иррациональность вековых традиционных верований и в конечном итоге создать лучшую основу для этики и смысла жизни. Конечно, «сверхчеловек» Ницше, совершенство человечества, был бы нигилистом, не связанным унаследованными идеями, создавая свой собственный смысл в соответствии со своей волей.
Ницше признал, что развитие философии подтолкнет всех нас к нигилизму — рационализму, материализму, скептицизму, науке и признанию культурной относительности. Многие философы видели эту «проблему», и многие согласны с тем, что предсказания Ницше были правильными, что мы переживаем ужасы, которые он предвидел в результате нигилизма. Было бы легко утверждать, что большая часть безнравственности и бессмысленного насилия, которые мы наблюдаем в сегодняшнем мире , частично коренится в нигилизме; но мы должны также отметить, что много насилия также вызвано противоположностью нигилизма — верой в традиционные верования.
Если философы -го -го века видели в нигилизме приближающегося демона, то 20-е философы -го -го века видели его как факт жизни и искали способы справиться с ним. Экзистенциализм , центральная философия 20 века, определенно был нигилистическим. И это удручает многих; экзистенциальный нигилизм фокусируется на абсолютной бессмысленности существования. Экзистенциализм учил, что объективного значения не существует; но экзистенциалисты также подчеркивали нашу свободу создавать смысл.И здесь нигилизм начал двигаться в лучшую сторону. Экзистенциалисты, хотя и часто впадали в депрессию, продвигали идею о том, что мы можем (на самом деле должны ) придать жизни наш собственный смысл.
Во второй половине 20-го -го -го века развивались новые философии, несущие нигилизм в другом направлении, которое многие философы находят по меньшей мере столь же тревожным, как и любые предыдущие версии! Это философские / художественные движения деконструкции и постмодернизма .Деконструкция была методом анализа, который во многом показал, как конструируются значения, якобы без окончательной основы — без твердой реальности за ними. А постмодернизм состоял в основном из художников, играющих с последствиями деконструкции и пытающихся создать новый человеческий смысл из этого нигилистического мировоззрения.
Каждой версии нигилизма (см. Раздел 5) опасались люди, считавшие, что без основания в объективной истине или вере невозможно иметь мораль, смысл жизни или знания.Однако существует множество философий, таких как светский гуманизм, буддизм и постмодернизм, которые утверждают, что можно развивать новые и лучшие формы морали, знания и смысла жизни, не полагаясь на веру, что можно рассматривать как обманчивый и ограничивающий. Буддисты основывают свою мораль на признании того, что все живые существа страдают и зависят друг от друга. Постмодернисты используют новые художественные техники, которые распознают искусственно созданную природу смысла, например, когда персонажи в фильмах обращаются непосредственно к аудитории.Итак, похоже, что нигилизм может также привести к новым и ценным формам морали и смыслообразования.
Цитата № 1:
«Хвалю, не упрекаю приход [нигилизма]. Я считаю, что это один из величайших кризисов, момент глубочайшего саморефлексии человечества. Выздоровеет ли человек от этого, станет ли он хозяином этого кризиса — вопрос его силы »
— Фридрих Ницше
Как отмечалось выше, Ницше известен тем, что бьет тревогу по поводу нигилизма в западной философии.Более интересно то, что он видел в нигилизме возможность для человечества овладеть собой и испытание наших сил. Из других его работ можно сделать вывод, что Ницше, хотя люди могут и должны создавать положительный смысл, если они могут освободиться от ограничений иррациональных традиций.
Квота № 2«Но сегодняшнее общество характеризуется ориентацией на достижения, и, следовательно, оно обожает успешных и счастливых людей и, в частности, обожает молодежь.Он фактически игнорирует ценность всех остальных, и тем самым стирает решающую разницу между ценностью в смысле достоинства и ценностью в смысле полезности. Если кто-то не осознает эту разницу и считает, что ценность человека проистекает только из его нынешней полезности, то, поверьте мне, он обязан не призывать к эвтаназии в соответствии с программой Гитлера, то есть только из-за личной непоследовательности. «милосердное» убийство всех тех, кто потерял свою социальную полезность, будь то из-за старости, неизлечимой болезни, умственного ухудшения или любого другого увечья, от которого они могут страдать.Смешение достоинства человека с простой полезностью возникает из концептуальной путаницы, которая, в свою очередь, может быть прослежена до современного нигилизма, передаваемого во многих академических кампусах и на многих аналитических кушетках ».
— Виктор Э. Франкл, Человек в поисках смысла
В этой цитате Виктор Франкл утверждает, что наше общество ценит людей только за их полезность, и обвиняет это отношение в своего рода нигилизме, который он связывает с академиками, и психотерапия. Он говорит о сведении человеческого смысла посредством разума к материализму и функционализму — что единственные вещи, которые имеют значение, — это материалы и то, что вещи (или люди) делают , практически.Он утверждает, что если вы действительно верите в это мировоззрение, вы должны поддержать идею уничтожения всех бесполезных членов общества, как хотел Гитлер. Страх Франкла, что нигилизм может поддерживать политику, подобную нацистской, был распространенным страхом среди философов середины двадцатого века.
V. Типы нигилизмаЗдесь мы даем определение каждому типу нигилизма, большинство из которых также обсуждается в разделах I и II.
Эпистемологический нигилизмФилософия, согласно которой мы ничего не можем знать наверняка.Также известен как радикальный скептицизм. Это можно считать «философией ворот» для нигилизма. Вроде следствие рационализма.
Метафизический нигилизмВера в то, что ничто не реально, или что ничего «на самом деле» не существует. Исторически на основе идеализма — философии, согласно которой все состоит либо из идей, либо из сознания. Буддизм можно считать разновидностью метафизического нигилизма.
Политический нигилизмОтказ от веры традиционным властям, включая правительство и церковь, — также конкретно движение такого рода в России конца 19, -х годов века.
Экзистенциальный нигилизмФилософия, согласно которой существование, в конечном счете, не имеет смысла, включая отсутствие Бога, загробную жизнь и никакую трансцендентную область. Часто воспринимается как философия отчаяния.
Моральный нигилизмВера в то, что не существует прочной основы для морали или какого-либо этоса, и, следовательно, что все разрешено. Многие люди считают, что это неизбежное следствие атеизма, но большинство атеистов с этим не согласны.
Деконструкция и постмодернизмМетоды литературного анализа и искусства, основанные на идее, что все смыслы конструируются умом и культурой и не имеют реальной основы.
Буддийский нигилизмБуддизм учит одной из форм идеализма, согласно которому сознание является фундаментальной реальностью и что все мыслимые объекты и мысли временны, иллюзорны и, в конечном счете, пусты, как мысли. «Форма — это пустота; пустота — это форма »- это основная буддийская цитата. Однако в буддизме предполагается, что это осознание ведет к состраданию и умиротворению.
VI. Нигилизм против атеизмаИсторически нигилизм был тесно связан с атеизмом — верой в то, что Бога нет.Потому что традиционно людей воспитывали с мыслью о Боге и религии как о высшем источнике смыслов и нравственности. Однако, хотя атеизм или, по крайней мере, агностицизм, казалось бы, является необходимой частью нигилизма, это не одно и то же. Атеист может по-прежнему верить в смысл, мораль или даже духовность. Например, любители природы могут быть атеистами, но все же верят в природу. Некоторые атеисты, например буддисты, верят в доброту человеческой природы и в ценность сострадания.
VII. Поп-культура. все выражают нигилистические взгляды на мир. Бойцовский клуб, кажется, исследует причины и последствия современного экзистенциального нигилизма , но не обязательно для его продвижения; Хотя стремление «сжечь все это дотла» имеет катарсис для многих зрителей, в конце концов, главный герой пытается спасти жизни, возможно, показывая, что он не полный нигилист.А теперь о другом:
Example # 2Эрик Айдл «Всегда смотри на светлую сторону жизни» из фильма Монти Пайтона Жизнь Брайана :
https: // www. youtube.com/watch?v=WlBiLNN1NhQ
Настройка этого музыкального номера делает основной текст этой песни горько абсурдным; в этом контексте они выражают бессмысленную абсурдность жизни. Однако вы заметите, что по мере продолжения песни тексты все более и более прямо выражают философию экзистенциалистского нигилизма. Жизнь Брайана был запрещен в Великобритании на долгие годы из-за скрытого атеизма.
Солнечный нигилизм: «С тех пор, как я обнаружил свою никчемность, моя жизнь стала драгоценной» | Австралийский образ жизни
Обычно я с осторожностью отношусь к прозрениям, вспышкам лампочек и неожиданным открытиям, которые меняют порядок жизни. Но, возвращаясь домой вечером в начале этого года, мое существование изменилось с единственной мимолетной мыслью.
Я находился в хроническом стрессе на работе, переполнялся ожиданиями, цеплялся за чувство достижения или высшей цели и на цыпочках приближался к полному истощению.Потом меня осенило: «Какая разница? Однажды я умру, и меня все равно никто не вспомнит «.
Я не могу объяснить сокрушающееся чувство облегчения. Как будто мое тело выбросило запасы кортизола, что позволило моим легким полностью надуть воздух впервые за несколько месяцев. Стоя на обочине дороги, я смотрел в небо и думал: «Я всего лишь кусок мяса, несущийся в космосе на камне. Бессмысленно, бесполезно, бессмысленно ». Это было одно из самых утешительных открытий в моей жизни. Я открыл для себя нигилизм.
Нигилизм существовал в той или иной форме в течение сотен лет, но обычно ассоциируется с Фридрихом Ницше, немецким философом 19-го века (и предпочтительным пессимистом для старшеклассников с поднутрениями), который предположил, что существование бессмысленно , моральных кодекса бесполезны, а Бог мертв.
В этом десятилетии произошло культурное возрождение. Посмотрев на основные принципы, легко понять, почему. Аргумент Ницше о том, что «каждое убеждение, каждое мнение о чем-то истинном, обязательно ложно, потому что истинного мира просто не существует», кажется пугающе актуальным, когда мы натыкаемся на «постправдивую» реальность.
В то время как Ницше (и готы, с которыми вы выросли) все это звучит как облом, поколения Y и Z смотрят на вещи более оптимистично и абсурдно. Современный нигилизм отточен с помощью мемов и шуток в Твиттере. Это проявляется в том, что подростки поедают капсулы Tide, фанаты умоляют знаменитостей сбить их на своих машинах, а также в большом количестве странных телешоу. Оказывается, спуск в небытие может быть довольно забавным.
Наблюдаем ли мы появление нового, более солнечного поколения нигилистов? Если смысл и цель являются переоцененными иллюзиями, то также может быть любое ощущение, что вы особенный или обреченный на великие дела.Это бальзам для группы, которая горит из-за исключительности, экономических спадов, исполнительского мастерства, жилищных кризисов и лучшей жизни в Instagram.
Разрешить контент из Instagram?
Эта статья содержит материалы, предоставленные Instagram. Мы просим вашего разрешения перед загрузкой чего-либо, поскольку они могут использовать файлы cookie и другие технологии. Чтобы просмотреть это содержимое, нажмите «Разрешить и продолжить» .
В своей коллекции эссе «Зеркало трюка»: размышления о самообмане писательница из Нью-Йорка Цзя Толентино пытается понять культуру и условия постглобального финансового кризиса в Америке.В частности, как культы самооптимизации и идентичности оставили нас потерянными и апатичными. В нескольких рецензиях при обсуждении книги использовался термин «нигилистический», относящийся как к содержанию, так и к тому, как они себя чувствовали.
Но, разговаривая с ней в начале этого года, Толентино высказал более теплый взгляд. Она призналась, что обнаружила чувство незначительности «действительно вдохновляющим» для ее написания, добавив: «Если мы здесь всего лишь на мгновение, и в целом, если ничего не имеет значения, это похоже на карт-бланш на безумие. вне.Чтобы попробовать много вещей, постарайтесь сделать что-то изо всех сил, потому что шансы настолько велики, что ничто из этого не означает ничего такого, что, наоборот, заставляет меня чувствовать себя свободным ».
Она не считала бесцельность ядом, проникающим в нашу жизнь, чтобы превратить нас в злодеев-нигилистов из Большого Лебовски . Скорее, она утверждала, что у него есть потенциал, чтобы определить и успокоить страдающее поколение: «Я думаю, это состояние тысячелетия. Это своего рода экстатическое, в основе своей ироничное, но в то же время невероятно искреннее, безумное качество.”
Разрешить содержание Instagram?
Эта статья содержит материалы, предоставленные Instagram. Мы просим вашего разрешения перед загрузкой чего-либо, поскольку они могут использовать файлы cookie и другие технологии. Чтобы просмотреть это содержимое, нажмите «Разрешить и продолжить» .
В прошлом году на разных концах света двое старшеклассников представили доклады TEDx о нигилизме. Элиас Скьолдборг, ученик средней школы Hanwood Union в Вермонте, вышел на сцену, чтобы изложить свои доводы в пользу оптимистического нигилизма . Это было удачно озаглавлено «Или как быть счастливым эмо».
Во время своей презентации он напомнил аудитории своих однокурсников: «Если бы вы умерли прямо сейчас, это не имело бы значения, большая картина. Если бы ты никогда не родился, всем было бы наплевать.
Это хорошие новости. «То, что жизнь не имеет смысла, не повод … грустить», — сказал он. Если в нашей жизни нет необходимости, то единственное указание, которое у нас есть, — это выяснить, как найти счастье в нашем мгновенном всплеске сознания. Например, он услужливо предлагал своей аудитории заниматься хобби, помогать другим, решать проблемы, а не создавать их, и просто стараться изо всех сил.
Разрушая стереотип подростка-нигилиста, Сиддхарт Гупта представил свое выступление «Признания экзистенциального нигилиста» в розовой рубашке с пуговицами. Старшеклассник Международной школы Кадиаканала в Индии признался, что его вера в бесполезность жизни дала ему «возможность найти смысл во всем, что я делаю».
Не обремененный большой миссией, он был свободен искать свое: «Я все еще считаю, что в жизни нет внутреннего смысла, но теперь я считаю, что из-за этого нет причин не отдавать все, что у меня есть, и пытаться. создать свой собственный смысл в этом, скорее всего, пустом существовании.
Одна из многих критических замечаний по поводу нигилизма заключается в том, что он открывает двери для безудержного эгоизма. Это следующий логический шаг, если вы думаете, что от жизни нет ничего, кроме личного счастья и удовольствия. Тем не менее, для людей, которые усвоили это послание, наблюдается тенденция не к жадности, а к общности.
Скьольдборг призвал аудиторию решать проблемы. Гупта стремился построить свой собственный смысл. Вся книга Толентино — это аргумент против корыстных неолиберальных систем, которые сокрушают людей ниже вас по экономической лестнице.
За месяцы, прошедшие с тех пор, как я обнаружил, что ничего не стоит, моя жизнь стала более драгоценной. Когда ваше существование бессмысленно, вы переключаете внимание на вещи, которые долговечнее вашего собственного эго. Я стал больше заниматься проблемами окружающей среды, моей семьи и общества в целом. Как только вы смиритесь с тем, что вы просто кусок мяса на камне, вы можете перестать беспокоиться и оценить сам камень.
Нигилизм | Encyclopedia.com
В истории, насчитывающей более двух с половиной веков, термин нигилизм использовался для обозначения широкого круга явлений.Его по-разному использовали для выражения презрения или ужаса, с одной стороны, и одобрения и восхищения, с другой. В двадцатом и двадцать первом веках это почти всегда было эмоциональным и аксиологическим термином, часто используемым для прекращения дискуссии по моральным вопросам, представляя конкретную позицию как абсолютную, всеобъемлющую и крайнюю.
Ранняя история термина
Слово нигилизм образовано от латинского nihil, «ничего» и греческого суффикса ism. В сборнике Historisches Wörterbuch der Philosophie (Исторический словарь философии) Вольфганг Мюллер-Лаутер приводит 1733 год как самую раннюю известную дату возникновения немецкого нигилизма и отмечает появление слова nihilisme во Франции. конец восемнадцатого века.
С конца восемнадцатого века до первой половины девятнадцатого века нигилизм следовал курсом, который ученые уже довольно подробно проследили.Враги немецкого идеализма бросили этот термин на Иммануила Канта и Иоганна Готлиба Фихте, например, протестуя против пустоты философии, которая отрицает возможность любого надежного контакта с миром вещей в себе. По мере того, как европейская мысль все больше двигалась к бесстрастным, светским объяснениям религиозных убеждений (например, считая, что такая вера является естественным и предсказуемым продуктом человеческого сознания или что она отражает естественную человеческую склонность к созданию мифов), те, кто стремится защищать традиционные вера все чаще выдвигала обвинения в нигилизме против секуляризующих мыслителей.Давид Фридрих Штраус (1808–1874), знаменитый и подвергшийся критике автор книги Das Leben Jesu: kritisch bearbeitet (1835–1836; Жизнь Иисуса: критически проанализирована), одной из многочисленных биографий Иисуса и Людвига в девятнадцатом веке. Фейербаха (1804–1872), столь же известного автора скептического Das Wesen des Christentums (1845; Сущность христианства), обвиняли в пропаганде нигилизма. Макс Штирнер (псевдоним Иоганна Каспара Шмидта; 1806–1856), автор основного евангелия эгоизма, Der Einzige und sein Eigentum (1845; Эго и его собственное), и донецшеанский посланник смерти Бога, был описан как ранний нигилист.Считалось, что все такие мыслители свели на нет ( nihil ) как веру, так и ее трансцендентный объект.
Нигилизм в России и как российский экспорт
Термин нигилизм ( нигилизм на русском языке) использовался в России в начале девятнадцатого века, но он ворвался на сцену с особой силой и с совершенно новым смыслом. в январе 1862 г., когда Иван Тургенев (1818–1883) опубликовал «Отцов и сыновей». Герой Тургенева, Евгений Васильевич Базаров, — человек науки, представитель нового поколения, который решил, что, по крайней мере теоретически, ничто во Вселенной не лежит за пределами объяснительной силы эмпирического метода.Одним словом, он нигилист. По словам его неопытного молодого друга представителям старшего поколения («отцам»), нигилист — это человек, «который ко всему подходит с критической точки зрения … который не преклоняется перед никакими властями, кто не принимает единый принцип веры, независимо от того, сколько уважения может окружать этот принцип ». Базаров препарирует лягушек (чтобы лучше понимать людей), отрицает ценность художественного выражения и, как и следовало ожидать, приходит в замешательство, когда оказывается безнадежно влюбленным, то есть в состоянии, полностью противоречащем самому основанию его материалистического мировоззрения.
Если нигилизм, как его понимал герой Тургенева, заключал в себе как основательный материализм, так и решительный антиэстетизм, то уже можно было найти в апостоле нового прогрессивного поколения Николая Гавриловича Чернышевском (1828–1889) обоих, который получил известность в 1863 году как автор дидактического романа «Что делать?» В своей магистерской диссертации Эстетическое отношение искусства к реальности (1855) Чернышевский отрицал существование красоты как автономного качества в искусстве, говоря, что красота не может быть ничем иным, как самой жизнью.А в книге «Антропологический принцип в философии » (1860 г.) он свел человеческую свободу и, если на то пошло, человеческую самобытность к нулю, утверждая, что индивидуальная свобода является иллюзией как для человечества, так и для низших форм жизни животных. Чернышевский добавил бы третью черту к определению нигилизма в «Что делать?» Идеализированные персонажи его романа ведут себя в соответствии со странной смесью утилитаризма и просвещенного эгоизма, сводя на нет традиционные этические ценности.
После публикации Что делать? нигилизм как термин или позиция в России развивался по трем основным направлениям. Во-первых, в литературной жизни вынашивал тенденцию к реализму. Дмитрий Писарев (1840–1868), молодой критик, который в благоприятной рецензии на «Отцов и сыновей » способствовал распространению положительного образа героя Тургенева, в 1860-х годах продвинул антиэстетизм Чернышевского еще на один шаг, посвятив серию эссе тургеневскому герою. «разрушение эстетики» и продвижение строго реалистического стиля в литературе.Во-вторых, в политической жизни термин нигилизм стал использоваться, часто с враждебными намерениями, для описания группы внутри революционного движения, характеризующейся его беспринципными методами и беспринципными целями. Федор Достоевский способствовал популяризации этого чувства нигилизма , предлагая дикие карикатуры на левых политических деятелей. что мы видим, прежде всего, в Дьяволы (также называемом Бесы ; 1871). Главный «дьявол» в этой книге, Петр Верховенский, — самопровозглашенный нигилист, известный своим стремлением вызвать ужасные разрушения и полным отсутствием заботы о том, что может последовать за этим разрушением.Реальный прототип Петра Верховенского, печально известный анархист Сергей Нечаев (1847–1882), написал в «Катехизисе революционера » (1869) : «Революционер пренебрегает всяким доктринерством и отвергает всякую мирную науку… Он знает одно. Только наука: наука разрушения «. В-третьих, термин нигилизм стал использоваться снова в политической жизни в симпатическом смысле для обозначения русского революционного движения в широком смысле. Русский революционер Сергей Михайлович Кравчинский (1851–1895; более известный под псевдонимом Сергий Степняк) после бегства из России в 1878 году провел большую часть своей жизни, публикуя на английском и итальянском языках извинения за русское освободительное движение, которое он в целом назвал нигилизмом . . И анархисты Эмма Гольдман (1869–1940) и Александр Беркман (1870–1936), русские иммигранты в США, использовали термин нигилист в своих мемуарах для обозначения героев русского революционного движения, героев, которые вдохновил их на собственную революционную карьеру.
Ницше и нигилизм
Если бы не Фридрих Ницше (1844–1900), нигилизм — это слово и то, что оно стало обозначать, — несомненно, сильно отличалось бы от того, чем он стал на самом деле.Мы находим загадочную ссылку на «нигилизм по петербургской модели» (очевидная ссылка на Тургенева) в части 5 (1887 г.) из «Веселая наука», , но этот термин встречается в его опубликованных трудах в основном в связи с философией, которую рассматривает Ницше. как отрицание мира или жизни. Например, в «Генеалогия нравственности » (1887 г.) он предлагает термин нигилизм как синоним буддизма, означающий отречение от мирских дел. В «Антихристе » (1888 г.) нигилизм по существу является синонимом «отрицания жизни», а Ницше определяет сострадание, коренное чувство христианства, как «практику нигилизма.
Большая часть комментариев Ницше о нигилизме, однако, появляется в неопубликованных работах ( Nachlass, или «литературное наследие») 1880-х годов. Именно здесь Ницше описывает нигилизм как состояние, в котором «обесцениваются высшие ценности. сами »и в котором отсутствует ответ на вопрос« Почему? ». Есть два возможных ответа на это условие, объясняет Ницше в записной книжке, которую он вел в 1887 году. Мы можем набраться сил и признать, что существующие цели больше не являются адекватным, устанавливая новые ценности вместо старых, или мы можем смириться со слабостью («буддизм», как выразился Ницше), тем самым не сумев создать новые ценности.Первый ответ называется «активным нигилизмом», второй — «пассивным нигилизмом».
На протяжении многих лет велись споры о том, был ли сам Ницше нигилистом. Споры ошибочны. Беглое прочтение того, что Ницше говорит по этому поводу, показывает, что для него нигилизм — то прискорбное, то потенциально плодотворное состояние, но в любом случае временное. Любой, кто склонен истолковывать провозглашение Бога мертвым как выражение нигилизма, должен помнить, что Ницше объявил религию, Бог которой якобы мертв, самой формой нигилизма.Истинным наследием Ницше была ассоциация нигилизма с ценностями (их отсутствие, их отказ, их синтез). Будущие социальные комментаторы, которые используют термин нигилизм , чтобы оплакивать утрату традиционной морали, могут винить или не винить Ницше; то, что они сознательно или невольно должны ему, — это определение, которое, по крайней мере, подразумевается в том, что они говорят.
Нигилизм и болезни двадцатого века
С 1936 по 1946 год Мартин Хайдеггер (1889–1976) написал составные части того, что стало двухтомным исследованием Ницше.Простой взгляд на заголовки глав и подразделов покажет, до какой степени нигилизм, в глазах Хайдеггера, был фундаментальным для мышления Ницше. Вторая мировая война и период, непосредственно предшествующий ей, были подходящим фоном для понимания Хайдеггером того, что мы должны рассматривать нигилизм Ницше в более широком контексте того, что он называет «концом метафизики» в Европе. Он определяет этот конец как «начало серьезного рассмотрения этого« события »,« Бог мертв »». По мнению Хайдеггера, нигилизм является одним из пяти «основных заголовков» ( Haupttitel ) в мысли Ницше, т.е. другие четыре (с которыми он неразрывно связан) — это переоценка всех предшествующих ценностей, воля к власти, вечное повторение того же самого и сверхчеловек.Если комментарии Хайдеггера о нигилизме Ницше отчасти являются комментарием к современному европейскому Ситуация, они также частично являются комментарием к его собственной более ранней работе. Например, в главе, посвященной пяти основным заголовкам, Хайдеггер определяет то, что он называет «классическим нигилизмом» Ницше, как «то завершение нигилизма, в котором нигилизм считает себя освобожденным от необходимости думать именно о том, что его сущность» составляет: nihil, ничто — как завесу истины Бытия того, что есть [ des Seins des Seienden ].«Подобный отрывок, вероятно, более полезен для исследователя « Бытие и время »(1926) Хайдеггера, чем для изучающего нигилизм.
Вторая мировая война и вся история тоталитаризма в первой половине двадцатого века спровоцировали одного о наиболее решительных применениях нигилизма как морального и политического термина. В 1951 году Альбер Камю (1913–1960) опубликовал L’homme révolté (Человек в восстании; переводится на английский как The Rebel ). написал об этом на первых нескольких страницах своей книги: «Если наш век легко допускает, что убийство может иметь свои оправдания, то это из-за безразличия к жизни, которое является признаком нигилизма.«Центральный вопрос заключается в том, можно ли предложить рациональное оправдание убийству, как это делается в этот« век идеологий ». Нигилизм имеет дело с ценностями, как это было для Ницше. Когда Камю приходит, чтобы показать внутреннее противоречие в «абсурд» (его термин для отношения, порожденного нигилизмом или «абсолютным отрицанием»), он говорит следующее: абсурд — это противоречие, «потому что он исключает оценочные суждения, все еще желая сохранить жизнь, тогда как жить — это само по себе оценочное суждение. Дышать — значит судить.«Кто-то может возразить, что эта позиция представляет собой petitio Principii (напрашивается вопрос), но даже в этом случае очевидно, что для Камю она служит паллиативом в мире, все еще страдающем от сталинских чисток и ужасов Холокоста.
Вне российских революционных кругов, нигилизм — это термин, предполагаемые сторонники которого редко его принимают, особенно потому, что он редко используется положительно. Некоторые ученые пытались разделить его на несколько подтипов. Дональд А.Кросби в «Призрак абсурда», видит пять типов нигилизма: политический (по сути, русский революционный вид), моральный (в котором все моральные суждения отвергаются как индивидуальные или произвольные), эпистемологический (в котором рассматриваются все утверждения истины). как чисто относительный), космический (в котором космос рассматривается как бессмысленный) и экзистенциальный (в котором человеческое существование рассматривается как бессмысленное). Карен Л. Карр в книге «Банализация нигилизма», предлагает аналогичную таксономию. По ее мнению, существует пять типов нигилизма: эпистемологический («отрицание возможности познания»), алетиологический («отрицание реальности истины»), метафизический («отрицание независимо существующего мира»), этический («отрицание реальности моральных или этических ценностей») и экзистенциальный или аксиологический («чувство пустоты и бессмысленности, вытекающее из суждения« Жизнь не имеет смысла »»).
С такими широкими категориями нигилизм может быть применен к множеству явлений, обычно связанных с потерей ценностей или центрированности. Можно даже сказать, что нигилизм как ярлык стал настолько популярен во второй половине двадцатого века, что часто оставался невысказанным. В известном выпуске журнала Time за 1966 год поднимался вопрос: «Бог мертв?» на обложке ярко-красными буквами на черном фоне. В статье, непосредственным вдохновением которой послужил рост «теологии смерти Бога», практикуемой определенной группой американских богословов Джоном Т.Элсон размышлял о своем возрасте как о «времени отсутствия религии», цитировал Сёрена Кьеркегора (1813–1855) и Ницше как пророков современного безбожия и предлагал такой комментарий о современном искусстве: «От золотистых бродяг Сэмюэля Беккета до усталых … кровные аристократы, антигерои современного искусства бесконечно утверждают, что ждать Бога бесполезно, поскольку жизнь бессмысленна ».
Слушание моего учителя оживило жуткое зрелище: окровавленное тело, пронзительные крики, искаженные лица жандармов, кнуты, свистящие в воздухе и падающие с резким шипением на полуобнаженного мужчину.Все сомнения насчет нигилистов, которые у меня оставались из детских впечатлений, теперь исчезли. Они стали для меня героями и мучениками, отныне моими путеводными звездами.
источник: Эмма Гольдман, в Living My Life (1931), об изучении порки крестьян в России.
Хотя нигилизм и сопровождающее его экзистенциальное отчаяние — едва ли не что иное, как поза для американцев, поскольку язык, полученный из нигилизма, стал частью их образования и внедрился в их повседневную жизнь, они стремятся к счастью способами, определяемыми этим языком.Существует целый арсенал терминов для того, чтобы говорить ни о чем — забота, самореализация, расширение сознания и так далее, почти до бесконечности.
Источник: Аллан Блум, Закрытие американского разума (1987).
Однако многие не постеснялись назвать болезнь. В 1987 году, например, Аллан Блум (1930–1992) опубликовал свою атаку на американское высшее образование, The Closing of the American Mind. Он озаглавил вторую часть этой книги «Нигилизм в американском стиле», нацелившись на патологическое состояние, которое он видел в Америке как внутри, так и за пределами академии: «ценностный релятивизм.«Главный виновник — никто иной, как Ницше. По мнению Блум, целью Ницше был не только Бог, но и современная демократия. Демонстрируя собственную любовь Ницше к необоснованным, широким заявлениям, Блум заявляет:« Никто на самом деле ни во что не верит ». больше, и каждый проводит свою жизнь в неистовой работе и неистовой игре, чтобы не смотреть в глаза факту, не смотреть в бездну ».
Будущее нигилизма
Если слово нигилизм в двадцатом веке часто использовалось для обозначения состояния — и сопутствующего ему чувства отчаяния — которое возникает при отсутствии установленных и фиксированных моральных ценностей, неудивительно, что он получил распространение в то время, когда в большей части мира доминировали идеологии, отвергавшие такие ценности или открыто принимавшие разрушение.На рубеже веков главным политическим источником навязчивого страха в Западной Европе и Соединенных Штатах был анархизм. На протяжении большей части оставшегося века это были фашизм и коммунизм. В начале двадцать первого века это выглядело как исламский фундаментализм. Что бы ни означало выражение «исламский фундаментализм», можно с уверенностью сказать, что если оно действительно представляет угрозу для Запада, то это из-за ценностей, которые воспринимаются как чуждые, а не из-за потери всех ценностей.На данном этапе нигилизм как термин, возможно, стал просто пережитком.
См. Также Анархизм ; Атеизм ; Экзистенциализм .
библиография
Блум, Аллан. Закрытие американского разума: как высшее образование подвело демократию и обнищало души сегодняшних студентов. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1987.
Камю, Альбер. Мятежник. Перевод Энтони Бауэра. Лондон: Х. Гамильтон, 1953.
Чернышевский, Николай. Что делать? Перевод Майкла Р. Каца. Итака, Нью-Йорк: издательство Корнельского университета, 1989.
Кросби, Дональд А. «Нигилизм». В энциклопедии философии Рутледжа , под редакцией Эдварда Крейга. Vol. 7. Лондон и Нью-Йорк: Рутледж, 1998.
——. Призрак абсурда: источники и критика современного нигилизма. Олбани: Государственный университет Нью-Йорка, 1988.
Элсон, Джон Т. «Бог мертв?» Время 87, вып. 14 (апрель 1966 г.): 82–87.
Goerdt, W. «Nihilismus». В Historisches Wörterbuch der Philosophie, под редакцией Иоахима Риттера и Карлфрида Грюндера. Vol. 6. Базель и Штутгарт: Schwabe, 1984.
Goldman, Emma. Жить своей жизнью. 2 тт. Нью-Йорк: Кнопф, 1931.
Гоудсблом, Йохан. Нигилизм и культура. Оксфорд: Блэквелл, 1980.
Хайдеггер, Мартин. Ницше. Пфуллинген, Германия: Неске, 1961.
Нечаев, Сергей. «Катехизис революции». В Апостолы революции, Макс Номад. Ред. Нью-Йорк: Кольер, 1961.
Ницше, Фридрих. Антихрист. В Сумерки идолов и Антихрист. Перевод Р. Дж. Холлингдейла. Нью-Йорк: Пингвин, 1990.
——. Веселая наука. Перевод Вальтера Кауфманна. Нью-Йорк: Рэндом Хаус, 1974.
——. О генеалогии нравственности. Перевод Модмари Кларк и Алан Дж. Свенсен. Индианаполис, штат Индиана: Hackett, 1998.
Rosen, Stanley. Нигилизм: философский очерк. Нью-Хейвен, Коннектикут, и Лондон: Издательство Йельского университета, 1969.
Тургенев, Иван. Отцы и дети. Отредактировано и переведено Ральфом Э. Мэтлоу. Нью-Йорк: Нортон, 1966.
Стивен Касседи
Мы, антинигилисты — Claremont Review of Books
Обзор Террор и либерализм , Пол БерманВ войне с терроризмом тоже служат те, кто только сидит и пишет. Террор и либерализм — это знание нашего врага в этой войне. Пол Берман не арабист, не академик или не эксперт. Он просто читает книги экспертов. Он также берется за чтение исламистской литературы в переводе, и благодаря субсидиям Саудовской Аравии ее предостаточно. Его собственная проза сильна и актуальна.
Тезис Бермана прост и тем более захватывающий. «Война с терроризмом — это не империалистическая война. Это не столкновение цивилизаций.Война с терроризмом — это новый этап войны, разразившейся в Европе более восьмидесяти лет назад и никогда не закончившейся. «В войне террора мы сталкиваемся с новым лицом старого врага, тоталитаризмом.
В исламском терроре мы встретили врага, и он — это мы. И это так не только потому, что тоталитаризм является не более «исламским» феноменом, чем «христианским», не более «восточным» феноменом, чем «западным», но потому, что истоки тоталитаризма полностью западные и христианские. .Война с террором — это не столкновение цивилизаций, потому что терроризм / тоталитаризм (который Берман, вслед за Альбертом Камю, объявляет одним и тем же) впервые возник из недр нашей цивилизации , которая экспортировала его в ислам.
Очевидно, что Берман не единственный, кто отрицает утверждение террористов о том, что они принадлежат к подлинному исламу, или привлекает внимание к фактической новизне этих якобы древних сект. Он также не первый, кто отмечает вклад Запада как в (номинально секуляристское) баасистское, так и в «фундаменталистское» движения в исламе.Что его отличает, так это то, что он почти полностью ассимилирует эти движения с определенной тенденцией в западном нигилизме.
Таким образом, Берман предлагает историю западного нигилизма или, по крайней мере, его тоталитарного толка. Этот отчет в самом деле мрачен, но может показаться читателю скорее анекдотическим, чем аналитическим. Он также страдает от зависимости от модели Камю The Rebel , весьма тенденциозной. Берман объединяет воедино, казалось бы, весьма разные эпизоды, от эстетического дендизма Виктора Гюго до безжалостной колониальной политики Бельгии в Конго — и все это, по словам Бермана, с русскими и другими анархистскими движениями в нигилистической преданности убийству ради убийства. сакэ — кровавой бойне Первой мировой войны, снова приведенной в качестве примера лежащей в основе картины.После этого культ насилия полностью выходит из-под контроля в фашистском и марксистском тоталитаризме, в котором безграничное бунтарство превращается в полное подчинение. А затем, в определенный момент и различными способами, вирус переходит в ислам.
Вопрос в том, можем ли мы следовать за Берманом в том, чтобы рассматривать каждый значительный пример европейского насилия как выражение глубокой и первичной любви к уничтожению, нигилизма или безграничного бунтарства. Тем более, что сам Берман (снова вслед за Камю) мутит воду, признавая высокие идеалы, оживляющие многие из этих движений, что в значительной степени лишает их права считаться нигилистами.
Сюжет становится более плотным (или еще более разреженным?), Когда Берман приводит несколько иной аргумент, которым обязаны Норману Кону и Андре Глюксманну. Дело в том, что все апостолы массового насилия, будь то иностранная война или гражданская война, будь то слева или справа, будь то в Италии, Германии, России или Конго, разыгрывали сценарий, заимствованный из Книги Откровения, драма очищения через насилие для достижения земного рая, предназначенного только для избранных. Таким образом тотальный бунт перешел в полное подчинение Апокалиптическому Лидеру тому, что в конечном итоге было культом смерти.Это, по-видимому, то, что вы получаете, отправляя своих детей в воскресную школу.
* * *
Подобно тому, как рубрика Бермана «насилие ради насилия» слишком широка, так и данное описание тоталитаризма не просто упрощенно, а глупо. Да, христианские миллениалистские ожидания должны сыграть некоторую роль в объяснении современной надежды. Нам не нужно, чтобы Кон или Глюксманн говорили нам об этом. Но обвинять тоталитаризм, прежде всего, в архетипах, представленных Апокалипсисом, скорее карикатурно, чем убедительно.Или на самом деле аргумент Бермана о том, что христианская эсхатология просто выражает универсально мощный человеческий архетип? Книга не дает однозначного ответа.
Это самая слабая часть книги Бермана. Это противоречит самому сильному из них, его захватывающему описанию метастазов этой европейской патологии террора во всем мире ислама. Поскольку, если бунтарь, как утверждает исламистский интеллектуал Тарик Рамадан, является библейской или западной тенденцией, которой не соответствует ничего исламского, кажется трудным объяснить то рвение, с которым мусульмане приняли ее, прежде всего в ее марксистской версии, а затем в ее фашистской версии. (Баасистские) и исламистские.(Или же мусульманские тоталитаристы погружаются в стадию подчинения, не пройдя через стадию восстания?) Берман также не считает, что устоявшиеся (и часто очень кровавые) исламские традиции обновления и джихада в некоторой степени объясняют привлекательность исламизма. (Он действительно ссылается на кораническую основу ненависти к евреям.) В любом случае, «экспортировав все остальное, почему Европа также не могла экспортировать свой дух самоуничтожения?»
Действительно, почему бы и нет.Берман предлагает увлекательный отчет о мысли египетского Сайида Кутб (1906-1966), величайшего теоретика современного исламизма. Хотя Берман не совсем сочувствующий, он, безусловно, стремится быть справедливым и преуспевает в передаче огромной силы критики Кутбом западных путей и угрозы, которую они представляют для ислама. Тем не менее, уже в работах Кутб, обсуждая свободу, достоинство и равенство, мы сталкиваемся с гением ислама в адаптации и кооптировании чужой мысли. Берман развивает эту тему в своем трактовке аятоллы Хомейни, который заимствовал у западного социализма, чтобы превратить шиитский ислам в фанатизм для обездоленных масс.Изложение Берманом исламистской и баасистской теории сопровождается поистине ужасающей записью их практик от одного конца исламского мира до другого. «Жертвы исчислялись миллионами. И все же… мусульманский тоталитаризм, исламистский и бааситский, каким-то образом оставался, условно говоря, невидимым для западных стран».
Нигде вы не найдете более резкой критики западных апологетов терроризма, начиная с Ноама Хомского и Хосе Сарамаго. Хомский упорно отказывается это понимать.Он цепляется за страусоподобный рационализм, приписывая терроризм «первопричинам»: кто-то должен быть виноват в том, что терроризм стал рациональной альтернативой, а именно Америка или евреи. Здесь у него много компаний, в том числе сменявшие друг друга американские администрации, которые просто не могли осознать масштабы или непримиримость исламистской угрозы. «Рационализация самоубийственного террора снизилась, наконец, до уровня, который был достигнут давно [sc. В 1939] антивоенной фракцией старых французских социалистов, и прекрасные души европейского литературного класса снова оказались на месте. волей-неволей на риторической почве традиционных крайних правых, гремящих об иудаизме, его крайней ненависти, его духе мести … и его кровавых преступлениях — все это в отчаянной попытке показать, что массовых патологических движений не существует, кроме как когда вызвано к жизни зловещими угнетателями.«Берман подозревает еще худшее в движениях за мир и противодействие глобализации (так называемых), а именно в том, что их волнует терроризм. Он целомудренно воздерживается от упоминания о том, что многие участники марша за мир в Европе сами были мусульманами, скандировавшими смерть Израилю.
* * *
В своей последней главе «Ментальная война» Берман справедливо связывает вопрос о нашем ответе на терроризм с вопросом о будущем либеральной демократии. Он признает необходимость войн обычного типа, решительно защищая первую войну в Персидском заливе, интервенции в Боснии и Косово и афганскую кампанию.У него есть свои разногласия (многочисленные) со второй администрацией Буша, но они касаются того, как и почему, а не того, следует ли довести войну до террористов. Обращаясь к недавней войне в Ираке (все еще неизбежной на момент написания), он предлагает вести борьбу не из сомнительных «реалистических» соображений, а из тех, которые лучше всего охарактеризовать как «Вильсоновская — в воинствующей версии». Цель должна состоять в том, чтобы «начать своего рода либеральную революцию на Ближнем Востоке… поощрять новое рождение свободы в местах, где самая страшная из тоталитарных чум нанесла свой ущерб.»И это не единственное место, где риторика Бермана носит линкольнский характер.
Настоящая война Берман доволен предоставлением другим (при этом беспокоясь о своей способности вести ее). Его собственная склонность к «войне идей»; «в [этой] войне я счастлив быть генералом ноутбуков». Генералу нужна армия, поэтому Берман призывает к появлению независимых левых («ни коммунистических, ни консервативных») по образцу «третьей силы» конца 1930-х годов. Он также напоминает о битвах начала холодной войны. «Стратегия в те дни заключалась в том, чтобы серьезно относиться к сталинистам — спорить с ними по пунктам.Это была война газетных киосков и книжных магазинов ».
Вопрос в том, не является ли все это чем-то большим, чем ностальгический самообман. Он предполагает исключительно сильный либерализм (или леволиберализм, или что-то еще), но, судя по свидетельствам Бермана, сегодняшний либерализм довольно слаб. Сам Берман поднимает вопрос о тезисе Фукуямы о «конце истории» и, в частности, о том, что либерализм может превратиться в кредо «последних людей» Ницше. Его собственный обзор Европы в начале 90-х годов убедительно подтверждает такие опасения: Европа показала себя такой, какой она была в Боснии, что было хуже, чем вообще ничего.Только американское вмешательство снова и снова спасало Европу в Косово, и европейские интеллектуалы отличались своей стойкостью не больше, чем ее армии. С тех пор положение не улучшилось. Берман, социал-демократ, защищает Швецию и Швейцарию за их социальную прогрессивность, и сегодня вся Западная Европа является социально прогрессивной. Но, борясь с либералом, не должен ли он хоть немного беспокоиться о человеческих типах, порождаемых социальным прогрессом?
Если не Европа, то как насчет Америки? Военно-вильсоновский американский либерализм? Возможно, поскольку Берман не учится в университете, он никогда не смотрел на профессоров.Где найти союзников в этой войне? Берман в первую очередь обращает внимание на профсоюзы (приятная нотка ностальгии). «Может быть, профсоюзы больше не справляются с этой задачей. Хорошо, тогда у нас сегодня есть богатые фонды». Да. Выпустим их руководителям бронежилеты.
К его чести, Берман почти не упоминает Демократическую партию как возможного товарища в своей борьбе, и когда он это делает, его тон является оборонительным. «В Демократической партии нет Рузвельта, который умел вести войну идей даже тогда, когда вел войну другого рода.Тем не менее, Демократическая партия может быть партией Рузвельта ». Партия Рузвельта под руководством Говарда Дина? (Или заполните бланк именем любого из других кандидатов.)
Где, если где-нибудь, находятся сегодня «воинствующие вильсонианцы»? Возможно, в министерстве обороны Буша. «Мы анти-нигилисты, в любом случае нам лучше быть…. В антинигилистической системе свобода для других означает безопасность для нас самих. Давайте же будем для свободы других». Мудрые слова, звонкие слова — и, насколько я понимаю, именно позиция Пола Вулфовица.Для Бермана дела пошли хорошо, когда единственные борющиеся либералы — республиканцы.
«Мы, антинигилисты», обязаны Берману за его мощную и поучительную книгу. Но проблема гложет его, как и нас. Кто-то должен сказать нам, анти-нигилистам, для чего мы. Солдаты, которые нужны Берману, просто не те либералы, которые у нас есть, большинство из которых не могут сказать больше в защиту либерализма, кроме того, что они предназначены для того, для чего они созданы, потому что они были за него.